— Когда ты намереваешься уехать? — спросил он Хильдебранда.

Тот все еще держался за живот, но все же ему удалось встать на ноги.

— Через неделю или две, — прохрипел он.

— Нет, — сказал Кейн. — Ты уедешь завтра со мной, тогда я ничего не скажу обо всем этом Томпсону.

— А как быть с ней? Она скажет кому-нибудь?

— Ники? — Кейн быстро взглянул на нее.

— Ладно, не скажу, — согласилась девушка.

Хильдебранд ухмыльнулся:

— Тогда, думаю, я смогу уехать завтра.

— Чем скорее ты провалишь отсюда, тем лучше. — В темноте слова Кейна прозвучали угрожающе.

Хильдебранд медленно, неуверенными шагами направился к своей лошади, затем резко вскочил в седло, пришпорил и через мгновение исчез из вида.

Кейн подождал, пока звук конских копыт не замер вдали, затем повернулся к Ники. Она все еще стояла рядом. Он положил ей руку на плечо и почувствовал, что ее бьет нервная дрожь.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила она, затем тихо добавила:

— Теперь он попытается тебя убить.

— Я так не думаю, — ответил Кейн. — Он безоружен, к тому же понял, что в рукопашной схватке я сильнее.

— Ну а если позже? Когда он сможет раздобыть оружие?

Кейн чуть не рассмеялся. О Хильдебранде он беспокоился меньше всего.

— Не волнуйся, я сумею постоять за себя, — ответил он.

— Именно это я думала и о себе, — печально сказала она, прижимаясь к нему.

— Где твой пистолет?

— Я оставила его дома.

Он коснулся ее разорванной рубашки и с отвращением подумал о том, что грязные руки Хильдебранда дотрагивались до нее. На мгновение ему пришлось приложить огромное усилие, чтобы сдержать приступ гнева. Он почувствовал, как Ники вновь задрожала, на этот раз в ответ на его прикосновение, и все то, что до этого сдерживало его, показалось вдруг менее важным, чем потребность вновь чувствовать ее, дотрагиваться до нее. Нашептывая нежные слова, он крепко обнял девушку. Ее сердце сильно билось, все тело дрожало.

Она взглянула на него:

— А если он вернется?

— Он не вернется. Сегодня ночью он будет чувствовать себя не очень-то хорошо. И он не сможет достать оружие, — его голос стал тверже. — А какого черта ты здесь оказалась, да еще без оружия?

В полной темноте она дотронулась до его лица, как слепая, которой надо удостовериться, что знает этого человека.

— Я хотела повидаться с тобой. Я видела, как ты ехал этой дорогой, — сказала она с присущей ей честностью. Кейну было одновременно и приятно, и мучительно услышать это. Она так рисковала для того, чтобы только увидеть его. Черт побери, он этого недостоин.

— Я не собирался останавливаться здесь, — солгал он. — Я отправился покататься и услышал твой крик.

Казалось, она просто не слышит его, так как после этих слов она еще теснее прижалась к нему, и их тела повели свой, отдельный разговор. Она перестала дрожать, ее переполняли любовь и нежность. И Кейн почувствовал это. В течение долгих дней видеть ее и не сметь прикоснуться было мукой. Даже просто думая о ней, он сгорал от желания. Теперь, когда она оказалась в его объятиях, желание стало просто невыносимым. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы быть нежным и случайно не напомнить ей о насилии, которому она чуть не подверглась всего лишь несколько минут назад.

— Жаль, что я не убил его, — пробормотал он скорее себе, чем ей.

— Нет, — сказала она. — Тогда я никогда не смогла бы вспоминать это место так, как мне этого хотелось.

— А как ты хочешь вспоминать его?

— Как сказочный сон, — ответила она. — Сказочный и волшебный.

Ее ответ тронул его. Она так мало у него просила, сама же предлагала ему так много. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Не дай мне испортить эту сказку и это волшебство, — нежно произнес он. — Они так редки.

Какое-то время она молчала, это было молчание объединяющей их нежности, подобной аромату первых весенних цветов. Он чувствовал тепло ее тела, доверчиво прильнувшего к нему, и не знал, что ему делать. Он был настолько растерян, захвачен врасплох, что никак не мог взять себя в руки.

Наконец она сказала:

— Ты ведь не собирался встречаться, чтобы сказать «до свидания».

— Нет, не собирался, — ответил он, мысленно благословляя темноту, не позволяющую увидеть выражение его глаз. Она, возможно, могла прочесть в них слишком многое. — Я не люблю прощаний.

Ее дыхание обожгло его, мягкое и страстное, вырывающееся из ее груди короткими и неровными вздохами. Он поднял руку и провел по ее лицу. Милая, нежная, любящая Николь, которая никогда уже не будет принадлежать ему. Кейн хотел одного — чтобы она была в полной безопасности.

Он крепко прижал ее к себе, и тело девушки, казалось, растаяло в пламени его объятий. Ее грудь была почти полностью обнажена, и он почувствовал прикосновение ее упругих нежных полушарий к своей груди. Он накрыл один из этих восхитительных холмиков своей горячей ладонью, ожидая, что она, может быть, отпрянет, особенно после грубых прикосновений Хильдебранда, поэтому он старался, как мог, быть нежным.

Но она не отпрянула. Она обняла его за шею обеими руками и начала перебирать его волосы, пропуская их сквозь пальцы. От этой интимной ласки его возбуждение достигло опасной черты. Он едва себя сдерживал. Нет, к черту, надо уходить отсюда, твердил рассудок. Но ее губы тянулись к нему, и он не мог уйти. Он медленно склонил голову, приник к ее рту поцелуем, и в следующее мгновение волна страсти накрыла их обоих.

Страх еще полностью не покинул ее. Кейн чувствовал это. Это должно было бы охладить его, но ему безумно захотелось стереть из ее памяти прикосновения любого другого мужчины.

Она сказала, что хочет запомнить это место полным сказки и волшебства. И он хотел подарить ей это волшебство.

Однако он боялся, что может все испортить.

— Я люблю тебя, — прошептала Ники.

Ее слова пронзили его, как кинжал. Но горечь и боль от этих слов смешались с радостью. Его никогда раньше не любили. Ему показалось, что он сейчас умрет; силы почти оставили его. Он знал, что должен уйти, но не был уверен, что сможет.

— Не уходи, — взмолилась она. — Ты мне нужен.

Он мгновенно понял, что она говорит не о завтрашнем его отъезде. Она говорила о сегодняшнем дне. А как насчет завтра? И следующей недели? И следующего месяца? Черт побери, ему бы разобраться с Мастерсом. Он должен это сделать и сделает, но будь он проклят, если откажется от Ники.

— Боже, Николь, — прошептал он. — Ты мне тоже нужна. — Он вложил в это слово все, что оно только могло значить. Неделю назад он тоже сказал ей это, но тогда он попытался убедить ее и себя, что эта необходимость включала все, кроме физической близости. Теперь он понял, что означает слово «нужна».

Она снова коснулась его лица, а ему показалось, что она взяла в руки его сердце. Теперь ему хотелось отдать ей все то, что она так щедро дарила ему.

Он целовал ее все жарче и одновременно пытался избавить ее от одежды. Наконец это ему удалось. Несколькими секундами позже его брюки тоже оказались на земле. Она легла на траву, ожидая его. Такая открытая. Такая прекрасная. Он нагнулся над ней, прижимаясь к ней всем телом, пока она не застонала, и тогда только вошел в нее. Она обняла его, обвила ногами, и тогда он почувствовал, что она полностью открылась ему, отдаваясь вся, без остатка. Она была так же честна в своей страсти, как и во всем, что делала.

Я люблю тебя. Эти слова эхом звучали в нем. Я тоже люблю тебя. Но это признание так и осталось не произнесенным, потому что у него не было права возбуждать надежды, которым не суждено сбыться. Но все-таки он попытался сказать ей о своей любви всеми другими возможными для него способами. Ники погружалась в море чувственного наслаждения. Кейн был бесконечно нежным. А затем дикая страсть захлестнула их, они давали друг другу все, что могли, и брали друг от друга все, что могли. Он вошел еще глубже, и ее тело стало ритмично двигаться в такт его толчкам, пока они не забылись в примитивном танце, диком, неистовом и свободном. Экстаз потряс ее, перевернув все ее представления о мире. Он стал ее вселенной. Она не знала и не хотела знать ничего другого, кроме полного единения с ним. Предвкушение чуда волновало ее тело и душу. Его руки двигались вверх и вниз по ее бедрам, а его губы и язык полностью завладели ее ртом, даря невероятные сладостные ощущения.

Она поднималась к небесам и выше, терялась в море эмоций, чувств и переживаний, которые вспыхивали в ней каскадом искр. И затем небеса взорвались, и она превратилась в звезду, летящую по небу, сверкающую и свободную.

Она почувствовала, как его тело расслабилось, и крепче прижалась к нему, стараясь запомнить навсегда это мгновение.

Он замер, и так они оба лежали, боясь нарушить покой и красоту этой ночи словами — осквернить последние несколько секунд сказки грубой реальностью, которая сейчас была им совсем не нужна. Ведь уже утром он должен был уехать.

Прохладный ветер обвевал их, иссушая влагу их тел. Он очень осторожно откатился от нее и подал ей рубашку. Она надела ее, но не застегнула. Вместо этого она уютно устроилась на его руке и позволила своим пальцам разгуливать по его груди и темным волосам, темной дорожкой сбегавшим вниз. Ники думала о том, что он очень красив особой мужской красотой. Она наклонилась и провела языком по рельефным мускулам его груди, чувствуя в своем теле все возрастающее напряжение.

— Николь, — сказал он предостерегающим тоном, но она не обратила на это внимания.

Она просто не могла оторваться от него. По крайней мере, сейчас. И никогда не сможет. Ей еще так много надо было о нем узнать.

— Ты такой вкусный, — прошептала она.

Он усмехнулся, и ей очень понравилось ощущение движения его тела. Он усмехался вполсилы. Так же, как и улыбался. Он никогда не смеялся. Ей внезапно захотелось услышать, как он смеется, и, будучи в прекрасном настроении, она начала играть волосами на его груди, щекоча и возбуждая его.

— Николь, — предупредил он снова, но его грудь стала содрогаться еще сильнее, и что-то снова забеспокоило ее внизу. Она опустила взгляд, с восторгом и интересом наблюдая за ним.

Она знала, что его плоть увеличивается и твердеет, но еще не видела, как это в действительности происходит. Луна снова спряталась за облаками, почти не оставив им света, поэтому она протянула руку и потрогала, ощущая силу возбудившейся плоти.

— Это очень интересно, — сказала она, тщательно исследуя его член рукой.

Он застонал:

— Интересно?

— Замечательно, — добавила она.

Она продолжала с интересом наблюдать за эрекцией, медленно водя по нему пальцами, пока Кейну не показалось, что еще минуту, и он взорвется.

— Насколько большим он может стать? — наивно спросила она.

Кейн весь вибрировал от желания. И она гладила его, явно влекомая любопытством и инстинктом.

— Сядь, — сказал он и усадил ее на себя. Он почувствовал, что его плоть стала еще больше.

— О, — застонала она, — о, боже!

Внезапно она оседлала его, и он испытал такую гамму ощущений, каких не испытывал раньше даже в постели с самыми опытными и. искусными любовницами. Она крепко сжала его ногами, двигаясь так, что кровь начала закипать в его жилах и весь он стал как натянутая струна.

Все это время он купался в волнах невероятной чувственности. Наконец он взорвался в ней, и она закричала, низко и хрипло.

Когда все кончилось, Ники опустилась на него и поцеловала долгим и страстным поцелуем, а затем расслабленно вздохнула.

— Небесные колокола, — прошептала она.

Несмотря на усталость, он почувствовал, что его член снова приподнимается, и улыбка вновь появилась на его губах.

16.

Чувство реальности покинуло Кейна и вернулось только тогда, когда они начали одеваться. Его отъезд висел между ними как занавес в театре, создавая некий барьер. Кейн понимал, что Ники не знает, насколько плотный этот занавес, но мысль о нем заполонила весь его разум, как вода, вышедшая из русла реки во время половодья.

— Это ведь ненадолго, — сказала она, дотрагиваясь до его лица с такой нежностью, что ему захотелось посадить ее на свою лошадь и умчаться прочь, прочь от Логовища, прочь от обязательств, лжи и смерти.

— Ты выглядишь таким печальным, — заметила она.

Чертова луна. Он вздохнул. Что бы он ни сказал, это будет ложью. Вся его жизнь — ложь. Даже себе он всегда лгал. Ему было так легко, когда он обнимал ее. Он искал себе оправдание в любви к ней, и оно легко пришло к нему, когда его кровь закипела. Он сказал себе, что все будет в порядке, что Мастерс даст ему время; но теперь ветер охладил его тело и разум, заставив мыслить более трезво.

Мастерс не собирается спускать его с крючка, даже если он даст ему отсрочку, что весьма сомнительно. Ники непременно узнает о его предательстве. Он использовал ее, как Мастерс использует его. У Кейна перехватило дыхание. Черт побери, что он сделал? С ней? С собой?