— Нужно что-то решать, — говорил Женя, когда они сидели ночью на кухне, слушая храп Сухого. — Так больше не может продолжаться. Давай разводиться со своими.

Наташа устало кивала.

— Нет, я серьезно, — толковал Бородин, — бросай все, и…

— Что я должна бросать? — негромко отозвалась Наташа. — Квартиру, которую мне мама оставила? Она приватизирована на нас двоих с Рожновым. Он уходить категорически отказывается. Лерке нужно окончить школу. Как я объясню, почему оставила ее без квартиры? А она упрекнет меня, будь уверен.

— Но нужно же чем-то жертвовать, — кипятился Бородин. — Так жить, как вы живете с дочерью, нельзя. Со мной вам будет легче, я помогу тебе ее выучить. Ты мне веришь?

Бородин опустился на корточки и уставился на Наташу.

— Сейчас верю, — призналась она. — А завтра все изменится. Ты заявишь мне, что возникли проблемы у твоих сыновей, заболела жена или что-нибудь еще…

— Я все разделю, — планировал Бородин, меряя шагами крошечную кухню. — Все оставлю им, себе только дачу. Ты согласна жить со мной на даче?

Наташа представила бревенчатый дом Бородиных в деревне рядом с санаторием и прерывисто вздохнула.

— Я согласна хоть в шалаше. А Лерка?

— Если бы ты сказала мне, что согласна, я бы уже не сомневался, занялся бы внутренней отделкой дома, все бы вкладывал туда.

— Нет, Бородин, это утопия. Если бросать, то бросать и мне, и тебе. И начинать на новом месте с нуля.

Бородин помолчал, глядя в синюю ночь за окном.

— Где я найду такую работу? — спросил он темноту. — Пусть не такую, но чтобы зарабатывать не меньше? Ты же знаешь, у нас ведомственный санаторий и платят нам вдвое больше, чем остальным врачам. У меня персональная машина, ведомственная квартира. Где сейчас можно устроиться подобным образом?

— Значит, я — все бросай, а тебе невозможно. Мне, Бородин, к твоему сведению, тоже есть что бросать. Тебе это не приходило в голову? У меня в моем городе авторитет, меня, все знают. Я родилась там и выросла, у меня там квартира и мебель, за которую я только недавно расплатилась. У меня там друзья, наконец. Круг друзей, который складывался годами. И я согласна бросить, если бросим мы оба, я и ты. Одновременно. А бросить все и сидеть ждать, когда ты решишь свои проблемы, я не могу себе позволить. Куда мне идти? В общежитие? Разводиться и жить в одной квартире с бывшим мужем? Он сразу же начнет вести себя по-хамски! Друзей водить, баб. У нас обе комнаты проходные. Пока я жена, я имею право что-то требовать, предъявлять претензии, а так я буду — никто. Ты не знаешь моего Рожнова… — Наташа начинала кипятиться, а Женя — нервничать.

То свидание вымотало обоих. Она неделю ходила как в воду опущенная, пока наконец домашние проблемы не замазали тот выходной толстым слоем.

…Стол получился вполне сносным. Его украсили дары природы, привезенные из деревни: синий виноград, красный клубничный компот и ярко-розовые дольки арбуза.

— Лер, оцени. Ничего?

Лерка согласно мигнула накрашенным глазом. Другой, недокрашенный, оставался широко открытым. Лерка выводила на нем ресницы, открыв рот, словно не могла дышать носом.

Когда начали подходить Леркины гости, Наташа закрутилась в праздничной суете, а в голове пульсировала теперь одна мысль: только бы не явился Рожнов и не испортил своим появлением праздник. Остальное все было нормально — детям было весело, еды хватало, музыка гремела на весь подъезд.

Всех Леркиных гостей Наташа знала почти с их рождения. Вместе с Лешей Лерка была в одной группе детсада, с Аней они неразлучны с первого класса. Остальные — Леркины одноклассники, с которыми Наташе доводилось работать, руководя их школьным драмкружком. Наташа успела провести с детьми несколько игр до того, как почувствовала себя плохо. На нее вдруг стали накатывать совершенно незнакомые душные волны. Она открыла форточку на кухне и опустилась на табуретку. Звонок в дверь затерялся в праздничном гомоне. И все же кто-то из ребят открыл, и до Наташи донесся бубнящий пьяный голос Рожнова.

“Принесло…” — отметила Наташа, прислушиваясь к себе. Она ждала приближения новой волны и боялась ее. Что это? Давление, что ли упало? Или это от сердца?

Рожнов явился не один, в сопровождении Тыквы, своего закадычного дружка. Оба они жаждали общаться с молодежью…

Наташа уже различала в голосе дочери высокие нервные нотки. Она заставила себя подняться и выйти к гостям.

— Давай-ка на кухню, — приказала она Рожнову, но на ее предложение откликнулся только Тыква.

— Михална, не ругайся, мы тихо. Мы только Лерочку поздравим.

Тыква облобызал надутую Лерку, сунул ей в ладонь смятую пятидесятирублевку и исчез в кухне. Но Рожнов не слышал Наташу.

Он растолкал молодежь и пытался танцевать между столом и диваном. Лерка подбежала к магнитофону и выключила музыку. Напряжение в комнате стало осязаемым. Леркина нижняя губа дрожала. Аня держала подружку за руку. Ребята потянулись на лестничную клетку покурить.

Наташа ощутила в себе привычно закипающую злость против мужа, но понимала, что если даст выход этой злости, то сделает хуже себе. Она боялась приближения новой волны.

— Музыку включи! — требовал Рожнов, не замечая ничего вокруг. — Лерка, засранка такая, музыку отцу включи, сказал!

— Тебя друг ждет на кухне. Ужинать иди, — четко произнесла Наташа, глядя ему в глаза, решительно и без сантиментов.

На Рожнова подействовал то ли ее взгляд, то ли голос, но он подчинился и, бурча себе под нос, поплелся на кухню.

Наташа молча собрала им на стол. Лерка подбежала к ней и сообщила, что они решили посидеть в беседке, во дворе.

“И слава Богу, — с облегчением подумала Наташа. — Нужно лечь. Полежу немного, станет полегче. Я просто устала”.

На дворе было уже совсем темно. Наташа включила в спальне ночник и подошла к шкафу за халатом. Когда открыла шкаф, на нее обрушилась новая тошнотворная волна, в глазах завертелась вся комната — кровать, ночник, кресло, люстра, ковер, потолок. Все смешалось как в калейдоскопе и приняло новую форму. Наташа очнулась на полу — прямо напротив нее валялся телефон. Вероятно, падая, она столкнула его с прикроватной полки. Полежав, Наташа попыталась подняться, но от резкого движения в глазах потемнело. Она закрыла глаза и сосчитала до десяти. Потом набрала номер соседки!

— Тань, зайди, пожалуйста, мне что-то заплохело. Соседка Татьяна только что вернулась со смены в больнице и, захватив тонометр, незамедлительно явилась на зов.

— Это ваша молодежь в беседке тусуется? — поинтересовалась она, увидев стол, цветы и блестящие обертки подарков.

Рожнов с Тыквой тщетно пытались сообразить — о чем это она.

— Там, говорю, какие-то крутые к ним пристали. На иномарке подъехали. Я думаю: чья там молодежь, а это ваша. Где больная-то?

Вывалив новости на Рожнова и Тыкву, Татьяна двинулась в спальню.

— Всех придушу! Волки тряпочные! — вопил Рожнов, натягивая ботинки.

— Серега, я с тобой! — успокоил Тыква, и через несколько секунд Наташа и Татьяна услышали, как хлопнула входная дверь и пьяные голоса Рожнова и Тыквы стали эхом отдаваться в подъезде их старого блочного дома.

Глава 7

В беседке было весело. То ли от выпитого шампанского, то ли еще от чего. Хотелось беспричинно, смеяться и вообще — громко делиться эмоциями. Лера с Аней охотно смеялись над Денискиными шуточками, обычно плоскими и несмешными. Но сегодня даже ботаник Леша казался милым и обаятельным. На их смех подошли Маринка с Катей, которые возвращались домой с дискотеки. Подсели к компании и тоже мгновенно заразились именинным Леркиным настроением. Беседка ходила ходуном — мальчишки изощрялись в остроумии, девчонки охотно отзывались на каждый анекдот. Они не сразу отреагировали, когда к беседке тихо подрулила черная иномарка и остановилась в двух шагах — на тротуаре.

— Девчонки, поехали кататься.

Чужой голос врезался в уютную атмосферу теплой компании. Та, не обрывая смех, дружно обернулась. Из машины торчала бритая голова.

— Спасибо, дядя, нам и тут неплохо.

Катя с Маринкой по инерции заржали. Мальчишки не поддержали их.

Бритый неторопливо вылез из машины. Одновременно открылись остальные три дверцы. И появились еще двое. Один — с бакенбардами и серьгой в ухе — расплылся в масленой улыбке и сразу направился в беседку. Другой, в кожаном черном пиджаке и кожаных штанах, неторопливо закурил, будто хотел показать, что он лично никуда не торопится. И решил тут подзадержаться.

У Лерки внутри неприятно похолодело.

— Ну ладно, нам пора. И так мы тут с вами заболтались, — пытаясь выглядеть беспечной, затрещала Маринка и двинулась к выходу, увлекая за собой Катю.

Чтобы оказаться на тротуаре, девчонкам нужно было пройти мимо машины. Они уже было юркнули в щель между кустами и иномаркой, но ладонь бритого поймала Катину руку и сжала не больно, но крепко, всерьез. Девчонка взвизгнула, выдав криком весь с трудом скрываемый ужас. Ее визгу вторила Маринка, которая тут же отцепилась от подруги, рванула и, не разбирая дороги, почесала в сторону жилья. Улыбки растаяли на лицах Леркиных гостей. Всем стало неуютно.

— Пусти руку, больно же! — плаксивым голосом запричитала Катя.

Бритоголовый с недоброй усмешкой втолкнул ее назад, в беседку. Она отлетела к мальчишкам и вцепилась в Лешину руку.

— Пацаны, пива хотите? — улыбаясь, предложил тот, что с серьгой.

Мальчишки помотали головами. Бритоголовый загородил собой вход.

— А что, совсем-совсем не пьем? — сочувственно сощурился Серьга и заглянул Лешке в очки. — Мама не велела?

Кожаный докурил сигарету, выкинул и тоже приблизился.

— Так чё, едем кататься? — уточнил он, заглядывая в перепуганное Катино лицо.

Она почти плакала. До слез оставалось чуть-чуть. Потом Лера почувствовала взгляд Бритоголового на себе. На ногах. Юбку из-под ветровки было почти не видно. И без того длинные ноги удлиняли каблуки. И теперь Лерка ощущала свои ноги как что-то лишнее, стыдное, чужое. Она стала потихоньку натягивать на них юбку.

— Мы уже домой собирались, — сказал миролюбиво кто-то из мальчиков. — Нас родители ждут.

— А мы тебя, пацан, не держим, — столь же миролюбиво откликнулся кожаный.

— Вы, мужики, свободны. Без проблем. — И Бритоголовый демонстративно подвинулся, освободив дорогу ребятам. В беседке повисло молчание. — А мы тут с вашими девочками поболтаем.

Мальчишки переглянулись и не двинулись с места. Катя заплакала. В иномарке в передней дверце стало опускаться стекло, и Лерка поняла, что там есть кто-то еще. Аня сильно сжала ее пальцы и одновременно с этим заговорила громко и решительно:

— За мной сейчас отец придет. Вон он в окно смотрит, — врала она.

— Ой, ой, ой, как страшно! — закривлялся Серьга и хлебнул пива из горлышка. — Папочка нас та-та!

Парни снисходительно ухмыльнулись. И тут Лерка увидела отца. Он стоял у подъезда вместе с дядей Костей, которого все почему-то звали Тыквой. Оба они озирались. Рой мыслей вскипел у Лерки в голове. Она, не дав им осесть, заорала:

— Папа! Папа! Дядя Костя! Мы здесь!

Все обернулись на ее голос — и пацаны и парни. Отец, матерясь, уже летел в сторону беседки. Вдруг Аня, воспользовавшись суматохой, отделилась от Лерки и скользнула в щель, образовавшуюся между Бритоголовым и Кожаным. Но Кожаный ловко прыгнул за ней и, поймав за руку, дернул и толкнул вперед, в машину. Никто ничего не успел понять — Рожнов с Тыквой влетели в беседку, оттолкнув Бритоголового. Машина отъезжала.

— Лера! Дочка!

— Анька! — истошным голосом заорала Лера и выскочила из беседки.

Ей никто не препятствовал. Иномарка уже была в конце тротуара.

— Аньку увозят! — вопила Лерка.

Пацаны вылетели из беседки и помчались вслед за машиной.

— Лера! — крикнул Рожнов, но тут же был сбит ударом пудового кулака.

— Зачем так грубо, отец? — поинтересовался Бритоголовый, склонясь над ним.

— Мы тут стоим никого не трогаем. А ты — толкаться.

— Да вы чё борзеете, пацаны? — встрял Тыква. — Мы дочку искали. Зачем сразу драться-то?

Сказал и сразу получил от того, что с серьгой. Рожнов в таких ситуациях зверел. Если бы сейчас перед ним стояло десять бритоголовых, он все равно бросался бы на каждого с неописуемой яростью и упорством. От боли он зверел еще больше. Поэтому били их с Тыквой долго и упорно. А когда Серьга оставил Тыкву, не подающего признаков жизни, то присоединился к Бритоголовому. Они били Рожнова, ногами до тех пор, пока он не перестал вскакивать. Но даже согнувшись, с разбитым ртом, он остервенело ругался, сплевывая кровь:

— Падлы, волки тряпочные!

Было уже полпервого ночи, когда именинница вернулась домой. Наташа извелась от волнения, но выходить из дома, отправляться на поиски боялась. От любого резкого движения начинала кружиться голова и мебель плясала перед глазами. По Леркиному взъерошенному виду Наташа поняла: что-то стряслось.