— Ну, так в чем дело? — повторил вопрос Андрис.

— Шофер твой сказал… В вас стреляли по дороге.

— Ну, и что? — в голосе майора прозвучало нетерпение.

— А то, — озлился Петерис. — Если такой умный, должен бы сообразить… Продукты привез, приманку оставил. А сам уезжаешь с солдатами.

Калниньш пристально посмотрел ему в глаза:

— И что ты советуешь?

— Остаться надо. Хотя бы на сегодня.

— Ты что-то знаешь? — Калниньш положил руку Петерису на плечо, приблизил к себе вплотную.

— Считай, что во сне приснилось, — батрак сбросил руку, на всякий случай отодвинулся подальше. — Просто не хочу, чтобы поселок без жратвы остался. Я ведь дурак, — не удержался он от привычной колкости.

— И часто к тебе такие сны приходят?

— Нет… Первый раз.

— Кто тебя предупредил? — резко спросил Калниньш.

— Сон, я тебе говорю. И не ори на меня. Спасибо сказал бы.

Андрис встал, расстегнул шинель:

— Что, трусишь? Запугали?

Петерис равнодушно пожал плечами.

— Скажи хоть, сколько их и когда придут?

— Я тебе рассказал весь сон. Больше ничего не знаю.

— Ну, что ж, спасибо и на том, — вздохнул Калниньш. — Бог даст еще потолкуем.

— Опять бога вспомнил? Ну, ну! — подмигнул Петерис и не спеша зашагал от школы.

На дверях поселкового магазина висела табличка: «Перерыв на обед». Толпившиеся поодаль женщины чесали языки:

— Заснула она там, что ли? Уже пять минут третьего.

— Ладно, подождем. Говорят, макароны привезли и сахар, и спички… масло подсолнечное.

Кто-то нетерпеливо застучал в дверь:

— Эй, Инара! Открывай, пора.

Пожилая продавщица в белом халате поспешно отбросила крючок, сняла табличку. Очередь обрадованно зашумела:

— Наконец-то…

Инара огляделась по сторонам, поторопила:

— Только быстро — у меня всего час времени.

Она не выдумывала — таков был приказ Калниньша: через час закрыть магазин и убраться от него подальше — в подсобке уже сидели солдаты.

К прилавку начали подходить люди. Продавщица на этот раз работала так споро, что через сорок минут ни в магазине, ни возле него никого не осталось. На дверях снова появилась табличка с извещением о перерыве на обед.

А в поселок уже въезжала полуторка. За рулем по-прежнему сидел Зигис, больше никого не было видно — в кузове, на полу, прижавшись друг к другу, распластались бандиты. Машина проехала по пустынной улице, выехала на такую же безлюдную площадь, подкатила к магазину, со скрипом затормозила. Зигис выскочил из кабины, подбежал к двери, прочел табличку, радостно усмехнулся. Попробовал с силой дернуть дверь на себя — ничего не получалось. Толкнул плечом — не тут-то было. Еще раз боязливо оглянулся — никого, кроме кур да двух-трех собак, на улице не было видно. Тогда он крикнул своим:

— Давайте сюда! Ломать надо.

Как по команде, из кузова выпрыгнула вся группа. Загрохотали приклады, и уже через минуту дверь распахнулась. Оставив двоих караулить снаружи, бандиты ворвались внутрь. Началась лихорадочная работа — тащили мешки, ящики. С полок летели банки. Солдаты им не мешали — в последний момент Калниньш передумал и часть людей оставил на улице, а часть перевел на чердак.

— Куда ты этих конфет набираешь? — раздраженно кричал Зигису вспотевший от натуги Аболтиньш. — Консервов побольше. Тушенку ищите! Тушенку.

А на улице уже шла молчаливая, почти бесшумная и короткая борьба. Калниньш с солдатами, выбив автоматы у стоявших на страже бандитов, крутили им руки. Аболтиньш, схватив с деревянной колоды мясницкий топор, взламывал в магазине кассу.

— Пустая, — со злой досадой сказал он, искромсав ящик.

И вдруг остолбенел, выронив топор, — в дверях со связанными за спиной руками появился один из «братьев» — долговязый бандит, в разодранной одежде, с окровавленным лицом.

— Все, ребята, крышка, — прохрипел он. — Бросай автоматы, мы окружены.

— Что-о? — отшатнулся в ужасе трактирщик.

— Они требуют, чтобы выходили по одному, без оружия. Обещают…

Но договорить он не успел — Аболтиньш выстрелил в него в упор. Тут же началась стрельба. Со звоном разлетелась витрина, полоснуло свинцом по полкам с бутылками, банками, разорвалась с треском граната…

— К черному ходу! Через склад… Давай! — что было мочи крикнул Аболтиньш.

Крикнул, бросил гранату, дал длинную очередь и, когда бандиты устремились к черному ходу, схватил Зигиса за руку и потащил в обратную сторону, к окну, перед которым стояла полуторка. Стрельба уже шла на улице, за магазином. А за разбитым прилавком притаились отец с сыном, прислушиваясь к удаляющимся выстрелам.

— Давай! — шепнул Аболтиньш. — Быстро…

Оба стремительно выпрыгнули в окно. Зигис бросился за руль, Аболтиньш вскочил в кузов. Грузовик рванул с места, помчался вон из поселка. Укрывшись за бортом, трактирщик выставил ствол автомата и посылал одну за другой короткие очереди. Неожиданно из-за поворота выбежал Петерис. В руках у него была винтовка, отнятая у Озолса.

— Стой! Стрелять буду, — крикнул он, сам не узнавая своего голоса.

Машина и не думала останавливаться. Петерис вскинул винтовку и, не целясь, несколько раз выстрелил в упор по водителю — в ветровом стекле полуторки паутиной разбежались трещины. Зигис откинулся на сиденье, одной рукой схватился за грудь. Между пальцами текла кровь. Он зло выругался и что было мочи надавил на газ — машина как-то странно вильнула и, словно разъяренный бык, боднула Петериса. Не успев охнуть, тот отлетел в сторону. А полуторка вырвалась на простор и понеслась к лесу. Но чем дальше уходили бандиты, тем непонятней вела себя машина: виляла, дергалась, наконец и совсем остановилась.

— В чем дело, Зигис? — Аболтиньш постучал по крыше кабины. — Что у тебя там?

Никакого ответа. Встревоженный отец поспешно выбрался из кузова.

— Ну, что там такое? — начал было он, распахивая дверцу, но тут же осекся — Зигис сидел, уронив голову на руль. — Зиги… Сынок… — в страхе прошептал Аболтиньш. — Ты ранен?

Он осторожно поднял голову сына, расстегнул куртку — и в ужасе отпрянул — грудь парня была залита кровью, глаза холодно и мертво смотрели в пространство, мимо отца.


В темной глубине леса, привалившись к старой сосне, сидел Озолс. Взгляд его был неподвижно устремлен куда-то в пространство, по обросшей щеке медленно ползла одинокая слеза. Он думал сейчас о своей горькой судьбе, о загубленной жизни, о том, что никогда уже не увидит этих сосен, не услышит родных голосов. Даже поплакать над его могилой будет некому.

Аболтиньш пробежал через поляну — мимо дымящегося еще костра, мимо лежащего на земле котла, обшаривая взглядом все вокруг.

— Озолс, — негромко позвал он и, не получив ответа, крикнул уже громче: — Озолс!

Ответа не последовало и на этот раз. Тогда Аболтиньш бросился к бункеру, соскользнул вниз, растерянно позвал: — Озолс, где ты?

В бункере было так же безлюдно, как и наверху. На нарах — там, где недавно лежал Якоб, валялась груда тряпья.

— Где тебя черти носят? — разъяренно рыкнул трактирщик и, брызгая слюной, крикнул: — Иди сюда, я говорю!

Постоял, бессмысленно глядя в распахнутый люк над собой и вдруг точно сломался — бессильно опустился на ящик возле стола; положил руки на неструганные доски, долго сидел так, будто каменный. Затем поднял голову, мутным взглядом окинул недопитую бутылку, остатки медовых сот рядом с ведром, потянулся было за самогоном, но тут же злобно отшвырнул бутылку, бросился по лестнице наверх.

— Озолс! — надрывно закричал он, и лесная глушь повторила. — О-олс!

Ломая кусты, не разбирая дороги, Аболтиньш бросился сам не зная куда, чтобы только не стоять на месте в бездействии. Но не сделав и нескольких шагов, застыл как вкопанный. Он, наконец, увидел Якоба, тот стоял совсем близко, рядом с высоким старым пнем. Но уже в следующую секунду Аболтиньш понял, что Озолс не стоит на земле, а висит на низком суку, почти касаясь мха ногами.

— А-а-а! — по-звериному закричал трактирщик и, уже совсем ничего не соображая, вскинул автомат.

Он стрелял до последнего патрона. Затем с ненавистью отбросил автомат и повалился на траву — все его тело содрогалось от безудержных рыданий.

ГЛАВА 20

Следователь листал дело.

Сидящая перед ним женщина — супруга крупного фашистского деятеля, дочь немецкого старосты — вызывала в нем двойственное чувство. Ему было и жалко ее ребенка, и надоело в который раз выслушивать заведомую, рассчитанную на простачка ложь. Чем так бездарно выкручиваться, выложила бы лучше начистоту — может быть, тогда он сумел бы ей хоть как-то помочь.

— На каком основании вы пытаетесь отрицать, что являетесь супругой некоего Лосберга? На развод-то вы хотя бы подавали? — устало спросил он.

— Я же объясняла. Фактически мы никогда не были мужем и женой. А когда вернулись, я сразу потребовала развода, но так получилось…

— Ну, хорошо, допустим, — вздохнул следователь. — Тем не менее вы проживали совместно в доме вашего отца. Вплоть до того момента, пока господина Лосберга не отослали на фронт. Кажется так?

— Никогда в доме моего отца он не проживал, с отчаянием воскликнула Марта. — Он приезжал, это правда… но все эти годы между нами не было супружеских отношений.

Следователь выразительно пожал плечами:

— Вы, вероятно, догадываетесь, что мне трудно учесть… интимную сторону вопроса. Тем более, ваш супруг, в силу известных обстоятельств, не может дать этих… существенных показаний. А факты — вещь неумолимая. Попыток к официальному разводу вы не предпринимали, брак ваш не расторгнут… Может, не будем возвращаться хотя бы к этому, вполне очевидному факту, гражданка Лосберг?

Марта потерянно молчала. Следователь перевернул страницу и раздраженно спросил:

— Когда вы в последний раз виделись с Рихардом Лосбергом?

— Я не помню дату… Это было накануне прихода советских войск.

— Он что, приезжал за вами?

— Да. Но я отказалась ехать.

— Так… А по каким мотивам? Ради чего вы остались?

— Потому что у меня с моим бывшим мужем нет ничего общего.

— Вот как, — холодно заметил следователь. Ну, хорошо. Когда вы в последний раз видели своего отца?

— В тот же день, когда приезжал Лосберг.

Следователь укоризненно взглянул на нее:

— А если вспомнить получше?

— Как, получше? — с отчаянием вскрикнула Марта. — Мне нечего вспоминать, отец ушел в тот же день.

— И вы его больше не видели?

— Конечно. Где я могла его видеть?

— Где? — холодно прищурился следователь. — Я думаю вам это известно не хуже меня.

Марта с тревогой и надежной подняла голову:

— Вы что-то знаете о нем? Где он? Что с ним?

— Знаем. В лесу, в вооруженной банде.

— Не может быть, — невольно вырвалось у нее.

— Могу зачитать показания арестованных при налете на ваш поселок бандитов. — Следователь поискал среди бумаг листок. — Вот здесь, в списке личного состава банды названо имя вашего отца. Впрочем, ознакомьтесь сами, — протянул он листок.

Марта взяла бумагу и, держа ее в дрожащих пальцах, долго смотрела на расплывающиеся строчки.

— Ну? Что вы теперь скажете?

— Я не знала…

Следователь тяжело вздохнул:

— Ну что ж… Примерно такого ответа я и ожидал.

— Послушайте, но я действительно… — растерянно пробормотала она. — Вы мне не верите?

— А вы сами себе верите? — не сдержался наконец следователь. — Замуж вышли в горячке. В Германию отбыли в беспамятстве. Брак не расторгнут, тем не менее вы пытаетесь от всего откреститься… Какой смысл так тупо отпираться? Ничего не знаете… Что отец был в лесу, что накануне налета приходил домой, истоптал весь сад… Вот фотографии следов, оставленных хромой ногой. Или вам и этого не достаточно?

Марта смотрела на брошенные веером фотографии и уже ничего не пыталась сказать. Следователь заставил себя успокоиться, сложил фотографии в папку, и глядя куда-то мимо, словно ему самому было стыдно за эту бессовестную ложь, устало спросил:

— Ладно… Поскольку мы обязаны представить все данные о вас, у меня последний вопрос. Вы утверждаете, будто во время оккупации прятали у себя в доме партизан. Кто это знал?

Марта растерянно заморгала, наморщила лоб:

— Ну, мать Артура Банги…

— К сожалению, она уже не сможет этого подтвердить.

— Тогда только сам Артур или… мой отец.

— Что? — изумился следователь. — Вы хотите сказать, что прятали наших людей с ведома вашего отца?

— Так получилось. Он узнал случайно.