— Кейн? — нежно окликнула она и легонько дотронулась до его плеча.

Его отец был прав. Ему дали правильное имя, предупреждая всех о том, что он собой представляет.

— Поезжай домой, — грубо повторил он.

— Я не поеду без тебя, — упрямо ответила она, и Кейн понял, что она раздумывает о причинах его гнева и об отчаянии, которое прозвучало в его словах. Он также знал, что это еще сильнее привязывало ее к нему. Она была из тех, кто с радостью заботится о других. Независимо от того, где она жила и кто оказывал на нее влияние, она не могла не заботиться о тех, кого любила, так же как он не мог не портить жизнь тем, кто был ему дорог.

Он схватил ее руку.

— Не думай обо мне, — произнес он. — Я недостоин этого.

Она почти бросилась ему на грудь. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы взять себя в руки и не прижать ее к себе. В одном ее пальчике было намного больше силы и благородства, чем во всем его теле. Он чувствовал, насколько она превосходит его. И она целовала его. Она пыталась объяснить ему, что он достоин того, чтобы о нем заботились, а он не знал, как убедить ее в обратном, не говоря ей правды.

Он мягко освободился из ее объятий. Как трудно ему было отказаться от этого потока поцелуев, который она с такой нежностью обрушила на него. Как приятно, когда тебя так любят. Если бы не эта ужасная боль в душе.

— Нам надо ехать, — сказал Кейн, признавшись себе в том, что он не в состоянии отослать ее домой.

Ники медленно оторвалась от него и выпрямилась. Она поняла, что в этой битве победа осталась за ней. Ему пришлось улыбнуться. Она всегда отличалась решительностью и была полна этой чертовской мужественности, сквозь которую нет-нет да пробивалась удивительная женственность, которая действовала на него с еще большей силой. Он не мог ни защититься, ни скрыться от этой девушки.

— А что с Ситцевым и Хильдебрандом? — спросила она, вернувшись к реальности.

— Мы напугаем ими небеса, — сказал Кейн.

Он встал. Кейн прекрасно понимал, что ему не следует этого делать, но не мог сдержать себя. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Затем отпустил ее и направился к пленникам. Хильдебранд пришел в себя. Ситцевый оставался без сознания. Кейн быстро снял с него кобуру с пистолетом и прикрепил ее к своему поясу. После этого он развязал ему ноги, стянул с него сапоги, снял брюки, оставив его только в нижнем белье. Затем развязал ему руки и, сняв с него рубашку, снова быстро связал их.

Удостоверившись, что у Ситцевого нигде больше нет оружия, Кейн приблизился к Хильдебранду, неподвижно лежащему рядом.

— Я собираюсь развязать тебя, друг мой, — холодно сказал Кейн. — Снимешь с себя одежду.

— Черт бы тебя побрал.

— У тебя есть выбор. Ты можешь умереть, — невозмутимо продолжал Кейн, — Да ты и умер бы, если бы здесь не было мисс Томпсон. — Он взглянул на Ники, которая, оттащив в сторону вещи Ситцевого, вновь держала в руках винтовку. — Убей его, если он сделает хоть малейшее движение, — сказал Кейн Ники. — И даже если она тебя не убьет, у меня есть пистолет твоего приятеля, и я с большим удовольствием отправлю тебя на тот свет.

— Да, с тебя станется, — дерзко ответил Хильдебранд, и Кейн восхитился его смелостью. — Постараюсь забрать тебя с собой.

— Возможно, — Кейн наклонился и развязал ему руки. — Снимай рубашку, затем развяжешь себе ноги.

Хильдебранд какое-то время колебался, и Кейн нетерпеливо переложил пистолет из одной руки в другую. Хильдебранд медленно начал делать то, что ему приказали. Когда он остался в одних подштанниках, Кейн обмотал приготовленную веревку вокруг его запястий и привязал один из концов веревки к Ситцевому.

Затем он подошел к Ники:

— Где твоя лошадь?

— Здесь рядом, — ответила она. — Я не хотела, чтобы она вспугнула их.

Он усмехнулся. Черт побери, она просто прелесть. Он кивнул на винтовку:

— Держи их под прицелом. Если кто-нибудь из них шевельнется, стреляй.

Кейн взял узел с одеждой и направился туда, где стояли привязанные лошади. Он прикрепил одежду к седлам, оседлал свою собственную лошадь, двух других привязал к ней, затем вскочил в седло и направился к пленникам и сторожившей их Ники.

— Ты ведь не оставишь нас здесь? — спросил Хильдебранд с некоторым надрывом в голосе. — Связанными? Мы ведь умрем.

— Не большая потеря, — ответил Кейн, подсаживая Ники в седло. — Но все-таки я связал вас не очень крепко. Вы сможете освободиться через час или около того, если, конечно, хорошенько постараетесь.

— Мы погибнем без лошадей и оружия, черт тебя подери.

— У вас есть шанс выжить. Вы же не собирались оставить мне никакого шанса, — холодно заметил Кейн. — Да, только не думайте о том, чтобы вернуться в Логовище. Вам туда путь заказан. Нат Томпсон знает о ваших планах. Он убьет вас на месте. Если он этого не сделает сам, у него есть друзья, которые ему помогут.

Ситцевый попытался подняться.

— А что касается твоего друга, — сказал Кейн, — его жизнь здесь тоже ничего не стоит. Вам обоим следует убраться на север. И подальше.

— Черт тебя побери, — выругался Хильдебранд.

— Если вы выживете, — продолжал Кейн, — я бы вам не советовал продавать хоть какую-нибудь информацию о Логовище полицейским. Если вы, конечно, не хотите, чтобы вас вздернули. Томпсон и его друзья разыщут вас везде, куда бы вы ни отправились.

Кейн развернул лошадей и двинулся вперед.

— Дьявол! — пронзительно закричал Хильдебранд. Ты не можешь нас так здесь оставить!

Но Дьявол мог, и он это сделал.

* * *

…Дочь Мери Мэй была миниатюрной копией своей матери, у нее были золотисто-каштановые локоны, ярко-зеленые глаза и такой же бурный темперамент. Как только девочка увидела мать, она мгновенно оказалась в ее объятиях, и Мери закружила ее, что привело Сару Энн в дикий восторг.

Бен ошеломленно наблюдал, как Мери Мэй прижалась щекой к щечке ребенка, а затем крепко поцеловала ее.

— Я очень скучала по тебе, мое солнышко, — сказала Мери, и глаза ее засияли. Возможно, это было потому, что они были слегка влажные от слез. Такой ее Бен еще не видел.

— Я тебя тоже очень люблю, мамочка, — откликнулась девчушка, ухватившись ручкой за мать, когда та опустила ее на землю. Затем Мери Мэй подвела дочку к Бену, и Бен с интересом наблюдал за тем, как девочка задирала голову все выше и выше. Должно быть, он показался ей великаном.

— Это мой друг, — пояснила Мери Мэй. — Я рассказала ему, какая ты хорошенькая, и он захотел с тобой познакомиться.

Сара Энн сделала реверанс, затем посмотрела на женщину, стоявшую в дверях аккуратного бунгало, как бы ожидая от нее одобрения. Она заработала улыбку и одобрительное покачивание головой, отчего немедленно просияла.

Бен был очарован. Он присел на корточки, чтобы не казаться таким большим, таким пугающим, и протянул руку.

— Очень приятно с тобой познакомиться, Сара Энн.

— Мне тоже, — ответила малышка, на сей раз повернувшись к Мери Мэй за одобрением. Мать девочки присела и снова крепко обняла ее.

— Радость моя, где ты этому научилась?

— У Кавви, — счастливо пробормотала Сара Энн, зарывшись в одежду матери.

Бен усмехнулся. Мери Мэй говорила, что женщину, которая заботится о девочке, зовут миссис Калворти. «Кавви», очевидно, было производным от «Калли». Даже уютно устроившись на руках матери, Сара Энн улыбалась Бену. Она была такая же кокетка, как и ее мать.

Наконец Мери Мэй снова поднялась на ноги.

— Я тебе кое-что привезла, — сказала она.

Сияющая улыбка озарила личико девочки, и Мери Мэй счастливо улыбнулась ей в ответ. Она как-то сразу помолодела и стала сама похожа на девочку.

— Побудь здесь немного с Беном, пока я принесу то, что приготовила для тебя, — произнесла она. — Хорошо?

Сара Энн обернулась к Бену и спросила:

— Ты мой папа?

Бен чуть не задохнулся. Он взглянул на Мери Мэй, которая в ответ только слегка пожала плечами, но при этом он не мог не заметить легкую грусть, которая мелькнула в ее глазах. Она снова присела на корточки.

— Твой папа умер, милая моя. Он на небесах и оттуда смотрит на тебя.

Но Сара упрямо сказала:

— Я хочу, чтобы у меня здесь был папа, как у Лиззи.

Мери Мэй беспомощно посмотрела на миссис Калворти.

Сара Энн снова обернулась к Бену и склонила головку в его сторону, как бы предлагая ему занять это место. Это был до невозможности взрослый жест, и Бену было интересно, повторяет ли она жест матери, или же это говорит в ней женский инстинкт. Он почувствовал такую же беспомощность, как и Мери Мэй. Он вообще не так-то много знал о детях.

Им пришла на помощь миссис Калворти.

— Я думаю, нам лучше посмотреть, что принесла твоя мамочка, — произнесла она, и Сара Энн попалась в ловушку собственного любопытства, упрямство во взгляде сменилось выражением ожидания.

— Что же это?

— Скоро увидишь, — сказала Мери Мэй. — Миссис Калворти?

Пожилая женщина потянулась за ручкой Сары Энн, но ребенок подошел к Бену.

— Я хочу остаться с ним.

Мери Мэй показалась Бену совсем беспомощной, и он почувствовал, как заныло его сердце. Обычно Мери Мэй была какой угодно, только не беспомощной. Очевидно, ее единственной слабостью была Сара Энн. Он наклонился к девочке.

— И мне бы хотелось, чтобы ты осталась со мной, — галантно улыбаясь, сказал он.

Мери Мэй бросила на него благодарный взгляд и поспешила к лошади.

Бен прошел в дом вместе с миссис Калворти и сел на стул, который указала ему хозяйка. Сара Энн влезла к нему на колени и стала трогать его лицо. Ее ручки были мягкими и пухлыми, как и вся она, и, несмотря на всю ее детскую неуклюжесть, он чувствовал, как начал подпадать под ее очарование.

— Знаешь ли ты какую-нибудь сказку? — спросила она.

Он не знал. Ни одной. Ему стало ужасно неудобно.

— Нет, не знаю, — ответил он.

Ее лицо погрустнело, и он почувствовал свое полное несоответствие роли отца. Боже, как много времени прошло с тех пор, как он был маленьким мальчиком, да он и не помнит, чтобы ему даже тогда кто-нибудь рассказывал сказки. Его мать была всегда больна, а отец либо ухаживал за ней, либо работал.

— А ты умеешь играть в магазин? — продолжала теребить его Сара Энн.

Чувствуя себя все более и более неловко, он посмотрел на миссис Калворти, которая кивнула ему с сочувствием.

— Мы вас научим, — сказала она.

— В магазин, в магазин, — произнесла Сара Энн, затем остановилась в ожидании. Немного помолчав, она недовольно сказала:

— Ты будешь лошадью. Давай, скачи.

Миссис Калворти показала ногой, что он должен делать. Он попробовал, как у него это получается, ногой вверх-вниз, и заслужил одобрительную улыбку.

— В магазин, в магазин, покупать толстую свинью, — миссис Калворти и Сара Энн говорили хором, — а теперь обратно домой, цок-цок-цок.

В этот самый момент вернулась Мери Мэй, в руках у нее был какой-то сверток. Она посмотрела на Сару Энн, затем на Бена, и ее охватило какое-то странное и совершенно незнакомое чувство. Сара Энн сползла с его колена и потянулась к свертку.

Это была кукла, прекрасная кукла с рыжими волосами и зелеными глазами. Сара Энн стала укачивать ее.

— Спасибо, — торжественно произнесла девочка, сразу повзрослев. — Она прекрасна.

— Она очень похожа на тебя, мой цветочек.

Сара Энн посмотрела на Бена, явно восхищаясь им.

— Придумай ей имя.

Это был такой жест доверия, что у Бена просто упало сердце. Он был не в своей тарелке. Он неплохо умел ловить преступников, но не имел ни малейшего представления о том, какое имя можно дать кукле. Но девочка с такой верой смотрела на него, что он судорожно стал перебирать все известные имена, пока не обнаружил то, которое, как он надеялся, может подойти.

— Сюзанна, — сказал он. — Как в песне «О, Сюзанна».

Сара Энн неуверенно взглянула на него, потом оглянулась на мать, которая одобрительно кивнула.

— Я думаю, что это просто замечательное имя.

Довольная, Сара Энн снова обратила свой взгляд на куклу.

— Сюанна, — счастливо пробормотала она, по-своему произнося это имя.

Бен почувствовал гордость, как если бы схватил преступника. Даже еще большую. Он видел, как благодарна ему Мери Мэй, как сияют ее глаза, и ему показалось, что он стал выше на десять футов. Он и не думал, что может испытывать подобные чувства.

Затем Сара Энн стала знакомить Сюзанну с миссис Калворти, потом обняла куклу, по-матерински нашептывая ей какие-то нежности. После этого она протянула куклу ему.

— Подержи ее, — потребовала девочка. Бен взял куклу, не очень-то понимая, чего от него ожидают.

— Ей тоже нужен папочка, — торжественно произнесла Сара Энн. — Хотя бы ненадолго.

Он сглотнул. Ему было тридцать восемь лет, и только сейчас он понял, сколько всего он потерял из-за своей работы.