Стефан вздохнул и крепче прижал меня к груди, успокаивающе поглаживая ладонью по спине. Я думала, что за десять лет мое сердце покрылось броней? Я думала, что никто не сможет сделать мне больно? Я думала, что я сильная? Чепуха! Нисколечко я не сильная. Я приехала домой, заперлась в спальне и выла всю ночь, как раненый зверь. То ли о своей потерянной любви… То ли от разочарования в ее объекте.

* * *

Как я ни выспрашивала у Стефана, он так и не открыл мне дату, на которую была назначена дуэль. Каждый день я заезжала в особняк на Флит-стрит, каждый день пыталась вывести Стефана на чистую воду — он упрямо молчал. Даже Джордж не смог разговорить своего друга (я, перепуганная до смерти, рассказала обо всем мистеру Керолу). Я чувствовала, как меня скручивает страх неизвестности, как охватывает бессилие из-за невозможности что-то сделать. Оставался один выход — идти на поклон к Роберту. Тем более что мы так и не поговорили…

Собрав по крупицам смелость, остатки гордости и самоуважения, я поехала на Олбани-стрит. Карету оставила за квартал от дома, оставшуюся часть дороги прошла пешком. Дверь открыл сам Роберт. Я стояла на пороге в обманчиво простом черном пальто и элегантной шляпке и с отсутствующим выражением на лице.

— Доброе утро, — поздоровалась, подражая холоду осеннего дня.

— Герцогиня, — коротко поклонился Роберт, словно ничуть не удивившись моему приходу. — Извини, я не держу лишних слуг, швейцара у меня нет.

И он отступил вглубь прихожей, давая мне дорогу.

Я слегка пожала плечами и принялась расстегивать пуговки пальто.

— Если поможешь снять пальто, то скажу, что он тебе и не нужен.

— С удовольствием помогу, — учтиво произнес мужчина, взял у меня верхнюю одежду и показал, как пройти в гостиную.

Медленно прошлась по комнате, с любопытством оглядываясь. Ни элегантности, ни изящества в интерьере не увидела, да я и не ожидала ничего особенного от внезапно разбогатевшего сына священника. Вычурный тяжеловесный комод с позолоченными ручками в стиле ампир соседствовал с миниатюрным французским буфетом из ореха. Английские чиппендейловские стулья с резными спинками немного сглаживали впечатление, но недостаточно, особенно на фоне пурпурных обоев. Из гостиной был виден холл, из которого на второй этаж вела кованая металлическая лестница, изогнутая как змея. И такая же привлекательная на вид. Словно почувствовав мою ироничную реакцию, Роберт сложил на груди руки и грубовато поинтересовался:

— Чем обязан твоему визиту?

Я перевела взгляд на хозяина дома и холодно произнесла:

— Чего ты добиваешься, Роберт?

Мужчина внимательно рассматривал меня с высоты своего роста, словно раздумывая, что ответить.

— Неужели это не очевидно? — усмехнулся он.

— Мне — нет! — отрезала. — Я не собираюсь играть с тобой в словесные игры. Нет ни времени, ни желания.

— Ты превратилась в решительную женщину, — заметил Роберт, — непреклонную и бесстрашную.

Я приподняла брови. Мужчина помолчал и добавил:

— Совсем не похожа на скромную доверчивую девочку, какой была двенадцать лет назад.

— Наверное, повзрослела, — хмыкнула я и заявила: — Ты тоже чуточку изменился.

Плохо я начала разговор. Если собираюсь просить Роберта об услуге, нужно быть более мягкой и приветливой.

— Угостишь чаем? — улыбнулась, изящно присаживаясь на кушетку.

— Кухарка приходит к обеду, завтрак я готовлю себе сам. Подождешь?

Я кивнула. Возможно, если у меня будет время, я смогу усмирить свое колотящееся сердце и лучше подготовиться к разговору? Забыть о нанесенном оскорблении? Стать милой и уступчивой?

Через десять минут Роберт принес в гостиную поднос с чайником, двумя чашками и вазочку с печеньем. Некоторое время в комнате стояла тишина. Я пила чай и украдкой разглядывала мужчину. Усталый, немного помятый вид. Под глазами залегли голубоватые тени. Беспощадный утренний свет, льющийся из широкого окна напротив, подчеркивал множественные мелкие шрамы и морщины на лице. Хмурое некрасивое лицо… Почему же вчера вечером я так легко уступила его домогательствам? Не устояла перед обаянием? Перед напором страсти? Или это было просто погружение в прошлое? Попытка вспомнить забытые чувства? Сейчас мужчина ничем не напоминал мне того Роберта. Напротив сидел немолодой серьезный незнакомец.

— Роберт, — начала я, отставив полупустую чашку, — ты так и не дал мне возможности объясниться. Хотя это уже и ни к чему. Ты не хочешь ничего знать и стремишься к своей, известной только тебе, цели. Я не буду долго говорить: ты уже составил обо мне свое мнение, и не мне тебя разубеждать.

Немного помолчала.

— Я просто хотела, чтобы ты знал — я ни о чем не подозревала. Мама рассказала мне, что тебя осудили, лишь спустя три года. Тогда же и сказала, что ты погиб.

— Это уже неважно, — холодно произнес Роберт, пристально рассматривая узор на чашке. Вокруг рта обозначились скорбные складки.

— Да. Неважно, — согласилась я.

— Хочешь узнать, почему я приехал в Англию?

Я подняла на него вопросительный взгляд и кивнула.

— Я приехал на похороны. Три месяца назад умер мой отец, — тихо заговорил Роберт и, видя мое желание высказать соболезнования, резко остановил: — Нет. Не нужно лукавить. Ты не была с ним знакома и мне не нужно лживых заверений. Я их не приму.

— Хорошо, как знаешь, — пожала плечами. Не буду спорить, невоспитанный чурбан.

— Отец отказался переехать ко мне в Америку, говорил, что умрет на родине и его похоронят возле могилы его дорогой жены, — Роберт помолчал. — Мама умерла восемь лет назад. Сердце не выдержало сообщения о смерти единственного сына. Я не смог попрощаться с ней перед смертью, так как в тот момент, когда она умирала, лежал полуживой в тюремной больнице.

— Но как тебе удалось выжить? — осторожно поинтересовалась, немного меняя тему разговора. — Всем сообщили, что ты погиб, а оказалось, что ты жив?

— Во время взрыва мне паром сильно обожгло лицо и руки. Слава богу, глаза остались целы, я успел прикрыть их руками. Лицо было обезображено, горло обожгло так, что несколько месяцев не мог разговаривать. Начальство посчитало, что я погиб со всеми, кто обслуживал паровую машину. После взрыва была жуткая неразбериха, прорвало дамбу, вода хлынула и затопила…

Роберт вдруг остановился и, словно очнувшись, резко бросил:

— Зачем я это рассказываю? Тебе же неинтересно!

Я взяла чашку с чаем и сделала глоточек. Грустно все это. Роберт не принимает моих соболезнований. Ему не нужны ни сочувствие, ни жалость. Он превратился в озлобленного человека с ожесточенной душой и разбитым сердцем. Что я могу для него сделать? Я сама кое-как собрала себя по кусочкам.

— Так почему ты остался в Англии после похорон? — продолжила разговор как ни в чем не бывало.

— Ах да! Разбирая вещи отца, я наткнулся на твои письма. Когда я уезжал в Лондон, то приказал ему беречь их, как самое дорогое на свете… — Роберт язвительно ухмыльнулся.

— Я перечитал их все. И знаешь что?

— Что? — перевела взгляд на его лицо.

— Мне захотелось тебя увидеть. Увидеть, во что ты превратилась. Кем ты стала. Избавиться, наконец, от наваждения…

Он смолк на полуслове и шумно сглотнул. Я так и не узнала, от какого наваждения он собирался избавляться. Через мгновение Роберт невозмутимо продолжил:

— Так вот. Я стал интересоваться твоей жизнью, читать газеты.

Я хмыкнула. Ну конечно, много правды было в этих газетах…

— Представляю, что там написано.

— Неважно. Что хотел, я узнал. Скажи мне одно: ты действительно собиралась тогда за меня замуж или это была проба пера, так сказать? Семнадцатилетняя аристократка опробовала свои силы на первом юноше, который подвернулся под руку?

Я смотрела на него. На презрительно искривленные губы, на ненависть, горящую в глазах, на холодное суровое лицо и понимала: он сейчас не поверит ни одному моему слову. Он вынес вердикт и озвучил приговор, и доброте нет места в его сердце. Но ответила правду:

— Собиралась.

Как я и предполагала, Роберта перекосило от ярости. Он стремительно вскочил на ноги. Лицо пылало от гнева, руки сжались в кулаки.

— Хватит врать, ваша светлость! Твои заверения в любви… — разъярённый мужчина отошел к камину, видимо для того, чтобы оказаться подальше от меня. — Невинность, полные слез глаза, дрожащие губы, искренний голос — все было ложью! Когда я несколько месяцев сидел в грязной вонючей тюрьме, ждал парохода для отправки в колонии, отец приносил мне еду и свежие газеты, чтобы хоть как-то скрасить мое безрадостное существование. И знаешь, что я однажды увидел на развороте «Таймс»? Тебя в свадебном платье рядом с герцогом! Твое счастливое улыбающееся лицо!

Ага. Помню я тот день. И деревянные неестественные улыбки, от которых болели губы и немели щеки. И бесконечный колокольный звон в ушах, закончившийся только глубокой ночью.

Что я могла ответить Роберту? Оправдываться? Умолять? Нет. И бесполезно, и бессмысленно.

— Я еще раз спрашиваю, — спокойно повторила я, не дав волне жалости к этому мужчине поглотить себя, — чего ты добиваешься, Роберт? Какова цель всего этого?

— Цель? — мужчина глубоко вздохнул, беря себя в руки. — Я хочу отомстить вам, вашей семье, всем тем, кто исковеркал мою жизнь.

Почему-то я не удивилась. Между тем милым замечательным искренним юношей и этим озлобленным человеком пролегла глубокая пропасть. Это тот Роберт не смог бы даже помыслить о том, чтобы сделать кому-то больно. Этот Роберт, думаю, способен на все.

— Значит, банальная месть, — усмехнулась презрительно. — Моему отцу отомстить не удастся, он сам себя уничтожил. Маме?… Неужели ты сможешь навредить старой больной женщине? Вряд ли. До этого ты еще не опустился. Адель вообще здесь ни при чем. Так что, Роберт, остаюсь только я. Так?

Роберт тяжело смотрел на меня и молчал. Я с улыбкой продолжала развивать тему:

— Ты наивно полагал, что меня беспокоит репутация? Осечка. Я сама, своими руками давно ее разрушила. Те поцелуи в беседке лишь помогли поддержать престиж. Разорить ты меня не сможешь. Герцог слишком богат. Ты хочешь сделать мне больно, убив Стефана, этого прелестного юношу? Он-то здесь при чем? Десять лет назад он учился в Итоне и знать не знал, кто такая леди София Нордвик.

Мужчина саркастически скривился.

— Ты так пылко его защищаешь… До сих пор тянет на молодых простодушных мальчиков?

— Роберт, — не обратила внимания на его издевку, — пожалуйста, отмени дуэль. Принеси извинения Стефану. Я очень тебя прошу.

— Ты не умеешь просить, герцогиня. Наверное, никогда этого не делала, — меня хамовато смерили наглым взглядом. — Может, стоит потренироваться? Если хорошо получится, я, возможно, и отменю дуэль…

— Ладно, — вздохнула я, — я действительно не умею просить. Но… в память о нашей прошлой любви… Прошу тебя. Остановись, пока еще можно. Забудь о дуэли.

Я умоляюще протянула к нему руки, пытаясь разглядеть в глазах хоть маленькую искорку доброты. Но нет. Лицо Роберта оставалось бесстрастным и невозмутимым. Он только скептически скривился на фразе о любви. Я продолжала:

— Стефан хороший юноша. У него вся жизнь впереди. Неужели ты сможешь лишить жизни невинную душу?

— Смогу, — холодно парировал он. — Я убивал в своей жизни. И не раз.

Я не знала, что еще сказать. Все мои мольбы и доводы разбивались о стену ожесточения и ненависти, которую он возвел вокруг себя.

— Месть не приносит удовлетворения, Роберт, — в конце концов, призналась ему. — Поверь, я прошла через это. После в душе остаются только пепел и сожаления.

— Ничего, Софи, я потерплю! — огрызнулись мне в ответ.

Я пристально всматривалась в его лицо. Такое чужое, суровое, словно высеченное из гранита. Ямочка на подбородке, которая так умиляла меня раньше, сейчас придавала Роберту грозный, даже свирепый вид. Глубокая вертикальная складка на лбу усиливала хмурое озабоченное выражение лица. Бедный Роберт. Сколько ему пришлось пережить? Он выглядел намного старше своих тридцать пяти.

— Я не узнаю тебя, — тихо призналась я. — Кем ты стал? В кого превратился?

— У меня были хорошие учителя.

— У всех они были, — я тяжело вздохнула. — Может, у меня они были не такие суровые, как у тебя, но, Роберт, мне было восемнадцать лет!

И горько добавила:

— Чего ты хотел от испуганной юной девушки? Каких решений? Каких подвигов?