Зик, изумленно: Как ты смеешь со мной так разговаривать, ниггер? Какой тебе еще справедливости? Тебе, по-моему, и так неплохо!

Сэм, запальчиво: Нам бы работу получше, мистер Зик. Нас, черных…

Зик, высокомерно: И охота вам, ниггерам, вечно скулить? Что я тебе, хозяин? Ступай да раздобудь себе работу! Сам для себя придумай работу, черт побери! Мы, белые, себе придумали? Раз просишь справедливости у меня, значит, сам ты раб. Пошел отсюда, ниггер, не надоедай мне. Катись из моего дома, а то пристрелю!..

Сэм, в ярости выхватывает пистолет, стреляет: ПУ! Я сам тебя первый пристрелю! Вот тебе, белая скотина! Получай!

Зик хватается за сердце, заводит глаза и валится на траву.

Зик, хриплым шепотом: Ниггер, ты выстрелил в меня… За что?

Сэм, громко, гневно: За подлость твою, вот за что!

Зик, испуская дух: Ниггер, твоя взяла… Я побежден… Вот — забирай мой дом, жену, богатство…

Давясь от смеха, Рыбий Пуп и Тони глядят, как умирает Зик. Внезапно Тони с улыбкой выходит вперед мелкими шажками и, подбоченясь правой рукой, говорит, подражая женскому голосу.

Тони, жеманно: Сэм, голубчик… Ах, что за мужчина, большой, сильный! Ты застрелил моего мужа… Победителя не судят… Поцелуй меня… Все, чем я владею, — твое!

Сэм, в замешательстве, моргая глазами: Не, я совсем не к тому вел…


Не выдержав роли, приятели гурьбой навалились на Сэма и затормошили его.

— Ну что, выкусил? — кричал Зик. — Я говорю, поджилки трясутся!

— Сэм, ты вроде добивался справедливости, — сказал Рыбий Пуп. — Что же ты не забрал у него жену, дом и деньги? Выходит, Зик прав. Выходит, трясутся поджилки!

— Черт, да я же не о том! — отбивался Сэм. — Я про то, чтобы у всех были равные возможности…

— Сами мы не знаем, чего хотим, в том-то и вся беда, — сердито сказал Тони. — Одно плохо, что черным страшно до смерти.

— До того страшно, аж даже сказать страшно, страшно, — речитативом подытожил Зик.

— Рассуждаете про черных, все равно как белые рассуждают, — заметил Сэм.

— ЭГЕЙ! — пронеслось над полями.

— Вон они, идут, — сказал Зик. — А ну, приготовься!

По болотистому лугу приближался Тедди со своими черными воинами.

— Кто первый даст тягу, тому еще соску сосать! — с вызовом крикнул Тедди.

— Спорим, сам первый попросишься к маме на ручки! — предсказал Рыбий Пуп.

— Язык у тебя длинный, да руки коротки, — не растерялся Тедди.

К нему подошел Тони, и полководцы стали договариваться о правилах предстоящего сражения.

— Вы переходите на тот берег ручья. — Тони показал рукой, где будет линия фронта. — Мы остаемся на этом.

— Идет, — деловито отозвался Тедди.

— Кто первый крикнет: «Стой!», тот выбывает, — наметил Тони еще одно условие боя.

— Согласен, — одобрил Тедди.

— По местам! К бою готовьсь!» — приказал своему войску Тони.

Тедди подвел своих черных пехотинцев к дереву, упавшему поперек ручья, и они, один за другим, перебежали по ненадежному мостику на ту сторону.

— Скидавай рубашки! — заорал Тони.

— Точно! — подхватил Тедди.

На желто-бурых, залитых солнцем полотнищах глины блеснули восемь черных тел.

— Готовь снаряды! — скомандовал Тони.

— Есть! — подчинился Тедди.

Шестнадцать рук принялись лихорадочно вычерпывать глину и лепить из нее круглые ядра; их относили и складывали за деревьями, которым предназначалась роль бастионов. Трудились молча, тяжело дыша, поминутно вскидывая головы, чтобы удостовериться, что неприятель не нарушает условий глиняного побоища, а кстати прикинуть, много ли у него скопилось боеприпасов.

— Ребята. — Сэм вдруг остановился. — У меня мысль.

— Какая? — спросил Тони.

— Военная хитрость, понятно? Я выбегу вперед, а как они по мне начнут садить, тут вы засечете Тедди и накроете его.

— А что, мысль хорошая, — сказал Рыбий Пуп.

— Верно. — Тони зловеще усмехнулся, довольный. — Я скажу тебе, Сэм, когда выбегать.

— Шабаш, что ли? — крикнул Тедди.

— Шабаш! — Голос Тони разбудил эхо в глуши высокого леса.

Блестящие черные тела проворно попрятались за деревьями. Руки сжимали глиняные ядра, головы осторожно высовывались из-за укрытий, нашаривая глазами мишени. Ни звука, только птичье щебетанье да шорох листвы на ветру. Из вражеского стана на том берегу ручья со свистом вылетел на солнце глиняный снаряд, прошумел в ветвях и — плямп! — разметав по сторонам ошметки, врезался в ствол дуба, за которым притаился Рыбий Пуп. У Пупа рука сама потянулась ответить на огонь, но его остановил яростный шепот Тони:

— Не стрелять, Пуп! Сэм, приготовиться к вылазке, слышишь?

— Есть! — отозвался Сэм.

Новый выстрел — бабах! — и неприятельский снаряд с шумом шмякнулся в дерево прямо над головой Зика и взорвался, обдавая плевками глины соседние деревья. Теперь уже Зик рванулся дать сдачи, но Тони ухватил его за локоть:

— Назад, Зик.

Там и сям падали глиняные ядра, но прямых попаданий так и не было.

— Чего вы ждете, или уже со страху поумирали? — с вызовом крикнул Тедди.

— Не бойсь, когда надо будет, получите, — ответил Тони.

— Пора начинать, они все на виду, — оценил обстановку Зик.

Петляя, пригибаясь, Сэм заюлил по глиняному настилу, на миг замер живой мишенью и отскочил в сторону. Комья глины тучей застлали воздух, и Сэм заплясал, уворачиваясь от них. Из-за ручья взметнулся кровожадный вопль; войско Тедди, блестя на солнце черной кожей, беспорядочно высыпало к самой воде, откуда удобней было целиться в Сэма. Оставив далеко позади свои укрытия, неприятель растянулся по берегу и напропалую садил по Сэму, мелькающему черной тенью среди деревьев. Тедди добежал до бревна, перекинутого через ручей; сзади, не прекращая шквального огня, напирали его пехотинцы.

— В атаку! — зычно скомандовал Тони.

Он и его бойцы выскользнули из-за укрытий, рассыпались по вязкому берегу, и на ту сторону пригоршня за пригоршней полетел град глиняных ядер, предназначенных для одного Тедди. Ж-жах! Ага, попало! Плотный ком расквасился на черном лице полководца, облепил его, как желто-бурая маска из жидкого теста. Руки у Тедди дернулись вверх, точно у куклы, когда ее потянут за веревочку. Он стал как вкопанный, протер залепленные глиной глаза, глянул, повернулся кругом и, подхватив с земли рубашку, бросился наутек под кров деревьев.

— НАША ВЗЯЛА! — радостно завопил Рыбий Пуп.

Похватав рубахи, вражеские бойцы пустились улепетывать вслед за своим предводителем.

— РАЗБИЛИ НАГОЛОВУ! — крикнул Тони.

Упоенный победой, Рыбий Пуп оглянулся, чтобы разделить торжество с приятелями. Почему-то рядом с ним оказался Тони. Зик и Сэм сломя голову тоже удирали в лес. Рыбий Пуп нахмурился и, ничего не понимая, взглянул на Тони. На лице друга был написан ужас.

— Господи помилуй, — простонал Тони, глядя через его плечо.

Рыбий Пуп круто обернулся: к нему, с пистолетами в руках, приближались два белых полицейских.

— Стоять на месте! — приказал один. — Руки вверх!

Первым его побуждением было бежать, но наведенные пистолеты говорили, что это бессмысленно. Затаив дыхание, Рыбий Пуп медленно поднял над головой перепачканные глиной ладони. Тони рядом тоже поднял руки.

— Простите нас, сэр, — всхлипнул он.

Рыбий Пуп оглянулся назад — все, кроме них двоих, успели спастись бегством. Ужас сжал ему глотку. Зачем только его сюда понесло! Не послушался отца с матерью — и вот она, беда…

— Оба — кругом и марш вперед, — отрывисто бросил полицейский.

— Извините, сэр. Нам бы взять рубахи, — шепотом попросил Рыбий Пуп.

— Живо одеться, да гляди, не балуй!

Смаргивая слезы, Рыбий Пуп кое-как натянул рубаху и не успел опомниться, как ему крепко сдавили запястья стальные наручники.

— Сколько вас надо предупреждать, чтобы не шастали по чужим участкам, — сказал тот, что был повыше.

— Но мы же не делали ничего плохого, — жалобно сказал Рыбий Пуп. — Пожалуйста, отпустите нас домой.

— Сейчас заберем в тюрьму, оттуда отправим вас в колонию, — сказал другой, толстый. — А ну, выходи на дорогу.

Словно во сне, спотыкаясь, плача, дрожа всем телом, чувствуя, как стучит в висках, стыдясь, что на лице и руках у него спеклась глина, Рыбий Пуп шагал рядом с Тони по сырой вспаханной земле. Они остановились у полицейской машины с открытой задней дверцей.

— Садись, — приказал полицейский.

Рыбий Пуп залез внутрь и сел, напряженно подавшись всем телом вперед, уставясь в одну точку невидящими глазами. Дверца с треском захлопнулась, он вздохнул и расслабился, откинув голову на спинку сиденья. Удар белой молнии расколол его мир надвое, вырвал его из детства. Эти белые обращались с ним как со взрослым мужчиной, а у него внутри все содрогалось, исходило детскими слезами. Господи, только бы они надо мной ничего не сотворили, беззвучно молился он.

Дорога в город запечатлелась в его смятенном сознании разрозненными подробностями: как у высокого полицейского обнаружилась сзади черная бородавка на загрубелой, веснушчатой шее; как у самых глаз зажужжала назойливая муха и не улетала, сколько он ни отмахивался от нее скованными руками; как у Тони потекло из носу, из широких ноздрей потекла юшка — прямо на верхнюю губу. Через несколько минут полицейская машина свернула к обочине и остановилась у павильона, где торговали прохладительными напитками. Один из полицейских знаком подозвал белую официантку в тесных шортах, бюстгальтере и белом кружевном передничке, который при каждом шаге нескромно всплескивался у нее на бедрах.

— Два раза кока-колы, красавица, только со льдом, и поживей, — распорядился высокий.

— Сию минуту, — заученно пропела девица и отошла развинченной походкой, бросив равнодушный взгляд на заднее сиденье, где неподвижно притихли две тени в наручниках.

Рыбий Пуп смотрел на ее лицо, бело-розовое, красногубое, с небесно-голубыми глазами, и ему вспомнился Крис… Мир, который он видел теперь, был заманчив, но как же он был страшен! Оказаться бы сейчас где угодно, только не здесь, какой угодно видеть мир, только не этот… Господи, укрыться бы в Черном поясе, найти защиту среди своих, увидеть вокруг привычные черные лица. Но, стремясь всей душой в свой утраченный мир, он знал, что в его жизни этот мир лишился прежнего значения и престижа. Подлинным был тот мир, который он видел сейчас, — другой, в котором он родился и жил, был немощной тенью, и Рыбий Пуп уже стыдился его бессилия, стыдился страха, которым он был отравлен, с которым жил, трудился, голодал, сходил в могилу.

С невольным любопытством он опять взглянул на голубоглазую официантку, которая плыла к машине, соблазнительно покачивая бедрами. На изящном подносике у нее в руках стояли две запотевшие бутылки кока-колы; из горлышка каждой торчала прозрачная соломинка. Словно зачарованный смотрел Рыбий Пуп, как она подала бутылки полицейским и, получив деньги, засеменила обратно.

— Сласть бабешка, а, Клем? — сказал толстяк.

— Дешевка, — буркнул длинный.

— Кто их в темноте разбирает, — фыркнул толстяк.

— Что одна, что другая — один черт, — потягивая кока-колу, сказал длинный.

Рыбий Пуп слышал, но не слушал, заглядевшись на девицу. Вдруг он вздрогнул: высокий полицейский обернулся и пристально следил, как он смотрит на официантку.

— Уж не взял ли чего в голову, ниггер? — проскрежетал он.

У Пупа остановилось сердце.

— Что, сэр?

— Любуешься, говорю?

— Нет, сэр, — прошептал Рыбий Пуп.

— Тогда хватит пялить глаза!

— Да, сэр.

В низменном стремлении безоговорочно повиноваться он перевел взгляд на задубелое лицо полицейского, но тут же почувствовал, как его глаза неодолимо тянет назад, в сторону девицы…

— Черт бы тебя побрал, ниггер! Не сметь глазеть на девушку! — рявкнул длинный.

Рыбий Пуп открыл рот, хотел было сказать: «Да, сэр», но пересохший язык не повиновался ему.

— Отвечать, ниггер, когда к тебе обращается белый! — Полицейский вышвырнул в окно пустую бутылку.

У Пупа было такое чувство, как будто его подхватило, понесло, точно обрывок бумаги, и он беспомощно барахтается, кружась на ветру. Руки и ноги его сделались словно чужие, в голове стало легко, завертелось.

— Значит, не желаешь отвечать, да, ниггер? — прорычал долговязый и, распахнув дверцу, выскочил из машины.