Роберт насуплено промолчал.

— Да, наверное, ты был лучше меня. Благороднее, честнее, правдивее. Я испугалась. Испугалась гнева родителей, ответственности, бедности. Я сдалась, — мой голос звучал все тише. — Но я клянусь, я не знала, что тебя засудили. Мне так жаль…

Не успела договорить, как Роберт гневно воскликнул:

— Не нужно меня жалеть! Сейчас я твердо стою на ногах. Я богат! Меня уже не посадить в тюрьму, дав взятку судье. Сейчас я сам могу ее дать!

— То есть ты думаешь, что все сводится к деньгам?

— Да, я уверен в этом. Деньги решают в нашем мире все. Женщины предают любовь ради денег, за деньги можно осудить и отправить в колонии невиновного человека… Деньги дают власть и силу. И сейчас они у меня есть.

Роберт был прав. Я действительно продалась за деньги, за сто тысяч фунтов. И жестокие слова только подтвердили собственные угрызения совести. До чего же уродливо это выглядит со стороны! Прикрывалась честью семьи, возрождением имени виконтов Нордвик… А свелось все в итоге к фунтам стерлингов.

— Ты не простишь меня? — я пристально, почти с отчаянием ловила его взгляд и не могла поймать. — Ты не откажешься от мести?

Мужчина отвернулся к окну, демонстративно сложив руки на груди. Значит, нет. Говорить больше было не о чем. Он глух и слеп. Я не собиралась провести здесь целый день, черпая воду ситом. Сразу можно было понять, что Роберта уговорить не получится, слишком он упивается своей ненавистью. Попробую поискать другой способ. Была мысль послать телеграмму Питеру Дюбуа. В свое время он, как представитель закона, воспрепятствовал множеству дуэлей. Я встала и направилась к выходу.

— Спасибо за чай, — холодно произнесла, на миг приостановившись. — Дальше разговаривать не имеет смысла. Я ухожу.

— И это все твои уговоры и мольбы?! — насмешливо хохотнул мужчина. — Невысоко же ты ценишь жизнь своего любовничка!

Я резко развернулась уже у двери.

— Скажи, наконец, чего ты от меня хочешь? Чтобы я упала перед тобой на колени? Чтобы унижалась? Я сделала бы это, если бы знала, что поможет…

— А ты попробуй по-другому, — предложил он, бесцеремонно окинув с головы до ног раздевающим взглядом. — Это, судя по слухам, у тебя хорошо получается.

«Заслуженно», — мелькнула в голове мысль, а внутри все сжалось от омерзения. Отработанное годами умение держать лицо дало свои плоды — я даже не вздрогнула. И пусть сердце пронзила боль, а в животе образовалась свинцовая тяжесть, лицо осталось невозмутимым. Я сама столько лет создавала свою скандальную репутацию, что ж теперь плакать?

— Позволь уточнить. Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? — холодно спросила, вздернув подбородок.

Роберт рассмеялся.

— Что ты! Такую требовательную любовницу, как ты, мне не потянуть. Слишком мало денег. Ты разоришь меня через год. Одного раза будет достаточно.

От злости в голове помутилось. Затрясло от бешенства и несправедливости. Значит, все мои уговоры и просьбы изначально были несостоятельны и бесполезны? Он хотел одного?

— Гореть тебе в аду за то, что ты предложил мне такое! — воскликнула гневно.

— Я уже там был, дорогая, — усмехнулся Роберт, — мне там не понравилось. Теперь я хочу побывать в твоих любящих объятиях.

— Никогда! — воскликнула я и, схватив пальто, выскочила на улицу.

* * *

Я ехала в карете домой и продолжала кипеть от возмущения. Негодяй, подлец, шантажист, искалеченный и душой и телом! Тщательно анализируя во время поездки наш разговор, понимала, что пока внутри Роберта пылает гнев — его сердце закрыто для доводов рассудка. Он сам должен избавиться от своей ненависти, никто ему в этом не поможет. Я прошла этот путь сама, и он обязан пройти его в одиночестве. Иначе навсегда останется душевным калекой.

Моя душа раздвоилась. Одна часть пыталась его оправдать, та, в которой остались нежные чувства к милому красивому юноше, моей первой любви. Она плакала от жалости к нему, к его умершим родителям, к трудной судьбе. Другая часть меня смотрела на всю эту ситуацию трезво и холодно. Он — раненый зверь, дикое чудовище, опасное и кровожадное. Что он придумает в следующий раз? На кого набросится? И что творится в его помраченных гневом мозгах? Причем мозгах умных, изобретательных. Интуиция кричала: держись от него подальше!

Но чем ближе я подъезжала к дому, тем яснее осознавала — я поеду к нему. И не потому, что Роберт шантажировал меня дуэлью со Стефаном, нет. А потому, что я сама этого хочу. Уже давно. С восемнадцати лет. И это не жалость, не оплата долга, не позднее раскаянье. Это — желание, которое бурлит в моей крови с недавних пор. С тех самых как Роберт поцеловал меня в беседке у леди Кимберли.

Я решусь на этот отчаянный шаг, не задумываясь. Чтобы потом, когда пройдет время, сказать себе: я сделала все, что могла. Я испытала все. Я узнала все. Чтобы потом, когда пройдут годы, не жалеть и не плакать о потерянных возможностях.

* * *

На следующий день, рано утром, я снова стояла, кутаясь в пальто, на пороге дома на Олбани-стрит. И снова Роберт сам открыл дверь. На мгновенье его глаза вспыхнули, но он сразу же отвел взгляд, молча отходя в сторону и пропуская в дом. Молча помог снять пальто. Мои руки чуть дрожали, расстегивая пуговицы. Мы не смотрели друг на друга. Я боялась, что увижу в его глазах насмешку и триумф, поэтому нервно поправляла платье, выбившийся из прически локон, разглаживала перчатку на запястье. Хриплый голос, почти не похожий на обычный голос Роберта, заставил меня вздрогнуть.

— Прошу в спальню, миледи.

И он замер, ожидая… Вспышки высокомерия? Гнева? Возмущения? Я только послушно склонила голову и пошла за ним, ступая шаг в шаг. В голосе мужчины я почувствовала едва сдерживаемое нетерпение и предвкушение. Ну и пусть!

Роберт выглядел странно. Нервно, взъерошено и немного устало. Словно не ложился со вчерашнего дня. Мятая рубашка с распахнутым воротом, вчерашние брюки. Только волосы были мокрые, будто он окунул голову в умывальник целиком. Мое сердце стучало как ненормальное. С самого утра меня колотило и потряхивало. Проснулась еще затемно, разбудила горничную и приказала заложить карету. Сонная Мэри помогла мне одеться и, если и была удивлена ранним отъездом хозяйки, то не подала виду. Я так нервничала, что совершенно не обращала внимания на дорогу, тряслась, словно мне не тридцать лет, словно я не умудренная жизнью, циничная представительница высшего света, а никогда не знавшая мужчины девственница.

Чей-то голос (возможно, совести?) монотонно бубнил: «Вот и все, сейчас ты совершишь первое в своей праведной жизни прелюбодеяние. Ты больше не будешь добродетельной верной женой. Ты станешь грешницей, прелюбодейкой». И пусть мы с мужем виделись в последний раз почти год назад, голос, звучащий в голове, имел его мерзкие дребезжащие интонации.

И черт с ним! Я все равно сделаю это. Я приняла окончательное решение и теперь не отступлю и не поверну назад.

Спальня представляла собой большую квадратную комнату, залитую тусклым утренним светом. Невольно взгляд метнулся к кровати. Обычная, без балдахина и столбиков. Простая широкая деревянная кровать, заправленная покрывалом. Я поежилась, в комнате было немного зябко.

Роберт отошел к окну и встал, засунув руки в карманы.

— Покажи, чему ты научилась у своих любовников, — насмешливо произнес он слегка дрожащим голосом. — Раздень меня.

Даже не собираюсь реагировать на колкости. Потому что за обидными словами скрывались другие, совершенно противоположные: «Какая ты красивая, Софи… Я дрожу от желания дотронуться до тебя. Я схожу с ума от страсти. Я так долго этого ждал…».

Мой мозг тут же переводил его слова, исходя из интонации, срывающегося голоса, глубокого тяжелого дыхания и того огня, что горел в глазах. А в них горело желание. Мощное, яростное, едва сдерживаемое.

Я медленно двинулась к мужчине, по пути снимая шляпку и перчатки. Смогу ли я раздеть его, ведь я ни разу этого не делала? «Ничего сложного в этом нет, — подумала, — я сама надевала бриджи на верховую прогулку, да и запонки в манжетах не представляют сложности».

На самом деле я безумно жаждала этого и с радостью подчинилась оскорбительному предложению Роберта. Я страстно хотела получить в полное свое распоряжение мужское тело, рассмотреть его всего, насладиться им. Я хотела увидеть его голую грудь, провести пальцами по волоскам, виднеющимся в распахнутом вороте. Хотела ощупать его мышцы, почувствовать силу рук. Хотела понять, что значит быть с молодым сильным мужчиной, а не с немощным стариком, единственным, кого я знала.

Я подошла почти вплотную. Глаза уперлись в бешено пульсирующую жилку на шее. Он хотел казаться спокойным? Ему не удалось. Я чувствовала, как колотится сердце в его груди, как срывается дыхание, а в горле вибрирует едва сдерживаемое рычание. Поднялась на цыпочки и провела носом по шее, глубоко вдыхая его запах. Чудесный запах возбужденного мужчины. Теплый, мускусный, волнующий. Пальцы на ощупь принялись расстегивать пуговки рубашки. Я распахнула ее и резко выдернула из брюк. Роберт вздрогнул и еле слышно застонал. Восхищенным взглядом окинула широкую грудь с буграми мышц, короткие вьющиеся волоски, темной дорожкой уходящие вниз, пуговки маленьких сосков. Краем глаза приметила бугор, выпирающий сквозь брюки. Улыбнулась своим мыслям, поднялась на носочки и, как довольная кошка, уткнулась лицом в ямку под шеей. Лизнула чуть солоноватую кожу. Как вкусно! Я даже причмокнула от удовольствия. Мой язык прошелся вниз по груди, коснулся соска, облизал. Роберт дернулся и невнятно ругнулся сквозь зубы. Но я уже увлеклась. Я пустилась в новое захватывающее приключение! Руки гладили спину, плечи, очерчивали кубики пресса. Коготки царапали, выводили узоры на теплой гладкой коже. Даже не хотелось раздевать его дальше, я могла бесконечно долго наслаждаться этой обнаженной грудью, его запахом и своим упоительным ощущением всемогущества.

Хриплый голос, более похожий на карканье, раздался в спальне.

— У тебя всегда такая долгая прелюдия, Софи? Тебе не жаль своих мужчин?

Я подняла глаза и содрогнулась, словно обжегшись. Я никогда и ни у кого не видела такого выражения. Лицо Роберта исказила невыносимая мука. Словно ему было бесконечно больно, словно он медленно сгорал на костре. Зрачки расширились, глаза превратились в два бездонных провала.

Я опустила руки и нащупала пояс. Как же его снять? Неловкими пальцами пыталась расстегнуть пряжку, постоянно задевая красноречивую выпуклость. Роберт вздрагивал, словно от сильной боли.

— Ты загонишь меня в могилу, — простонал он и почти грубо оттолкнул от себя мои руки.

Я стояла растерянная возле кровати и прислушивалась к необычному томлению, охватившему тело. Было горячо, даже жарко. Грудь набухла и болела. Губы покалывало. Я подняла руку и притронулась к нижней губе, тут же дернувшись от пронзившей до живота судороги. Лоно увлажнилось и пульсировало странной тянущей болью. От возбуждения кружилась голова. Я обессиленно опустилась на кровать и тупо смотрела, как Роберт снимает брюки вместе с нижним бельем и остается передо мной обнаженным. Он не стеснялся своей наготы и правильно делал. Более совершенного тела я не видела. Как я могла подумать, увидев его на балу, что он нескладный и неуклюжий? Нет! Он прекрасен! У меня от восхищения даже непроизвольно выступили слезы. Я хотела его всего. Целиком, сразу. Хотела его совершенное сильное тело молодого мужчины, бугры мышц, темную поросль волос, его великолепную мужественность и желание. Я хрипло вздохнула от переполняющих чувств и протянула вперед руку, чтобы дотронутся до органа, который меня интересовал больше всего.

— Ну уж нет, Софи! — прорычал Роберт, хватая мою руку и отводя в сторону. — Я чуть не умер от твоей инициативы. Теперь моя очередь.

Как я оказалась на кровати? Лишилась платья? Не помню. Помню только корсет, распахнутой птицей летящий на пол, облако моих волос, разметавшееся на подушке, раздражающее кружево сорочки, трущееся о напряженные соски…

— Сними, — простонала, мечтая прижаться к обнаженной коже мужчины, почувствовать его всего. Каждую впадинку и выпуклость. Сама я стала неуклюжей и неповоротливой. Пальцы бросили трудиться над непосильным делом — распутыванием завязок на лифе и с наслаждением погрузились в мужские волосы.

— Поцелуй меня, — попросила я, устав ждать, — пожалуйста. Ты так чудесно целуешься…

— Не смею отказывать леди, — прошептал Роберт, прижимаясь к моим губам.

Насмешки сменились нежностью. Сарказм — жгучими, сводящими с ума прикосновениями. Он ласкал меня, как любящий мужчина свою возлюбленную. Обожествляя, преклоняясь, почти боготворя. Я сердцем чувствовала его любовь и купалась в нежности.