Диана Машкова - Дочки-матери

– В жизни человека все запрограммировано. – Он взял в руки чашку и сделал первый, неторопливый, глоток, – все начинается рано, и для вас, и для меня. В возрасте семи лет мы уже полностью сформированы – после происходит лишь поиск и приобретение того, что заложено в человеке…

Он продолжал говорить, прерываясь лишь изредка, напряженно работала переводчица, писал диктофон, а Инна вдруг мысленно перенеслась в свое детство – тот самый возраст, о котором сейчас говорил Лютанс.

Она вспомнила, как после школы сломя голову бежала домой, чтобы поскорее усесться за письменный стол. Все в классе считали ее ненормальной – ни погулять, ни развлечься, – только мама была рада тому, что дочь постоянно занята уроками: перед Инной всегда были разложены тетради, учебники. Правда, бедная мама понятия не имела о том, что дочь обманывает ее изо дня в день. Под учебниками математики, русского языка и природоведения лежала толстая тетрадь в кожаном переплете, в которую она записывала свои волшебные истории. О драконах, василисках, русалках, водяных, домовых, оборотнях, с которыми приходилось иметь дело юным героям, очень похожим на ее одноклассников. Нечисть подстерегала ребят повсюду – в старом портфеле, заброшенном на шкаф, в огромном аквариуме в кабинете директора, в проржавевшей кастрюле школьной столовой, под кроватью в родительской спальне. И поскольку дети постоянно совали нос куда не следует, им же потом и приходилось спасать мир от выпущенных на волю злых духов.

До домашних заданий дело доходило нечасто. Инна пропадала в лабиринтах собственных сказок до самого вечера, пока не приходила с работы мама. Лишь услышав звяканье ключа в замке, а потом и окрик, она вздрагивала и прятала тетрадь под подушку.

Инна и сейчас вздрогнула, словно услышала тот самый мамин голос из далекого прошлого, и очнулась.

– Меня отдали на воспитание одной семье, они были нашими дальними родственниками, – продолжал свой рассказ Лютанс, – я видел мать очень редко, а потому мне приходилось задействовать воображение, чтобы воссоздавать и даже придумывать ее образ. Думаю, именно это и положило во мне начало фантазии, которая стала единственным оружием против одиночества.

Инна слушала завороженно, перед ее глазами возник крохотный чернявый мальчик – наполовину немец, наполовину француз, – стоявший перед большим затуманенным зеркалом. Только оно в старом бедном доме и отличалось изяществом. Все остальное – простой деревянный стол, грубо сработанные стулья, кособокий буфет – было невзрачным и даже уродливым. Но в зеркале! В нем богатым убранством и сочными красками искрился восточный дворец, посреди которого стояла невероятной и меланхоличной красоты женщина. Она ласково смотрела на мальчика, а он любовался ее бледным лицом, замысловатым блеском черных бриллиантов в мочках ушей; наблюдал за движениями губ и тонкой бледной шеи, которую оттеняли массивные украшения из драгоценных камней. Он вздыхал одновременно с шорохом струящегося в пол платья и был счастлив.

– Самые большие несчастья порождают самые большие счастья, – произнес Серж, и Инна удивилась, снова увидев перед собой лицо семидесятилетнего человека – язык не повернулся бы даже мысленно назвать его «стариком» – красивого, светящегося изнутри силой фантазии, которая захватила его в плен в раннем детстве.

Интервью давно закончилось, Инна тепло попрощалась с Лютансом, но его история, рассказанная так ярко и красочно, не выходила у нее из головы. Она бродила по длинным галереям Лувра – пришла сюда сразу из отеля «Риц», – а в голове все еще звучал необычный рассказ.

«Однажды, когда мне было лет 15, к нам в парикмахерскую пришла молодая женщина. Меня попросили заняться клиенткой.

Глядя на меня, можно сказать, что я очень мягкий и сбалансированный человек. Но, с другой стороны, за этим шелком кроется действительно большая энергия. В ней, наверно, и лежит основа творчества.

Но представьте себе ту эпоху – у женщин не было никакой свободы в создании образа. Постоянные локоны и бигуди. Одежда была некрасивой. Все было шаблонным.

И вот, посмотрев на эту красивую и грустную женщину, я взял в руки ножницы. В конце пятидесятых никто вообще не пользовался ножницами! Я сделал ей пробор посередине головы, разделил волосы на две части и отрезал с одного края огромный кусок. Волосы с пустым звуком упали на землю. А у меня возникло ощущение, что на пол упал мертвый зародыш. И именно я был этим мертвым зародышем.

Начиная с того момента я перерезал пуповину – почувствовал, что существую по-настоящему, – и обрел себя».

Инна прокручивала и прокручивала рассказ, словно пленку, в голове и наконец поняла, что именно держит ее в плену!

Она, женщина, прошедшая добрую половину жизненного пути, так и не перерезала собственную пуповину. Не позволила себе жить, освободив чувства и выпустив на волю фантазию. Она до сих пор не избавилась от чувства вины и, как подросток, находится в состоянии постоянной войны с самой собой.

– Драгоценная моя женщина! – набросился на нее Мишка с объятиями. – На месте ль Париж?

– Куда ж он денется!

Инна улыбнулась Суслову – успела соскучиться за несколько дней по этому проходимцу и балагуру.

– А как маэстро?

– Великолепен! – призналась она.

– Смотри, – Мишка сурово погрозил пальцем, – взревную!

– Нет оснований, – Инна весело рассмеялась.

Чувство беспечной решимости, которое она привезла из Франции благодаря Лютансу, настраивало ее на счастливую волну. Последние несколько дней Инна ощущала в себе перемены: ее фантазия, которую она всегда прятала от посторонних глаз, стыдясь и опасаясь прослыть сумасшедшей, вдруг стала вырываться наружу.

Вчера за ужином, едва приехав из аэропорта и вручив подарки дочке и маме, она – впервые в жизни! – пересказала Сашке сюжет «Предсказания Эльзы». Правда, не созналась в том, что написала книгу сама – сказала: «Дядя Миша в командировку дал почитать». «Прикольно», – оценила дочь, и Инна видела, как глаза ее загорелись живым интересом.

– Что-то не припомню я, барышня, в вас такой легкости, – в противовес смыслу слов, интонация Суслова прозвучала вдруг озабоченно, но он тут же исправился: – Анекдот про интервью рассказать?

– Давай!

– Журналист спрашивает известного композитора: «Какие у вас творческие планы на будущий год?» Композитор медленно, важно так отвечает: «Ну, в этом году я решил положить на музыку…» Журналист нетерпеливо перебивает: «Правда? Жалко-то как!»

– Фу на тебя, Суслов! – Инна расхохоталась.

– А как дела у нашего монстра? – резко сменил тему Суслов, даже не улыбнувшись собственному анекдоту.

– Миш, прекрати ее так называть! Саша…

Дверь в редакцию бесшумно открылась, и впорхнула невесомая Танечка. В голубой разлетающейся шубке до середины бедра и на тоненьких, взгромоздившихся на каблуки ножках, она походила на экзотическое насекомое.

– Привет, – остолбенела она, увидев Инну, словно ей показали ожившего мертвеца, и на автомате выдала: – Как Париж? Что привезла?

– Доброе утро, – на секунду Инна задумалась, как ответить, чтобы не вдаваться в подробности и не обидеть любопытное насекомое, – впечатления.

– А, – не проявила интереса Танечка и тут же спряталась за своим рабочим столом.

Инна не удивилась: нематериальный мир, лишенный возможности полюбоваться, потрогать, примерить, для этой особы не существовал.

– Слушай, – подал голос недовольный Мишка, уже забывший о том, что его вопрос о Саше так и остался без ответа, – пойдем-ка покурим!

– Суслов, ты в своем уме? Я не курю.

– Значит, подышишь!

Он решительно взял Инну под локоть и потащил к выходу, оставив Танечку стоять с недоуменно выпученными глазами. По дороге сдернул с вешалки Иннину шубу, пристроенную здесь всего несколько минут назад, и пробормотал: «Не нужны нам лишние уши».

– Мишка, что-то ты мне сегодня не нравишься, – пробормотала Инна, когда он вытащил из пачки сигарету моментально побелевшими от холода пальцами и закурил.

– Украла мою реплику, – абсолютно серьезно произнес он и, помолчав, добавил: – Хотя я вряд ли сумел бы вслух. Несмотря ни на что.

– В чем дело? – Инна, наконец, заметила, какого труда стоит Суслову держаться в своей обычной манере.

Было такое чувство, словно его вывернули наизнанку, а он дергается изо всех сил, пытаясь вновь обрести привычный облик. Она тряхнула головой, чтобы отогнать видение, которое могло быть частью Забытого мира, но никак не реальной жизни.

– Инна, – он нервно затянулся, – тебе нужны деньги?

– Что?

– Ты попала в историю? Кому-то должна?!

– Откуда ты знаешь?! – изумленно спросила она.

В мыслях моментально возник хозяин «Мерседеса», который за время командировки вылетел у нее из головы. Какая же она все-таки бестолковая! Давно нужно было подумать, у кого попросить взаймы. Со дня на день этот человек позвонит, и нужно будет нести деньги.

– Не важно. Сколько?

– Мне пока точно не говорили, на починку машины. – Инна покраснела до ушей, уже сообразив, что первым, к кому она обратится за помощью, будет Суслов. У него самого в карманах, сколько бы ни заработал, ветер гуляет. Зато есть обеспеченные друзья, которые могут дать взаймы.

– Но это ж не повод! – взъярился он вдруг. – Могла сначала со мной поговорить!

– Я собиралась, – пролепетала она.

Мишка швырнул окурок под ноги и со злостью втоптал его в снег.

– Этого я и боялся, – процедил он, – до последнего не хотел верить!

– Во что?!

– Инка, – впервые в жизни он назвал ее так, – я от тебя не ожидал!

Инна окончательно растерялась. Она-то в чем виновата?! Или он тоже, как та блондинка, жена хозяина «Мерседеса», считает, что проблема именно в ней – нужно заниматься воспитанием Сашки, а не работой, книгами и чем-то еще?

– Ты хоть в курсе, что Неназываемый знает?

– О ком?! – она оторопела. – О Сашке?

– Ты, кроме дочери, о чем-нибудь думать можешь? – со злостью процедил он.

Замолчал, оглянулся по сторонам и, убедившись в том, что коллег поблизости нет, заговорил.

– Он в курсе, что тот пиар, который ты впихнула вместо материалов Брюлловой, никакого отношения к существующим у нас контрактам не имеет! Наши продажные женщины, когда подписывали перед сдачей свои полосы, обратили внимание на этот «Элитный Дом». Коттеджи, квартиры. Ты делала?

– Я, – Инна оторопела.

– Где взяла материал?

– Из рекламы прислали.

– Ну, мне-то не ври! – Он в отчаянии топнул ногой. – Брюллова, разобиженная на то, что ее разворот сняли, заставила девок в рекламе перелопатить всю почту за прошлый месяц. А когда ничего не нашли, сама отправилась к Неназываемому.

– Брюллова? Зачем?!

– Ты, Инка, если хочешь заработать, – разозлился Суслов на ее «валяние дурочки», – спроси меня как! А не клади голову на плаху!

– Но я же, – лепетала Инна испуганно, – никаких денег! Я действительно получила эти пиары по почте. Там были пресс-релизы, картинки хай-рез, – Маковецкая вспомнила, наконец, о своем разговоре с главным редактором, – мне Лада велела поставить этот пиар на место Ириных «как»!

– А материал-то откуда взялся?!

– От, – Инна наморщила лоб, вспоминая, – там, кажется, у них девочка новенькая была.

– Девочка, если ты про Климову, уволилась, – задумчиво произнес Суслов, – отработав всего неделю.

– Что?! – Инна встрепенулась. – А почту ее проверили?

– В том-то и дело, что проверили. Ничего.

– Она могла удалить, если собиралась провернуть это дело. Человек одну неделю работал!

– Инна, – Мишка посмотрел на нее понимающим взглядом: с такой искренностью она говорила, – нужно искать в твоей почте.

– А еще, – Инна обрадовалась спасению, – в почте Лады!

– С чего вдруг?! – изумился Суслов.

– Та самая Климова по незнанию отправила информацию ей, а она уже переслала мне! Только забыла, наверное, об этом тут же.

– А вот это, – прежний Мишка, не изнаночный, наконец-то вернулся, – внушает надежду!

– Меня, – Инна помолчала, – собирались уволить?

– Не знаю, – Суслов пожал плечами, – известно только, что главвредина отчаянно за тебя заступалась. Пойдем!

Половина рабочего дня, который Инна пережила с трудом, прошла в гробовом молчании. Теперь ей было понятно, отчего Танечка так перепугалась, увидев ее утром. Отчего Брюллова, не убоявшаяся пойти к Неназываемому и заложить коллегу, отворачивается при виде ее, а при встрече не удосужилась даже поздороваться. Отчего Влад, не отрываясь, смотрит в свой монитор.

Настроение портилось с каждой минутой, а самое ужасное – она не решалась сказать даже Суслову – заключалось в том, что того злополучного письма от Лады она в своем ящике не нашла! Материалы по «Элитному Дому» лежали только в ее рабочих папках. И все! Словно с неба свалились.

В пятнадцать тридцать, неделикатно нарушив гробовую тишину редакции, на столе Инны зазвонил внутренний телефон. До этого только системные блоки жужжали – даже Суслов, который поначалу занимался тем, что пытался разрядить обстановку и травил один за другим анекдоты, окончательно выдохся пару часов назад.