Я заметила на себе крайне недовольные взгляды кузины Агаты, что совершенно меня не смутило. Я полностью предалась собственным восторгам. Ролло — таинственной личности — не было, а Эсмеральда, сидевшая по другую сторону от Филиппа, говорила очень мало.

На следующий день, конечно же, состоялся разговор с кузиной Агатой.

— Ты стала слишком уж разговорчивой, Эллен, — заявила она, — с этой привычкой тебе придется расстаться. Я думаю, мистеру Каррингтону было неловко.

— Совсем непохоже, что ему было неловко, — возразила я, — он казался вполне довольным и проявлял немалый интерес к тому, что я говорила.

— Эллен, милая, — сказала кузина Агата тоном, выражающим что угодно, только не умиление, — он джентльмен, нельзя даже подумать, что он проявит на людях раздражение или недовольство. Я уверена, что, не совсем благоразумно было со стороны леди Эмили включать тебя в список приглашенных — учитывая твое положение. Вынуждена вновь и вновь призвать тебя к скромности. В будущем это пригодится.

Что бы она ни болтала, радость, полученную от театра, испортить она не могла. И мистер Каррингтон действительно приветствовал и мои высказывания, и наши с Филиппом споры. Что касается леди Эмили, женщины немного не от мира сего, то она, по-моему, не подозревала, что я жадно глотаю последние глотки свободы перед заключением в гувернантки.

Теперь осталось ждать бала.

Все три гостиных первого этажа превратили в просторный танцевальный зал. Из окон с одной стороны открывался вид на парк, с другой, через террасы вокруг дома, — на наш сад и городские строения. Вечнозеленые растения, тщательно и со вкусом аранжированные в вазах, украсили окна, обилие пышных цветов радовало глаз.

В одной из комнат оборудовали буфет с закусками, расставили маленькие столики. Пригласили небольшой оркестр, из шести музыкантов, который должен был обеспечить музыку для танцев, а в конце бала — просто стать приятным звуковым фоном для закусывающей толпы. Денег на это мероприятие явно не жалели, еще бы — бал-дебют Эсмеральды! Пусть все, а особенно Каррингтоны, знают, если кто-то еще в неведении, что юная Эсмеральда неплохо устроена в жизни и что приданое будет серьезное.

Я была захвачена восторгом предстоящего праздника, несмотря на то что туалет мой, конечно, был не ахти какой. Черный — цвет «не мой», платье было неуклюжим и тяжеловесным, да и вообще едва ли подходило под категорию бальных нарядов. А уж когда я увидела Эсмеральду в потрясающем сооружении цвета морской волны, с пеной белых кружев и оборок, я почувствовала настоящий укол зависти. Вот такое платье мне бы хотелось надеть! Но, конечно, разве оно было практичным? Разве послужило бы оно мне верой и правдой много лет, как мое бесформенное черное бархатное одеяние?

В ночь накануне бала вновь увидела я тот сон: комната, камин, красный ковер… Вновь стояла я посредине, вновь слышала далекие приглушенные голоса… все как всегда. Только в этот раз звуки были ближе, цвета ярче, предощущение ужаса сильнее. И вдруг — новый штрих. Дверь! Дверь начала открываться. Невыразимый ужас сковал меня. Не в силах я была отвести от той двери глаза. Медленно, зловеще медленно она отворялась, и я знала, что за нею — моя погибель.

Тут я проснулась — дрожащая, в холодном поту, пережив почти физическое ощущение неизбывного кошмара.

Рывком я села на постели. Что за вздор пугаться каких-то снов, в которых видела-то… всего лишь комнату!

Вдруг боковым зрением я увидела, что створка гардероба тихо открывается… темные очертания чьей-то фигуры зашевелились за ней. Вот она — кошмарная явь! Через мгновение, однако, я поняла, что это мое черное новое платье болтается на вешалке. Должно быть, я не заперла шкаф на ключ.

Я откинулась снова на подушки и стала корить себя. Это сон! Сон — и все. Но почему эти ночные кошмары повторяются со зловещим постоянством, преследуя, меня уже не один год?

Никак не могла я избавиться от мучивших меня дурных предчувствий. И неудивительно. Первый разговор с миссис Оман Лемминг состоялся полтора месяца назад. Мой час был недалек. Но — все мысли прочь! Завтра — бал. Конечно, не нравилось мне это платье, но ничего, сойдет. Главное — танцы, которые я обожала. Вот уж в чем я была мастерица, в отличие от Эсмеральды, которой недоставало чувства ритма. И хотя бы на завтрашний день я выброшу из головы миссис Оман Лемминг.

С утренней почтой пришла небольшая посылочка, и, к величайшему изумлению, она оказалась адресованной мне. Ее принесла Рози, которая и приняла коробку от посыльного.

— Взгляни-ка, мисс Эллен, — сказала она, — это тебе. Ну и красота, я вам скажу!

Под защитой двух картонных коробочек хранились потрясающей красоты и изящества искусственные орхидеи. Две настоящие красавицы в лилово-розовых тонах. Именно такого украшения мне и не хватало, чтобы «оживить» черное платье. Вот молодец Эсмеральда! И я побежала благодарить ее.

Она немного смутилась.

— Да, мне непременно стоило подумать об этом, Эллен. Они так идут к твоему платью. А я просто решила, что раз цветов и так много в доме, любой сможет взять себе букетик.

— Любой — но не бедная родственница, — отрезала я, однако без раздражения. Эсмеральда всегда была добра ко мне, и сейчас она разделяла мои восторги по поводу орхидей.

Что за удовольствие было гадать, кто же прислал мне эти цветы! Я предположила, что это сделал мистер Уильям Лоринг, которого, как я догадывалась, немного смущал мой предстоящий отъезд в дом миссис Оман Лемминг. А Рози доложила мне, что слышала краем уха, как он говорил супруге, что «совершенно необязательно отсылать девочку».

— Он предположил, — добавила Рози, — что Эсмеральда, выйдя замуж, может взять тебя в качестве компаньонки или личного секретаря, потому что Филипп, скорее всего, вступит в дело, будет очень занят, значит, его жене придется взять на себя все хлопоты светской жизни. Мне кажется, ему совсем не нравится мысль о твоем гувернерстве, но сама осталась непреклонна.

Так что вполне возможно, что орхидеи — дело рук доброго кузена Уильяма.

Цветы были очаровательны, и платье мое они просто преобразили. Замарашкой я себя уже не ощущала. Эсмеральда предложила мне булавку с бриллиантовой головкой, чтобы прикрепить орхидеи к лифу. Наряжалась я очень тщательно, соорудила и прическу, собрав волосы в высокий узел. В общем, я решила, что выгляжу почти элегантно.

Эсмеральда в своем умопомрачительном платье была прелестна, но ужасно нервничала из-за того, что ей выпала роль виновницы торжества, а сама мысль о предложении просто угнетала ее.

— Лучше бы мы не вырастали так быстро, Эллен, — сказала она. Предстоящий брак ее ужасал. — Все говорят о моем замужестве. А я всегда знала и знаю сейчас, что Филиппу совсем не нравлюсь. Ведь это он столкнул меня тогда в Серпентин.

— Ну, мы тогда были детьми. Мужчины часто увлекаются девушками, которых в детстве даже не замечали.

— Но меня он заметил… чтобы пихнуть в воду.

— Если ты не хочешь выходить замуж за него, ты всегда можешь сказать «нет».

— Да, но ведь мама так мечтает об этом…

Я согласилась. Ее мамаша всегда добивалась осуществления всякой своей мечты.

Я стала утешать Эсмеральду, сказала, что отец будет на ее стороне, что совершенно необязательно выходить замуж вопреки своим желаниям и чувствам.

За несколько дней до бала я получила очередные наставления кузины Агаты.

— Эллен, ты можешь очень пригодиться. Проследи, чтобы в столовой все были довольны угощением. Особое внимание уделяй леди Эмили, предупреждай любое ее желание. Я подыщу пару джентльменов, которым можно будет тебя представить, возможно, придется танцевать.

Я живо представила картину роскошного бала. Вот и Эллен, бедная родственница, в мрачном черном платье, чтобы, не дай Бог, ее не спутали с приглашенными дамами. «Эллен, скажи Уилтону, пусть подадут еще лососины» или «Эллен, вот тот пожилой мистер что-то сидит совсем одинокий. Пойдем, я тебя представлю. Может, он захочет потанцевать с тобой». И вот Эллен придется топтаться около этого старого подагрика, в то время как ее тело будет просто рваться в вихрь танца…

На самом деле все оказалось иначе. Не подтвердились мои опасения. Уже с самых первых минут около меня был Филипп Каррингтон.

— Значит, ты получила мои орхидеи, — сказал он.

— Твои?!

— Кто же еще, кроме меня, пришлет тебе цветы?

Я рассмеялась — некоторая фамильярность всегда нравилась мне в наших отношениях.

Танцевали мы вместе. Интересно, заметила нас кузина Агата? Хорошо бы! В танце мы двигались привычно и раскованно. Ведь сколько раз мы делали это.

— А ты знаешь, что сегодня я здесь лишь в роли бедной родственницы?

— То есть?

— То, что мне надлежит развлекать скучающих гостей.

— Прекрасно. Вот и развлекай меня. Я — самый скучающий.

— Ты… из семьи Каррингтонов… скучаешь, — усмехнулась я.

— Да я ведь только младший сын Каррингтонов.

— А сам Ролло здесь?

— Сам Ролло далеко. Вряд ли он здесь.

— Стало быть, ты — «гвоздь сезона»?

— Слушай, — сказал Филипп, — нам надо поговорить. Мне есть что сообщить тебе. Нет ли где-нибудь местечка потише?

— На этом этаже есть две маленькие гостиные. Их предполагается использовать сегодня для личных разговоров.

— Вот и пойдем туда.

— Стоит ли — тебе, а главное, мне? Орлиный взор кузины Агаты достанет меня всюду, если ей подвернутся стареющие джентльмены в качестве партнеров по танцу для меня.

— Повод, чтобы сбежать, есть.

— Ты шутишь? Нам уже не четырнадцать лет, забыл?

— Слава Богу, что не четырнадцать, я серьезно.

— Случилось что-то неприятное?

— Может, совсем напротив. Но мы должны поговорить, Эллен.

Мы расположились на канапе в маленькой гостиной, щедро украшенной цветами и зеленью.

— Эллен, — сказал Филипп, — я тут кое-что слышал. Ваши слуги делятся новостями с нашими, и наоборот. Эта публика осведомлена о всех домашних делах не хуже нас. А может, и лучше. По слухам, дело решенное, что тебя направляют гувернанткой к потомству пресловутой Оман Лемминг.

— Я же говорила тебе об этом.

— Я как-то сразу не поверил. Ты… гувернантка!

— Это единственное приемлемое занятие для девицы, достойно воспитанной и образованной, но без гроша.

— Но почему вдруг… после стольких лет?

— Кузина Агата тратила себя лишь на несчастного осиротевшего ребенка. Ребенок вырос, стал женщиной, которая должна сама себя обеспечивать, так что меня ласково, но твердо выпроваживают на все четыре стороны.

— Мы должны положить конец этой затее. Гувернантка — в семье этой бабы! Да она просто змея!

Я резко повернулась к нему. Страх перед таким будущим вдруг всерьез охватил меня.

Филипп взял меня за плечи, привлек к себе и засмеялся.

— Эллен, глупая девчонка, и ты думаешь, что я допущу это?

— А какие у тебя права распоряжаться моей судьбой?

— Самые лучшие права. Конечно, тебе не придется возиться с детками, этой матроны. Говорят, это не дети, а настоящие исчадия ада. Я всегда думал о том, что нам с тобой надлежит быть вместе, Эллен. Мы поженимся. Вот мое слово. Я всегда хотел этого.

— Ты… женишься на мне? Ты должен жениться на Эсмеральде. Все уже решено. По этому случаю и дают бал сегодня.

— Что за вздор!

— А вот и ошибаешься. Бал — в честь Эсмеральды, и я знаю точно, что в течение приема или сразу после него все надеются услышать известие о вашей помолвке.

— Как говорится, живи надеждой… Что же, «их», полагаю, ты говоришь о Лорингах, надежды оправдаются только частично. Помолвка будет — но с Эллен, а не с Эсмеральдой.

— Ты хочешь сказать, что сегодня собираешься объявить о нашей помолвке?

— Конечно. Я слаб до эффектов, ты же знаешь.

— А что скажут твои родители?

— Они будут в восторге.

— В восторге — принять меня в качестве?.. Ты смеешься.

— Я — нет, — серьезно заявил Филипп, — отцу ты нравишься. Говорит, ты такая веселая, а он сам любит веселье.

— А леди Эмили?

— И она будет довольна. Для нее мое счастье превыше всего.

— Может быть, но вряд ли они мечтали о такой невестке, как я.

— А вот тут ты ошибаешься. Я намекнул им как-то о своих намерениях, они полны поддержки и одобрения. Они считают, что со свадьбой не следует тянуть.

Я не могла в это поверить. Я даже растерялась. Филипп такой шутник. Конечно, он для меня близкий, самый лучший, не считая Эсмеральды, друг. Он всегда расстраивался, если кузина Агата не допускала меня на какие-то светские мероприятия. Все так. Но я не была влюблена в него все это время! Это я твердо знала, потому что мысль об их с Эсмеральдой браке нисколько не задевала меня. К тому же факт моего жалкого и ничтожного положения и величия Каррингтонов, внушенный мне кузиной Агатой, не давал мне даже подумать о возможности войти в эту семью в качестве жены, пусть даже Филиппа. А сейчас я пришла в восторг, но, увы, приходится признать, что не из-за Филиппа, который, конечно же, очень нравился мне, а из-за того, что само замужество могло означать, что не нуждаюсь я больше ни в каких местах гувернантки для выводка ужасной миссис Оман Лемминг, чьи отпрыски, уверена, были под стать ей. Но главное, наверное, меня воодушевил мой триумф. Выражение лица кузины Агаты в случае оглашения нашей помолвки вознаградило бы меня за многие годы унижений, и было неестественным, если бы я не радовалась этому. Что касается Эсмеральды, к которой я была искренне привязана, то вряд ли она расстроилась бы из-за этой новости. Она никогда не стремилась замуж за Каррингтона, более того, она утверждала, что Филипп ни во что не ставит ее с тех пор, как когда-то столкнул ее в Серпентин.