В тот день дядя вернулся домой один, и она тут же поняла, что отца своего больше не увидит. Уже тогда она знала, что он грабитель, что она должна следить за собой, чтобы не сболтнуть лишнего многочисленным домработницам и немногим людям, с которыми она встречалась.

Дядя Нат забрал у нее платье и дал ей взамен брюки, сказав, что в них удобнее ехать верхом. Так оно и повелось с тех пор, поэтому он и не видел необходимости покупать ей еще что-нибудь. И она тоже. Ей нравилась свобода, которую давали брюки. Потом, осознав, что мужчины начали на нее заглядываться, она была рада, что одежда ее бесформенна.

Но теперь ей захотелось надеть платье. Ей хотелось, чтобы Кейн заметил, что она женщина. Для него ей хотелось выглядеть нарядной. У нее защемило сердце, когда она вспомнила свои прежние клятвы о том, что никогда не полюбит преступника, не будет страдать, как страдала ее мать.

Но Кейн не такой, как остальные. Ей так хотелось вызвать улыбку на его губах. Увидеть в его глазах восхищение. Она знала, что Хуанита может ей помочь. Хуанита одолжит ей платье и поможет что-нибудь сделать с волосами.

Потом она пригласит Кейна О'Брайена на ужин. Она видела, как Кейн ушел от них целым и невредимым, а дядя после разговора с ним был очень оживлен. По каким-то своим соображениям он проявлял к Кейну интерес, но интерес этот, как убедилась Ники, ее любимому ничем не грозил. Нат Томпсон обычно относился к людям с недоверием, но Кейн О'Брайен ему явно приглянулся.

Поборов свои сомнения, она ускорила шаг. Она приняла решение. Возможно, роковое, но неизбежное. Она не могла утверждать, что любит Кейна О'Брайена. Она просто-напросто не разбиралась в любви. То, что она испытывала, можно было назвать благодарностью, любопытством, интересом. Влечением. Отчаянием. Или просто похотью. Она не знала, что это. Но твердо решила это выяснить.


Гуден, Техас


Взгляд Мери Мэй Гамильтон упал на высокого, худощавого посетителя, с недавних пор сделавшегося завсегдатаем салуна «Пылающая Звезда». Она уже целый месяц за ним наблюдала. Он приходил, садился у стены, заказывал две порции виски — не больше — и уходил. Он всегда был один, но его цепкий взгляд не пропускал ни одного нового лица в салуне и внимательно следил за вновь прибывшими.

Она несколько раз пыталась с ним заговорить, но получала вежливый отказ. И другие девушки в «Пылающей Звезде» — тоже.

— Я ничего против вас не имею, — говорил он. — Просто мне хочется побыть наедине.

В ее обязанности входило создавать посетителям уютную обстановку, чтобы они пили больше и покупали ей напитки с замысловатыми названиями, мало чем отличавшимися от простой воды. А продолжать или нет — это уже было на ее усмотрение. Иногда она заходила и дальше, иногда — нет. Мери Мэй не считала себя шлюхой. Она не брала денег за любовь; но если находила подходящего человека, то получала удовольствие. А она была очень разборчива. Мужчина должен был быть чистым, привлекательным и воспитанным. Незнакомец отвечал всем этим требованиям. Он не пытался схватить ее за задницу или бросить непристойное замечание, а в его пристальном взгляде не было жестокости.

С тех пор, как она в последний раз получила удовольствие, прошло уже много времени, и она чувствовала мучившее ее после долгого воздержания знакомое болезненное томление.

У нее была еще одна причина поближе познакомиться с этим посетителем. Она имела побочное занятие: добывать информацию. Время от времени она поставляла кое-какие сведения человеку по прозвищу Ситцевый, и он ей щедро за это платил. Эти деньги, равно как и большая часть заработанных в «Пылающей Звезде» долларов, направлялись в другой город к миссис Калворти. Миссис Калворти занималась воспитанием трехлетней дочки Мери Мэй, Сары Энн.

Так что у нее был особый интерес к незнакомцу. Ситцевому нужна была информация о таких людях. Информация обо всех, кто интересовался местом под названием «Логовище». Информация обо всех, кто был или не в ладах с законом, или стоял на страже закона. Мери Мэй подозревала, что незнакомец принадлежал или к тем, или к другим.

Несколько недель назад она сообщила Ситцевому имя человека со шрамом и получила за это кругленькую сумму. Она видела, как тот человек разговаривал в переулке с этим. С Ситцевым она этим наблюдением не поделилась, сама не зная почему. Наверное, потому, что за дополнительную информацию она сможет получить дополнительные деньги. Или потому, что незнакомец казался ей загадочным. Она обычно получала любого мужчину — стоило ей только захотеть. Мужчины гордились, когда на них падал ее выбор. Но этот не поддавался. Пока что.

Хотя у него не было значка, ее мучило подозрение, что он принадлежит к стражам порядка. Он обладал военной выправкой, прямо держал спину и гордо носил голову. В нем постоянно чувствовалась какая-то настороженность, несмотря на принимаемую им в салуне ленивую позу и легкую хромоту, незаметную для большинства посторонних. Есть такие вещи, которые мужчина скрыть не может. Во всяком случае, не от нее. Слишком хорошо она знала мужчин. Общество одних ей нравилось, с другими она держалась настороже и всегда узнавала тех, кого следует опасаться.

А незнакомец был именно таким. Он обладал уверенностью человека, который смотрел в лицо смерти и не сомневался в правильности принятых решений. Он ее завораживал. Ее тянуло к нему с того дня, как он впервые отверг ее общество, хотя она чувствовала, что этот человек — опасен.

Мери Мэй не питала насчет себя никаких иллюзий. Она не была красавицей, но любила хорошую шутку и охотно смеялась, а нежелательные предложения она научилась отклонять с добродушием, позволявшим избегать скандалов. В карты она играла хорошо и честно, не желая повторять ошибок своего мужа. Он был шулером и получил пулю в живот, когда его уличили в обмане, оставив ее вдовой, ожидавшей ребенка и ничего не умевшей. Ее единственным богатством были ее улыбка и тело.

В «Пылающей Звезде» ей жилось неплохо. Владелец салуна, Дэн Колхаун, за своими девочками приглядывал. Но если они заманивали посетителей за карточный стол или за стойку бара, то ему не было дела до того, что они продавали не только напитки.

Ее взгляд снова остановился на высоком незнакомце. Он допил свой первый стакан виски и вытянул ноги под столом. Вид у него был совершенно беззаботный. И все же он производил на нее впечатление свернувшейся кольцом змеи, готовой к броску.

Она обратилась к бармену:

— Том, я отнесу ему второй стакан.

Он пожал плечами:

— Хочешь снова попробовать?

— Черт, а почему бы и нет? — спросила она.

Он осклабился:

— Мы тут поспорили, которая из девушек его первой обломает.

— Ты поспорил с Дэном?

— Ага.

— И на что?

— На десять «зеленых».

— А кто поставил на меня?

— Я бы против тебя не поставил, милочка.

— Послушай, ты, двуличный…

— А, да брось ты, Мери, мы тебя разыграли, и он проиграет. Он поставил на всех остальных.

Это придало ей уверенности в себе. Она снова окинула незнакомца взглядом из-под накрашенных век. Он сокрушенно созерцал пустой стакан, терпеливо ожидая, когда его снова наполнят. У нее создалось впечатление, что он все время чего-то ждет. Интересно, чего. В ожидании здесь могли пребывать либо преступники, которые ждали, когда подвернется работенка, либо полицейские — те ждали случая их поймать.

Взяв стакан с виски, он подошла к его столу. Обыкновенно, желая привлечь внимание мужчины, она клала руку ему на плечо или подмигивала. Но в этом случае она решила, что ни то, ни другое не подойдет. Вместо этого она молча стояла перед ним, ожидая, когда он обратит на нее внимание.

— Вы кого-нибудь ждете? — наконец спросила она, продолжая держать стакан в руках.

Он смерил ее взглядом, от которого, казалось, не ускользнула ни одна мелочь. У нее было ощущение, будто ее раздевают.

— Я жду вот этого, — ответил он, показывая на стакан в ее руке.

— Вы сюда каждый день приходите.

Она чувствовала себя идиоткой. Разумеется, он знает, что приходит сюда каждый день, но она растерялась и не знала, как продолжить разговор. Если она спросит, не желает ли он развлечься, он ответит, что нет, и на этом все закончится.

Его серо-голубые глаза со стальным блеском напоминали ранний рассвет. Взгляд ясный, нисколько не затуманенный виски. Он вдруг улыбнулся, чего она никогда раньше в нем не замечала, и у нее задрожали коленки. Улыбка преобразила его суровое лицо.

— Вы очень наблюдательны, — сказал он.

Она вспыхнула — впервые за многие годы, но в его словах была лишь добродушная усмешка, а не презрение.

— Да, я сморозила глупость, — призналась она, улыбнувшись в ответ. — Но на карту поставлена моя гордость.

Он вопросительно поднял бровь.

— Они поспорили, — ответила она на немой вопрос.

Бровь поднялась еще выше.

— Обо мне?

Она кивнула:

— О том, кто вас раскрутит.

— Нечем заняться у вас в городишке? — сочувственно спросил он, сразу же вызвав у нее симпатию.

— Что ж, вы не играете в карты, пьете немного и развлечься не желаете. Так что вы кажетесь немного… странным.

— Странным? — спросил он, сухо усмехнувшись.

— Не таким, как все, — поправилась она, опасаясь, что обидела его.

— Тогда надо исправить положение, — церемонно произнес он, и ей вдруг стало ясно, что он получил хорошее воспитание, хоть и одевается, как бродяга. — Разрешите вас угостить?

Ее лицо расплылось в улыбке.

— Я думала, вы мне этого никогда не предложите, — она протянула ему стакан и присела. — Меня зовут Мери Мэй.

— Я знаю, — сказал он, и она поняла, что он не так уж безразличен ко всему, как кажется. — А меня — Бен.

— Бен — а фамилия?

— Бен Смит.

— Тогда у вас здесь полно родственников.

Он улыбнулся. Снова лениво и неторопливо.

— Да, по-видимому, так.

— И вы кого-то из них поджидаете?

— Возможно.

— Вы — бывший военный?

Наконец-то его что-то удивило. Первое мгновение у него был такой вид, словно он будет отрицать это предположение, потом он принял расслабленную позу:

— Что — так видно?

— Мне — да.

— Почему?

— Во-первых, у вас волосы короче, чем у остальных. Обычно военные их так стригут. А потом ваша выправка. И дисциплина. Никогда не пьете больше двух стаканов.

Он пожал плечами.

— С армией мы давным-давно расстались — по взаимному согласию. Но от некоторых привычек трудно избавиться.

Его лицо померкло. Она, видно, затронула его за живое. Но она испытала облегчение. Он не похож на полицейского. В нем нет этой надменности.

Она жестом попросила бармена принести ей выпивку. Том улыбнулся и показал ей в ответ два пальца в знак победы. На протяжении следующего получаса она потягивала сильно разбавленный напиток и, к своему удивлению, болтала о том, о чем уже долгие годы не разговаривала.

И только гораздо позднее, с досадным чувством одиночества вернувшись к себе в комнату, она поняла, что он не сказал о себе ни слова, если не считать того горького замечания про армию.

* * *

Бен Мастерс смотрел на себя в зеркало. Надо думать только о Дьяволе. Безумием было начать ходить в салун. Но он надеялся там что-нибудь узнать: ведь именно в «Пылающей Звезде» у Дьявола состоялась первая встреча. И Бен чертовски устал от бесконечного ожидания.

Бен сразу приметил эту женщину. Да надо было быть слепым, чтобы ее не заметить. Жизнь так и кипела в ней. Она была так же не похожа на его бывшую невесту, как ночь на день или луна на солнце. Клэр была бледной и хрупкой светловолосой красавицей. Слишком хрупкой для человека, которого разрывали на части чувство вины и боль, которые он пытался утопить в виски.

Он не хотел сейчас об этом думать. Нельзя отвлекаться от Дьявола на женщину из салуна, как бы весела и улыбчива она ни была. На несколько минут Мери Мэй помогла ему забыться. Ему известна была ее репутация, но она привлекала его своей откровенностью, своей улыбкой. И ему приятно было снова быть с женщиной.

Он подошел к окну и снова выглянул в него, как делал каждый вечер на протяжении нескольких недель. Интересно, как продвигаются дела у Кейна О'Брайена.

10.

На этот раз приглашение на ужин исходило от Ники. Оно насторожило его еще больше, чем «повестка», присланная ее дядей. Оно было передано к тому же через более симпатичного посланца — Робина.

— Сестренка зовет вас сегодня на ужин, — выпалил он прямо с порога. — И я тоже.

Кейн даже не спросил, известно ли об этом их дяде. Мысль о предложении Томпсона неотступно преследовала его уже несколько дней. Кем бы ни был Томпсон, это предложение было сделано без всякой задней мысли, и Кейну опять доставалась отвратительная роль шпиона и предателя. Из Кейна не мог выйти хороший обманщик. Даже скрываясь от закона, он открыто бросал ему вызов.