— Я понимаю, папа, ты только не хвати через край.

— Раз надо, значит, ты делаешь, что надо, — сказал Тайри. — Если ты человек.

Доехав до дома Глории, они стали.

— Возьми у Глории тот пакет, — приказал Тайри, — спрячь в карман и возвращайся сюда. Если вдруг нагрянут из полиции, я уеду, а ты тогда отнеси пакет назад, скажешь Глории, пусть спрячет обратно. Понял?

— Ясно, пап.

— И пускай Глория тебя не провожает сюда.

— Ладно.

Ему открыла Глория в купальном халате. Услышав, что ему надо, она на мгновение словно лишилась речи и способности двигаться. Потом сказала:

— Я хочу поговорить с Тайри.

— Он сюда не зайдет, и вам не велел выходить.

— Но это слишком рискованно! — вскричала она.

— Глория, он ждет в машине. Мы спешим.

— Я должна ему сказать…

— Папа не станет с вами разговаривать!

— Христа ради, Пуп, не давай ему делать глупости. Раз ему понадобились чеки, значит, он потерял голову. Я знаю Тайри. Но Господи Боже мой, разве полицию одолеешь! Его убьют!

— Слушайте, папа знает, что делает.

Закусив губу, Глория закрыла глаза.

— Нельзя так поступать, нельзя, — повторила она.

— Папа ждет, Глория, — сказал он напряженно.

— Что ж, пусть, — безнадежно махнув рукой, сдалась она. — Подожди здесь.

Она выбежала из комнаты. Он стоял, глядя на постель, еще хранящую очертания ее тела, потом перевел взгляд на туалетный столик — румяна, пудра, губная помада, духи. Какой порядок! Какая спокойная, размеренная жизнь, в сравнении с неистовым кипением, в котором проходила жизнь Тайри!

Вернулась Глория с круглыми от ужаса глазами, прижимая пакет к груди, точно не в силах с ним расстаться. Она опустилась на кровать, неподвижно глядя в одну точку.

— Ох, не надо бы отдавать, — жалобно проговорила она, смаргивая слезы.

— Ничего, давайте сюда, — скомандовал он.

Резким безотчетным движением Глория скорчилась над пакетом. Прошла долгая минута. Она выпрямилась и с плачем подала ему пачку чеков.

— Ничего с папой не случится, — попытался он утешить ее.

— А что вообще происходит? — спросила она тонким голосом.

— Как бы не пришлось папе сесть в тюрьму, — сказал Рыбий Пуп. — Если сейчас не помешать, большое жюри передаст дело в суд.

— Пусть Тайри ничего не предпринимает, скажи ему, — яростно прошептала она. — Все равно ничего не добьется. Ему надо уезжать!

— Но нельзя же сдаваться без боя…

— Да не одолеть ему белых, — рыдала она. — У них оружие, закон, суд — все на их стороне!

Здравый ум этой женщины, ее белая кожа, безукоризненно правильная речь наделяли ее в его глазах теми же сверхъестественными свойствами, тем же изощренным коварством, какими обладали представители мира белых, и Рыбий Пуп начал поневоле поддаваться ее доводам. Может быть, Тайри действительно следует не сопротивляться, а бежать…

— Пуп, скажи Тайри, что драться бесполезно, — умоляюще настаивала она.

— Но его же посадят, да еще и деньги все отберут…

— Пусть берут! — исступленно выкрикнула она.

— Ладно, Глория… Он ждет…

Рыбий Пуп торопливо вышел — после этого разговора на душе у него стало еще тяжелей. Он влез в машину и опустился на сиденье рядом с отцом.

— Ты что так долго? — спросил Тайри.

— Да она там совсем расстроилась. Не хотела отдавать.

— Ага. Я так и думал. — Тайри вздохнул и включил зажигание. — Женщины такого не понимают.

Он вел машину по темным, притихшим улицам, держа на баранке левую руку, сжимая правой рукой пистолет — время от времени, когда надо было переключать передачу, он клал его на колени. За квартал до того места, где жил доктор Брус, они остановились. Тайри вышел из машины, внимательно посмотрел направо, потом налево.

— Идем, Пуп.

Они зашагали к дому и, обогнув его, подошли к заднему крыльцу.

— Еще увидит кто из белых, что я у дока, — проворчал Тайри, — а это ни к чему. Сообразят, сучьи дети, что у нас тут сговор. — Он легонько побарабанил по оконному стеклу. — Откройте, док! Скорей! Это Тайри!

Через минуту доктор Брус открыл дверь.

— Что случилось?

— Есть разговор, док.

— Заходите, Тайри, — сказал доктор Брус. — Только для начала я вас кое с кем познакомлю. Тут у меня один газетчик…

— Черт, нам еще только репортеров не хватало, — досадливо крякнул Тайри. — Белый или ниггер?

— Из наших… С Севера приехал, — объяснил доктор Брус. — Он уже написал о нас статью.

— И что в ней говорится?

— Пишет, что мы нарушали противопожарные правила…

— Тьфу ты, елки зеленые! Нас уже, рады стараться, до суда осудили! — взорвался Тайри.

— Вот и надо объяснить ему, как обстоит на самом деле, — сказал доктор Брус. — Он излагает факты, как ему их преподнесли в муниципалитете.

— Не лежит у меня душа к газетчикам, — ворчал Тайри, проходя вслед за доктором Брусом в приемную.

Высокий сухопарый человек с темной кожей, держа в руке карандаш и листы бумаги, поднялся им навстречу.

— Очень приятно. Симпсон, — сказал он. — А вы, по-видимому, мистер Таккер?

— Он самый. Так что это вы там помещаете про нас в газетах? И между прочим, от какой вы газеты? — воинственно начал Тайри.

— «Чикаго гардиан», — сказал Симпсон. — Не более как изложение фактов…

— Любой факт, какой ни напечатай, будет работать против меня, — объявил Тайри. — Напечатайте про меня правду — и завтра к утру меня не будет в живых.

— Тайри, давайте будем считаться с действительностью, — сказал доктор Брус. — Сообщение о пожаре уже обошло всю страну.

— А, черт. — Тайри поморщился. — И с какой вас радости понесло в муниципалитет выдаивать белых? Чего сразу к нам не пришли? Вам все одно не доказать, что пожар начался по нашей вине. Мы, что ли, отвечаем, если этот Брюхан не умел читать…

— Я вас не обвиняю, мистер Таккер, — сказал Симпсон. — Я хочу знать, как было на самом деле.

Рыбий Пуп разглядывал черного из Чикаго, отмечая про себя, как он свободно держится — независимо, с достоинством.

— Сколько вреда от вас, писак, — брюзжал Тайри. — Я бы лично тысячу долларов не пожалел, чтобы эта статья не попала в газеты…

— Я как раз пишу еще одну, — рассмеялся Симпсон. — Хотите, уступлю ее вам за тысячу долларов, мистер Таккер?

— Ишь какой хитрый! — Тайри тоже рассмеялся. — Не по нутру мне никакая писанина, а уж в особенности — если про меня… Ну а насчет этой заварухи с пожаром, в ней много такого, чего простым глазом не увидишь…

— А именно?

— Эх, друг, да разве я могу рассказать, что знаю, — вздохнул Тайри. — Живешь тут с этой белой сволочью, как в мышеловке.

— Если позволите, я попытаюсь разъяснить вам, Симпсон, в каком мы положении, — сказал доктор Брус. — Мы здесь все черные, верно? Будем же говорить начистоту.

— Ценю вашу искренность, — сказал Симпсон.

— Я — врач, — начал доктор Брус. — Я лечу черных больных. Денег у этих людей мало. Я не могу заработать себе на жизнь врачебной практикой. Большинство пациентов лечится у меня почти даром. Вот почему так много черных специалистов стремятся найти себе побочный доход. Такой побочный доход, позволяющий нам сводить концы с концами, приносит обычно какое-нибудь коммерческое заведение. Точно так же обстоит дело с Тайри… Прошу вас понять, какие побуждения толкают нас на то, чтобы, скажем, содержать танцзал — это важно…

— Картина вполне обычная, — сказал Симпсон. Он повернулся к Тайри. — Мистер Таккер, если верить слухам, вы требуете, чтобы наших людей вводили в состав присяжных заседателей на суде…

— Тут, Симпсон, такое дело, — протянул Тайри. — В наших местах ниггерам не бывать присяжными. Во всяком случае — в настоящее время. У белых все карты подтасованы против нас, и я для того лишь упомянул про присяжных, чтоб показать, что нам это известно. Можете это напечатать в вашей газете, только не ссылайтесь на меня. А то я на вас в суд подам за клевету.

По комнате пробежал нервный смешок.

— Ну что ж, пожалуй, все, — сказал, вставая, Симпсон. — Постараюсь сделать, что могу.

Доктор Брус пошел проводить Симпсона; Тайри, насупясь, расхаживал из угла в угол. С каждым новым событием в нем все сильней нарастало возбуждение. Рыбий Пуп боялся, что еще немного, и отец окончательно утратит над собой власть. Вернулся доктор Брус.

— Док, ко мне сегодня заезжал мэр, — сказал Тайри.

— Боже великий! Этому что понадобилось?

— Для меня теперь, док, вся раскладка ясна. Нас собрались обобрать дочиста, скрутили нас быстренько и теперь, пока не выжмут досуха, не отпустят.

— Этого я и боялся, — угрюмо сказал доктор Брус.

— Мэр говорил, чтобы я продавал имущество. И вам то же велел передать.

— Как нам быть, Тайри? — спросил врач. — Мне поздновато начинать сначала.

— А я и не собираюсь начинать сначала, — зловеще отозвался Тайри. — Если меня задумали потопить — я их тоже утяну за собой, видит Бог.

— Каким образом?

Тайри швырнул на диван пачку погашенных чеков.

— Док, я все раскрою, как есть.

Доктор Брус судорожно глотнул. Сделав несколько бесцельных шагов по комнате, он сел.

— Полагаете — стоит, Тайри? — спокойно спросил он.

— Как отдадут под суд, трепыхаться будет поздно, — рассудительно сказал Тайри.

— Это верно, — со вздохом согласился доктор Брус.

— Сейчас остается только поднять такой шум, чтоб чертям стало тошно, иначе их не остановишь!

— Да, но как? Кто возьмет эти чеки и согласится пустить их в ход? Ведь если б начальник полиции хотя бы заподозрил, что вам такое придет в голову, он убил бы вас как…

— Об этом я и пришел говорить, — сказал Тайри.

Доктор Брус взял пачку погашенных чеков, развязал и принялся перебирать, вытаскивая наудачу то один, то другой, потом опять связал их и бросил на диван.

— Тут речь пойдет о жизни или смерти, Тайри, — сказал он.

— У этого начальника врагов — что собак нерезаных, — напомнил ему Тайри.

— Да, и каждый боится его как огня.

— Вы только скажите, есть в этом городе хоть один такой белый, чтоб не боялся? — спросил Тайри.

— Ну, допустим, — сказал доктор Брус. — Есть такой Макуильямс. Соперник мэра на прошлых выборах. Чистосердечный человек, сторонник преобразований. Только захочет ли он вмешаться? В конце концов, он тоже белый, и тоже из штата Миссисипи. Девяносто процентов за то, что он к нам относится не лучше начальника полиции.

— И все же выбора нет, надо решаться, — отчаянным голосом сказал Тайри.

— В таком случае более подходящего человека, чем Макуильямс, не найти. Ни у кого другого не хватит пороху. — Врач покачал головой. — А что, если Макуильямс возьмет чеки, а после пойдет на сделку с тем же начальником — в каком мы тогда окажемся положении?

— По-вашему, совсем нет надежды, док?

— Очень возможно.

Тайри встал. Лицо у него подергивалось, губы дрожали.

— Если так, черт возьми, мне за это дорого заплатят! — Закричал он не помня себя. — Я их всех за собой утяну! Порешу эту белую пакость к чертям собачьим, а не поддамся! Богом клянусь!

Рыбий Пуп видел, что Тайри дошел до последней точки.

— Папа, — позвал он укоризненно.

Тайри выхватил пистолет и яростно потряс им в воздухе.

— Я не трус! Убью, и рука не дрогнет!

— Тайри! — прикрикнул доктор Брус.

— Я просто так не покорюсь, док, — неистовствовал Тайри. — Я двадцать лет щерил зубы, вкалывал как проклятый, гнул спину, наскребал по крохам, любую обиду глотал, какую человеку и пережить невозможно, — только чтоб чего-то добиться, а теперь отдай это все? Ну нет! Сдохну — не отдам!

— Сядьте, Тайри, — властно сказал доктор Брус. — Успокойтесь. Нате-ка вот, примите… — Он протянул Тайри таблетку и стакан воды. — В таком состоянии ничего толкового из ваших решений не выйдет.

Дико поводя глазами, Тайри проглотил таблетку и вдруг разразился судорожными рыданиями. Доктор Брус похлопал его по плечу.

— Вот так-то лучше. Вам сейчас полезно выпустить пар.

Рыбий Пуп сидел рядом, глядя, как сотрясается от слез тело Тайри, и ненавидел эти слезы, он знал, что плакать сейчас — последнее дело. Глория права, лучше им подобру-поздорову уносить ноги… Господи, как убоги их взгляды, их возможности, их надежды! Почему всякий час, отпущенный им на земле, должен быть горячечно прожит в пределах жизненного пространства, отведенного для них белыми? Он вдруг всеми силами души пожелал оторваться от этой тупой безнадежности, унестись от нее как можно дальше. Но едва только мозг его попытался охватить представление о чем-то ином, как в нем возникла пустота. Рыбий Пуп слыхал, как скитаются средь чужих народов евреи, как странствуют беженцы по белу свету, и только черные зимой и летом, в годину войны и в мирное время остаются на том же месте; приемлют законы, установленные белыми, или же норовят их обойти, но сами никуда не двигаются, разве что от одних белых хозяев к другим. Они привыкли воспринимать своих белых истязателей как неотъемлемую часть вселенной, как воспринимают деревья, реки, горы — или солнце, звезды, Луну… Ну что ж, раз уж их все равно не хватит на то, чтоб бежать, остается хотя бы разить вслепую что-нибудь — неважно что.