— Не бойся, ничего не будет, — буркнул он. — Он допил кофе и встал, пряча от нее глаза. — Пойду, надо с папой поговорить. — Он порывисто вышел.
В гостиной он сел рядом с Тайри и поднял на него сочувственный взгляд.
— Папа, на шаг к себе сегодня не подпускай ни одного белого.
— Ты, главное, не бойся, Пуп, — спокойно сказал Тайри. — И вот что… Я тут говорил Эмме, что, возможно, должен буду отсидеть какое-то время. Больше ей ничего не рассказывай. А случится что, становись на мое место, принимай заведение на себя. Джим пособит. Да и не внове тебе оно все.
— Эх, пап! — горестно вырвалось у него.
— А с мамой, Пуп, ты уж как-нибудь помягче, — посоветовал Тайри. — Она, бедная, и так ничего не понимает.
— Конечно, папа.
Зазвонил телефон. Рыбий Пуп взял трубку. Из нее послышался голос Джима:
— Тут телеграмма пришла на имя Тайри.
— Читай, Джим, чего там, я передам ему.
— Есть, — сказал Джим. — Ты слушаешь?
— Да-да.
— СЕГОДНЯ ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ МУНИЦИПАЛИТЕТЕ НЕ ТРЕБУЕТСЯ. КАНТЛИ.
— И это все?
— Да, все.
Рыбий Пуп положил трубку и повернулся к Тайри:
— Начальник полиции прислал телеграмму, что сегодня тебе являться незачем.
Отец и сын молча посмотрели друг на друга.
— Он все знает, этот начальник, — негромко сказал Тайри.
— Откуда он мог узнать? — страдальчески сдвинув брови, спросил Рыбий Пуп. — Видно, сейчас неподходящее время тебя забирать. Он же понимает, что ты молчать не будешь.
— Вот именно.
— Тогда что нам теперь делать?
— Ждать, сынок. Больше ничего не остается.
Снова раздался телефонный звонок. Звонил Макуильямс. Рыбий Пуп передал трубку Тайри.
— Тайри, вы уже знаете, что сегодня в утренних газетах? — спросил Макуильямс.
— Да, сэр. Знаю.
— Вы понимаете, что это значит?
— Видимо, чеки попали к начальнику полиции. Верно я понял, мистер Макуильямс?
— Верно. Но доказать мы ничего не можем.
— Как он узнал, что они у вас, мистер Макуильямс?
— Есть три возможности, Тайри. Во-первых, что-то могло просочиться из большого жюри. Кроме того, я допускаю, что Кантли установил за вами обоими слежку. Ну и потом, вполне вероятно, что ваши телефонные разговоры подслушиваются… Вот что, Тайри, получается, я вас подвел. Но я это дело так не оставлю. Пока я не разворошу всю эту грязь и не докопаюсь до самой сути, я не отступлюсь. Я вам звоню, чтобы предостеречь вас. Вы в опасности. Будьте осторожны.
— Да, сэр. Понимаю.
— Вы не считаете разумным прибегнуть к защите полиции?
— Полиции?! Ну нет, сэр! Мне сейчас белые не нужны под боком.
— Ясно… Тогда вам, может быть, уехать из города, пока что-то не прояснится?
— Я не собираюсь бежать, мистер Макуильямс. Бежать — значит расписаться в виновности. А я не виновен.
— Ну смотрите, Тайри. Творится черт знает что, это нападение на Альберта Дэвиса — верх подлости. Я не сложу оружия, буду драться до последнего.
— Да, сэр. Всего доброго, сэр.
— Как только наметится что-то определенное, я дам вам знать. До свидания.
Тайри пересказал, что слышал от Макуильямса.
— Выследили они нас, вот что, — упавшим голосом пробормотал Рыбий Пуп.
В третий раз позвонил телефон. Это был доктор Брус, он тоже получил от начальника полиции телеграмму, что не нужно являться в муниципалитет. И ему тоже звонил Макуильямс.
— Что это, док, нас раздумали брать под стражу? — спросил Тайри.
— Если чеки заполучил начальник полиции, мы ему понадобимся только для одной цели: чтоб нас убить, — сказал доктор Брус. — Ради Бога, Тайри, пока все хоть чуточку не уляжется, будьте как можно меньше на виду. У белых сейчас пошла грызня между собой, и, как знать, не даст ли это нам возможность вздохнуть немного свободней. Держите пистолет под рукой и не показывайтесь за пределами Черного пояса.
— Есть, док. Не пропадайте, ладно? Пистолет со мной. И кроме как в контору, я никуда ни ногой.
Тайри повесил трубку.
— Слушай, этот начальник полиции что-то замышляет, — тревожно сказал Рыбий Пуп. — Я чувствую.
— Не беда, сын, — сказал Тайри. — Что ни случись, мы все же выиграли немало. Денег им из меня больше не вытянуть. А теперь — едем в контору.
Когда они проезжали по пасмурным улицам Черного пояса, Тайри запустил руку в карман пиджака и вытащил длинный белый конверт.
— Положи-ка к себе в карман, сынок, — рассеянно сказал он. — И береги. Если что со мной стрясется, тогда прочтешь. У Хита, адвоката моего, тоже есть такой.
— Да, папа.
Он был сокрушен — Тайри передал ему свое завещание.
— Пап, ну давай уедем…
— Нет. Мы остаемся. И мы должны быть ко всему готовы.
— Нет, нет! — Его начала бить дрожь, из глаз брызнули слезы.
Тайри остановил машину и обернулся к нему.
— Немедленно прекрати, Пуп, — угрожающе сказал он.
— Папа, но ведь тебя…
— ПУП, ПРЕКРАТИ РЕВЕТЬ!
— Ага, — давясь слезами, прошептал Рыбий Пуп.
— Плакать стоит, когда это тебе дает что-нибудь, — сказал Тайри, вновь трогая машину. — Сейчас лить слезы нет смысла.
Тайри прощался с ним на всякий случай, отдавал ему в руки все, что добыто за целую жизнь ценой жестокой борьбы. Что было сказать на это? Ничего. Когда такое происходит, нет подходящих к случаю слов. Но как же может Тайри бросить его так сразу… «Нельзя, не надо!» — кричало в нем все. Отец облек его невидимою мантией власти, переложил свои полномочия на его плечи в знак доверия, которое простиралось за пределы звуков и образов живого мира. Какое-то набожное чувство хлынуло ему в душу — Тайри свершил обряд, который связывал живого обязательством перед мертвым. Рыбий Пуп смотрел из окна машины на хорошо знакомые улицы с таким ощущением, как будто видит их впервые. Суеверное чувство в его душе только усилилось, когда он услышал, как Тайри, словно сбросив с себя непосильное бремя, принялся негромко насвистывать модную песенку.
— Тогда давай хоть делать что-нибудь, — просительно прошептал Рыбий Пуп.
— Все будет хорошо, сынок.
Переступив порог конторы, они увидели Джима.
— Здоров, Джим! — бодро проговорил Тайри. — Ну как в морге, нормально?
— Да вроде со всем управились, — сказал Джим.
— Джим, если кто спросит — меня тут нет. Понял?
— Есть, Тайри. Как у вас там с начальником?
— Порядок, — безмятежно пропел Тайри. — Со старым завязал, играю в открытую. Узнаешь из газет.
Все это тревожное утро Рыбий Пуп ни на минуту не отлучался от Тайри. Он только дивился, когда видел, как Тайри, словно забыв свои страхи и подавив в себе чувство вины перед жертвами пожара, с азартом принялся устраивать из массового погребения достопамятное событие. Он обзвонил всех черных проповедников, какие были в городе, и после долгих уговоров вынудил их дать согласие на то, чтобы отслужить общую заупокойную службу в самой большой из церквей Черного пояса — Елеонской баптистской церкви, где пастырем был Амос Джатланд Рагланд. Как бы не замечая, что он — предмет всеобщих подозрений, он задумал заказать «в память о всех несчастных, кто погиб на этом страшном пожаре», исполинский венок из живых цветов. Рыбий Пуп обобрал дочиста все цветочные лавки в городе, не только черные, но и белые, скупая оптом сотни тубероз, гладиолусов, лилий, гвоздик, пионов, георгинов…
— Мне чтобы эту самую церковь не видать было спереди за цветами, — с угрюмым упоением повелел Тайри. — Мне чтобы такой венок отгрохать, какого не видывали в этом городе… Из собственного кармана выложу пятьдесят долларов — пусть все знают, какая у меня душа.
Когда явились родные и близкие покойных и неуверенно, робко подступились к нему с расспросами, по какой причине и по чьей вине вспыхнул пожар, Тайри не отмалчивался, а, воздев к небесам черный перст, объявил:
— Слушайте правду, и пусть меня Бог накажет, если хоть слово солгу. Плюньте тому в глаза, кто без стыда и совести станет вам наговаривать, что будто я причастен к пожару! Елки зеленые, мой сын, моя плоть и кровь, уцелел по чистой случайности, еще пять минут — и он тоже очутился бы в пекле. И лежал бы сейчас мой Пуп холодный, бездыханный и накачанный формальдегидом, как все другие прочие. Неужели, по-вашему, я допустил бы до пожара, когда там же мог сгореть мой родной сын? Да что вы, очумели! И про дока не верьте никому, он тоже тут ни при чем. Это все белые слухи распускают по злобе, сукины дети. Сколько было говорено Брюхану, чтоб доглядывал, — так нет же. Пьянствовал, чертов сын, небось без просыпу. Чист я перед вами, люди, а если кто сомневается — смотрите: по своей доброй волюшке я скостил десять процентов с каждого покойника. Тайри — человек честный, это вам всякий скажет.
На оглушенных, растерянных клиентов его доводы действовали, и к одиннадцати часам последний заплаканный посетитель покинул контору. Подготовка к самым пышным похоронам, какие когда-либо знал Клинтонвиль, шла полным ходом.
— Ну и ну, — изумлялся Рыбий Пуп. — Думается, по похоронной части ловчей папы и человека нет на свете.
Мирно, чересчур даже мирно, тянулись часы. Следить, как подвигается дело с бальзамированием, распорядиться, где устроить временно лишние прощальные комнаты, — а так обычный будничный день.
— Что-то уж очень тишь да гладь, — тревожно ворчал Тайри. — Не нравится это мне.
Рыбий Пуп зорко следил, что происходит на улицах Черного пояса, но нет — ни одного белого лица, ни единой полицейской машины.
— Папа, послушай, что я скажу, — начал он.
— Что? В чем дело?
— Уедем на несколько дней, а?
— Это все равно как признать, что мы виноваты. А мы виноваты не больше ихнего.
— Пересидели бы денька три-четыре в Мемфисе, а приедем назад — уже что-нибудь да прояснится, — настаивал Рыбий Пуп.
— Пуп, мне нельзя бежать. Все мое — здесь. И сам я останусь здесь.
За несколько минут до двенадцати к Пупу подошел Джим в белом халате, который он надевал для бальзамирования, и зашептал:
— Пуп, покойников почти всех положили в спортзале, но Глэдис Тайри велел положить в нашей прощальной. Хочешь пойти поглядеть?
Окаменев на мгновение, Рыбий Пуп закрыл глаза, потом поднялся и покорно пошел вслед за Джимом в прощальную комнату. Глэдис в простом белом платьице лежала в простом сером гробу, стоящем в одном ряду с другими. Он смотрел на восковое бескровное лицо, хранящее след грустной улыбки, и вспоминал, как она не могла понять, что значит быть черным, — а вот теперь ее нет. У него затуманились глаза, в ушах вновь зазвучали страстные обличения Тайри, услышанные им вчера вечером в доме Макуильямса, а в душу вползло сомнение, не они ли с Тайри виновны в том, что Глэдис погибла… «Я принял закон белого человека и жил по нему. Это плохой закон, но я к нему приноровился с толком для себя, для своей семьи…» Как обычно, как всякий раз, когда он что-нибудь пытался осмыслить в жизни, он поймал себя на том, что ломает себе голову над непостижимой сущностью белого человека. Он вернулся в контору и положил руку на плечо Тайри.
— Я хочу, чтобы Глэдис положили в другой гроб. Получше, — всхлипнул он.
— Конечно, — сказал Тайри. — Положим ее, в какой ты захочешь. — Он вынул изо рта сигару. — Джим, — позвал он и мягко подтолкнул сына к стулу. — Сядь посиди, сынок.
В дверях появился Джим.
— Переложи Глэдис в гроб, какие у нас идут по высшему разряду… Погоди-ка. — Тайри встал и подошел к двери. — Я сам покажу. — Он вышел из конторы, Джим за ним.
Рыбий Пуп положил голову на стол и дал волю слезам. Спустя немного он почувствовал, как ему легла на плечо ладонь Тайри.
— Жизнь — тяжелая штука, сынок, но в ней есть и хорошее. Не надо все портить себе из-за того, что случилось, ладно?
— Постараюсь, — еле выговорил дрожащими губами Рыбий Пуп.
Они поехали домой завтракать. Держа пистолет на колене, Тайри вел машину, то и дело озираясь по сторонам. Эмма подавала на стол, отворачивая заплаканное лицо. Сама она есть не стала, сославшись на то, что у нее болит голова. Когда они вернулись в контору, позвонил доктор Брус сказать, что у него все идет без происшествий.
— Ох, не к добру это, — проворчал Тайри. — Уж больно все тихо.
— Папа, уедем! Пошли сядем в машину и…
— Нельзя бежать! Ничего это не даст! — в третий раз отказался Тайри.
В шесть с чем-то доктор Брус позвонил опять. В его возбужденном голосе звучало беспокойство.
— Тайри, Мод стало плохо, — сказал он. — Только что звонила Вера. Какой-то приступ. Сейчас еду, погляжу, в чем дело. Хотел, чтоб вы знали, где я нахожусь, понятно?
"Долгий сон" отзывы
Отзывы читателей о книге "Долгий сон". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Долгий сон" друзьям в соцсетях.