Диана Машкова - Дочки-матери

Инна подняла трубку.

– Маковецкая? – поинтересовался ворчливый голос секретарши и, не дожидаясь подтверждения, сообщил: – Худодот Вагинакович ждет вас у себя в шестнадцать ноль-ноль.

Инна прикрыла ладонью рот: несмотря на серьезность положения, было сложно не рассмеяться. Одной только Елизавете во всем издательском доме, выпускавшем добрый десяток журналов, удавалось без единой запинки произнести имя-отчество Главного. Видимо, за это достоинство ее, наделенную на удивление скверным характером и стремлением воспитывать всех, включая самого Худодота, держали в приемной. В народе же с незапамятных времен шеф был известнее как Неназываемый.

– Хорошо, – ответила Инна и порадовалась, что всего через двадцать минут можно будет встать и выйти, наконец, из редакции, превратившейся в банку с пауками. Быстро же ей объявили бойкот!

Массивная дверь, обитая кожей, в конце коридора пятого этажа выглядела заблудившейся путешественницей во времени. Самое место ей было в советской эпохе, и каждый раз, подходя к приемной – а случалось это всего несколько раз за время работы в журнале, – Инна боялась, что, открыв ее, окажется в каком-нибудь другом мире.

Она толкнула высокую дверь – судя по старым фильмам, в советских министерствах были точно такие же – и зажмурилась.

– Здрасьте! – проворчала неприветливая Елизавета. – Худодот Вагинакович еще занят.

– Добрый день, – Инна открыла глаза и сразу же отвернулась, чтобы скрыть улыбку, – я подожду.

Она уже собралась пройти к креслу для посетителей, как вдруг услышала строгий окрик.

– Ноги!

– Что?!

– Ноги вытирайте! Ходите черт-те где. В своих редакциях.

Последнее слово прозвучало в устах царственной Елизаветы синонимом «свалки» или «помойки».

Инна послушно вытерла туфли и прошла к креслу для посетителей, но не успела сесть, как дверь непосредственно в кабинет – на этот раз стандартное и дорогое творение итальянских дизайнеров – распахнулась.

На пороге возник театральной красоты мужчина лет пятидесяти. Курчавые черные волосы, героические подбородок и скулы, широкая грудь. Его можно было принять за итальянца или француза – на удивление тонкий нос и маслянистые, как оливы, глаза, – если бы не густые и подвижные усы, почти скрывавшие губы.

– А-а, – он окинул Инну заинтересованным взглядом, – Маковецкая? Заходи. Чай, кофе будешь?

– Чай, – пролепетала она, в который раз удивляясь манере Неназываемого в любых обстоятельствах сохранять титаническое спокойствие и восточное гостеприимство.

– ЛизОчка, – произнес он с чудесным акцентом, – гостьям чай, а мне кофе.

– Вредно вам, – тут же заворчала Елизавета, – это будет восьмая чашка за день!

Он обворожительно улыбнулся и, дождавшись, когда Инна прошмыгнет мимо его бока, закрыл за ними дверь. В кабинете уже сидела, подобравшись и насупившись, Лада.

Инна выбрала место напротив. Неназываемый плюхнулся в свое кресло и заехал на нем под рабочий стол.

– Шутку недавно слышал, – заговорил он, все так же ослепительно улыбаясь, – армянское радио спрашивают: «Может ли собака получить инфаркт?» – «Может, если ей создать человеческие условия!»

Он рассмеялся, а «гостьи» напряженно переглянулись. Несмотря на свою веселость и знаменитое спокойствие, в издательском доме Неназываемого боялись до дрожи в коленях.

– Ладно, девочки, – оборвал он сам себя, – рассказывайте. Инна, давай ты, Ладу я уже слышал.

– Хорошо. – Инна судорожно сглотнула и поймала на себе предостерегающий взгляд главного редактора.

Она рассказала историю пиара «Элитного Дома» шаг за шагом. Какого числа получила письмо от Иры Климовой. Как уточнила у главного редактора, где раздобыть место под новый пиар. Как, вернувшись из командировки, просмотрела всю свою почту с помощью поиска и вручную, но письма не нашла. Лада смотрела на нее одобрительно. Видимо, Инна правильно сделала, что не упомянула в цепочке пересылок ее. Да и какое это имело теперь значение?

– Я звонил тебе на мобильный, – глаза-оливы смотрели на Инну требовательно, – не отвечаешь.

– Простите, у меня изменился номер.

– Плохо, – покачал он головой, – новый в приемной оставь.

Явившаяся в этот момент с подносом Елизавета – вышагивала так, словно ступала по красной дорожке, а не подавала кофе – вынудила всех замолчать.

– Значит, вот что, – он взял чашку и подул в нее сквозь усы, разгоняя кофейную пену, – на этот раз закрыли вопрос: Климова уволилась и исчезла бесследно. Будем считать, ее рук дело. Но впредь, – он сурово взглянул на Ладу, – отвечать материально, как главный редактор, будешь ты! И наведи порядок в своем коллективе. Если твои сотрудники еще раз прибегут ко мне с жалобами, держись.

– Я поняла, – отчеканила главный редактор, – Брюллову вы больше не увидите.

Инна заметила, как на щеках Лады запылал румянец.

Неназываемый коротко кивнул, давая понять, что аудиенция закончена. Гостьи встали и, распрощавшись, торопливо вышли за дверь.

– Держись меня, – Лада ободряюще пожала ледяную руку Инны, – прорвемся!

Инна плелась вслед за главным редактором, которая решительными шагами двигалась к своему крылу. Как только они добрались до редакции, Лада со всего размаха толкнула дверь. Сотрудники, сидящие за столами, вздрогнули.

– Брюллова! – окрик с раскатистым «л-л-л» взорвал пространство: даже у понимающей ситуацию Инны возникло желание закрыть голову руками и лечь на пол. – Пиши заявление!!! По распоряжению издателя с завтрашнего дня ты здесь не работаешь!

Сотрудники редакции подняли головы и смотрели на Ладу с ужасом.

– Кого интересуют подробности, – она понизила тон, – обращаться в индивидуальном порядке. Раздел «психология» временно берет на себя Маковецкая. Все!

Лада резко развернулась и вышла, а Инна, ощущая себя причиной катастрофы, пробралась на рабочее место. Почему с Брюлловой обошлись так жестоко? Да, человек ошибся. Но это всего лишь недоразумение, с каждым бывает!

Она почувствовала, как ветер в редакции резко переменился. Теперь сотрудники делали вид, что не замечают Брюллову. Один только Мишка, бросив на Инну обвиняющий взгляд, подскочил к Ирке и стал ее утешать. Горькие, отчаянные рыдания недавней коллеги на костлявом плече Суслова разносились в тишине кабинета, разрывая Инне сердце.

Маку вызвали в кабинет директора с урока физики, чему она обрадовалась несказанно: домашнее задание – лабораторную работу – не сделала, как всегда. А еще одна «пара» могла загнать ее в угол перед концом четверти.

– Маковецкая, – в кабинет просунулась растрепанная голова дежурного по школе, – тебя!

Голова тут же скрылась. Объяснять уже ничего было не нужно: почти две недели продолжались «беседы», и от одноклассников Мака прекрасно знала, какие вопросы будут ей задавать. «Какие отметки получала во второй четверти?», «Где была вечером двадцать пятого ноября?» и дальше по списку.

Мака демонстративно встала.

– Можно?

Учитель физики посмотрел раздраженно-устало на дверь, потом на Маку, через прищур.

– Иди, счастливица!

Сергей Иванович отличался от прочих преподавателей тем, что не играл с учениками в детский сад – сейчас Мака избегала заслуженного наказания, он прекрасно это понимал и признавался ей в своем поражении. Физик был честен, и Мака уважала его за это.

– Спасибо.

Качая бедрами, она продефилировала к выходу. Перед тем как открыть дверь, замерла на пороге, обернулась на учителя, чтобы бросить прощальный взгляд, и улыбнулась с благодарностью – так, чтобы больше никто не видел.

Каблуки размеренно и гулко стучали по пустому коридору: торопиться было некуда – если уж повезло, прогулять надо весь урок.

Мака вспомнила про Ритку: трусливая тварь не появлялась в школе уже восемь дней. Поначалу было огромное желание проучить эту гадину – пацаны помогли бы, да и Фил клятвенно обещал заманить Макаренко в укромное место. Конечно, Мака никому бы не позволила и пальцем тронуть обидчицу: врезала бы как следует сама, и дело с концом. Но Рита пряталась, отсиживаясь дома, и ярость Маки постепенно утихла. Тем более что история с дракой принесла ей небывалый респект: одна против семерых! Она даже забыла, что первым делом бросилась удирать, а шакал Фил с готовностью поддерживал ее героическую версию и в красках живописал «принятый бой». Хотя и не кололся на тему собственной предательской миссии.

Девочка, копируя походку модели, подошла к зеркалу на стене рядом с учительской и остановилась. Не могла не полюбоваться собой: в новом бежевом свитере, который Инна привезла вчера из Парижа, тонком, как шелк, и мягком, словно цыплячий пух, выглядела она королевой красоты.

Неудивительно, что девки из класса ненавидели ее лютой ненавистью. Мака вызывала зависть у всех, кому приходилось отвоевывать у нее хотя бы крупицу чужого внимания. Конечно, в классе были и другие симпатичные девочки, та же Макаренко, например, но все пацаны сходили с ума только по ней. Она была живая, из плоти, крови и оголенных эмоций. Стоило зацепиться за Маку взглядом, и глаз помимо воли начинал увлеченно следить за каждым ее движением. Сама она ничего не понимала в этой своей особенности, окрестив ее про себя ничего не значащим словом «сексуальность» – ей казалось, что именно поэтому ей завидуют.

Мака несколько раз повернулась вокруг своей оси перед зеркалом и с тяжелым вздохом – расставаться с собственным отражением сейчас не хотелось – поплелась к кабинету директора. Ничего не поделаешь, надо идти, а то дежурный начнет разыскивать ее по всей школе.

Едва Мака прикоснулась костяшками пальцев к двери, как услышала бодрый голос завуча. Добродушная толстушка Марианна Ивановна всегда нравилась Маке: она носилась по школе в разноцветных платьях, собирала народ то на концерт, то на спектакль. Ни одно мероприятие в школе – будь то КВН или конкурс стихов – не обходилось без ее активности и творческого энтузиазма.

– Войдите!

Девочка открыла дверь и предстала перед непривычно-суровой Марианной Ивановной, сидевшей вполоборота к ней в кресле директора. На затылке необъятной, втиснутой в строгий костюм затейницы и предводительницы школьных артистов красовался тощий пучок светлых волос. Тонкие пряди-перья торчали в разные стороны. Мака едва сумела подавить улыбку. Распущенные волосы, небрежными кудрями разбросанные по широким плечам, шли Марианне гораздо больше.

Завуч недовольно покосилась на ученицу, потом – с подозрением – на ее бежевый свитер.

– Маковецкая?

– Да.

– Присаживайся.

Мака послушно села, рассудив, что здороваться уже поздно.

– Полных лет?

– Пятнадцать.

Завуч по воспитательной работе опустила глаза и принялась сосредоточенно строчить. На лице ни тени улыбки. Куда только подевался прежний задор?!

– Отец, мать?

– Мать, – Мака заулыбалась.

Марианна Ивановна бросила на нее строгий взгляд.

– Фамилия, имя, отчество отца, – отчеканила она, – место работы?

– Стародубов Павел Семенович, – копируя ее интонацию, выдала Мака, – место работы – церковь.

Завуч даже и не думала улыбаться. Зато было видно, что ее начало разбирать любопытство, которое она сумела придержать только отчасти.

– И чем же, – поинтересовалась она, – твой папа занимается в церкви?

– Замаливает грехи молодости, – Мака хихикнула, – в том числе и меня. Батюшкой служит.

Марианна Ивановна только недовольно покачала головой.

– Если ты знаешь отца, почему в твоем личном деле стоит прочерк? – Она через прищур смотрела на Маку.

– Это что, преступление? – Взгляд девочки стал колючим.

– Нет.

Повисла напряженная пауза.

– Давайте о матери, – не выдержала Мака, – она как бы есть.

– Почему это «как бы»? – снова полезла не в свое дело любопытная устроительница концертов.

– Ни почему. Слово-паразит, – Мака не отводила взгляда от водянистых глаз.

Дальше разговор пошел по тому плану, который описывали ребята. Адрес, телефон, явки, пароли. Мака скучала, вглядываясь в прозрачные глаза Марианны Ивановны и пытаясь угадать, о чем она думает и куда подевалась прежняя хохотушка. Ничего не получалось. Так же как с матерью. Единственная разница была в том, что от Марианны сейчас исходила мощная волна то ли ненависти, то ли презрения. А вокруг Инны не было никаких волн вообще – пустота.

– Ты знаешь, кто был в тот вечер в школе? – вдруг услышала Мака и заметалась, прежде чем успела отвести глаза.

– Понятия не имею.

– Мне так не кажется, – Марианна отложила ручку и скрестила под подбородком пальцы-сардельки, – ты в стороне остаться не можешь.

– Почему?! – изумилась Мака.

– Из-за характера.

– Серьезно, не знаю, – она постаралась сыграть убедительно.

– В общем, – Марианна Ивановна не отводила глаз от ее лица, – ты зря так стараешься, покрывая преступника. Уже есть свидетели.