К лицу лицом.

Гимн затих. Басы пропели «Аминь!» под громкие вопли рыдающих женщин. Нескольких из них повели к двери. Рыбий Пуп увидел, как Агги жеманно отер влажный лоб скомканным платочком и, прикрыв глаза, вновь склонился к клавишам.

Эта сладкая мысль —

Вечно в сердце моем:

Чем короче мой путь,

Тем все ближе мой дом.

Завороженный певучими скорбными раскатами затихающего органа, Рыбий Пуп, ничего не видя, загляделся в одну точку и внезапно вздрогнул от неожиданности: впереди, долговязый, чернокожий, с исхудалым лицом и воспаленными, воинственно и грозно горящими глазами, стоял достопочтенный Рагланд. Он воздел длинные руки и широким, полным драматизма движением развел их в стороны. Тишина воцарилась в черных рядах. Сочным, звучным баритоном проповедник возопил:

— Смерть!

Он проворно приблизился к левому краю кафедры и повторил громче:

— Смерть!

Скользящими шагами он перешел направо и, склонясь к обращенным вверх лицам усопших, повторил:

— СМЕРТЬ!

Достопочтенный Рагланд быстро поднялся на кафедру и, подняв глаза к высокому своду, медленно, зычно, с печальным недоумением начал:

— Смерть прошла по нашей земле! Смерть, говорю я вам, пронеслась по просторам мира. О Господь всемогущий, Смерть ворвалась в наши сердца! Я призываю вас — смотрите же, смотрите, СМОТРИТЕ!.. — Он обвел длинным, костлявым перстом мертвые черные лица, застывшие в полукольце гробов. — СМОТРИТЕ, говорю я вам, что натворила смерть! Смерть прошла между нами — и вот они, ее отметины! Смерть прошла, и вот следы ее пальцев! О Господь всемогущий, я слышу, как Смерть крадется прочь и шелестит, удаляясь, ее черный саван!

— Сла-авься! — послышался старческий женский голос.

— Да воистину так! — дрожа и захлебываясь, вторил ей мужской.

Возбужденные, окованные скорбью люди подались вперед, затаив дыхание. Проповедник обернулся к торжественным лицам певчих и затянул гимн. Хор дружно вторил:

Таинственны Его пути,

Его дела святые:

Он может море перейти

И укрощать стихии.

О люди, вас пугает гром

И темных туч движенье,

А Он из них прольет дождем

Свое благословенье.

Достопочтенный Рагланд движением руки оборвал пение, и по церкви прокатились возгласы:

— Слушаем! Говори!

— Обрати к нам взор свой, Господи!

— Господи Боже, помилуй нас!

— Кто посмеет сказать: «Нет!» — когда явится ангел смерти? — исступленно продолжал проповедник. — Ты сидишь за кассой в бакалейной лавке и пробиваешь чек на сто долларов, но в дверях становится Смерть, и ты должен уйти, бросив покупателя! Ты катишь по улицам в огромном «бьюике», но является Смерть, и ты должен уйти! Ты только что встал с постели и собираешься на работу, но явилась старуха Смерть, и ты должен идти! Может быть, ты задумал строить дом и уже срядился с каменщиком и плотником, но вот пожаловала старуха Смерть, и ты уходишь за нею! Ибо Смерть зовет тебя в твой последний дом! Может быть, ты собрался жениться, и красавица невеста ждет тебя подле алтаря, и ты спешишь к ней, но старуха Смерть окликает: «Ступай сюда, человек, у меня есть для тебя другая невеста! Последняя!»

— Как это верно, о Боже!

— Все мы под Богом ходим!

— Не отвернись от нас, Господи!

— Белый ты или черный, богач или нищий, мужчина ты, или женщина, или дитя — все равно, Смерть может постучаться в любую дверь, — хрипло зашептал проповедник. — Ты танцуешь, прижавшись щекою к щеке своей милой, — продолжал он с жестким сладострастием, — играет чудесная музыка, но приходит Смерть и тихо зовет: «А ну-ка, потанцуй со мной!»

— Сьюзи, моя маленькая! — горестно воскликнула мать Тедди. — Бедная моя Сьюзи!

Сидящие в церкви раскачивались в такт словам, мерно кивая головами. Рыбий Пуп сидел неподвижно; он привык к заупокойным службам, он слышал их всю жизнь и мог бы, кажется, сам без особых усилий отслужить панихиду, но эта была иная, чем все. Перед ним лежал в гробу Тайри — Тайри покинул его навеки, и некому было больше встать между ним и враждебным миром белых.

— Но знайте, только глупец будет сетовать на Смерть! — все более воодушевляясь, продолжал достопочтенный Рагланд. — Смерть — лишь посланница Бога по особо важным поручениям. Ее пульмановский вагон — ураган! Ее самолет — ветер! Ее трамвай — удар грома! И одно только остается тебе, когда Смерть постучит к тебе в дверь, — сказать: «Господи, помилуй мою грешную душу!»

— Боже правый, смилуйся над нами!

— Неисповедимы пути твои, Господи!

Проповедник подал знак и вместе с певчими под гулкие звуки органа возвысил свой голос в песнопении…

Божие Богу мы воздадим.

А что еще можем дать?

Все, что имеем, — лишь Ты один,

Ты и Твоя благодать.

Достопочтенный Рагланд взмахнул рукой, призывая к молчанию, подошел к краю помоста и обвел взглядом немые черные лица в гробах.

— Кое-кто у нас в городе, — будничным скучным голосом начал он, — поговаривает, что надо бы выяснить, кто виноват в том, что умерли эти люди. Поговаривают даже, что надо бы посадить в тюрьму виновных. — Устремив взгляд поверх моря черных лиц, он рассмеялся глухо и язвительно: — Ха-ха-ха! Разве не знают эти глупцы, что никого нельзя убить, если нет на то Божьей воли? Без воли Господней птица не пролетит — капля дождя не прольется, если только Господь не скажет: «Пролейся, дождь!» Вы думаете, в вашей власти убить человека? Глупцы! Вы убьете и скажете: «Вот я убил!», а на самом деле лишь облечете в слова то, что содеяно Господом! Когда Господь творит свою волю, закрой-ка рот да помалкивай! И если Господь призовет тебя — значит, для твоего же блага! О, если бы человек мог хоть на мгновение увидеть себя глазами Господа, каким неразумным и невежественным предстал бы он перед собою!

По церкви прошел возбужденный ропот. Проповедник опять опустил глаза на застывшие, мертвые черные лица, а из толпы летели заунывные выкрики:

— Святую истину говорит!

— Спаси нас, Господи!

— Вот здесь передо мною лежит человек, который был одним из владельцев танцзала под названием «Пуща»! — Проповедник показал на гроб Тайри, а потом на другой гроб. — А вот человек, который работал на него! Смерть подстерегла и хозяина, и его работника! — Проповедник показал на еще одно черное лицо. — А вот этот играл на трубе, чтобы юношам и девушкам веселей было танцевать! — Он повернулся в другую сторону, показывая на рядок простых гробов. — А вон лежат девушки и юноши, которые так весело танцевали! — Вернувшись на кафедру, проповедник тяжело опустил кулак на открытую Библию и спросил: — Так скажите же мне, кто это все замыслил? Чей разум способен постичь божественную справедливость? Четвертого июля встал Господь и призвал:

— Смерть! Поди сюда!

— Господи Иисусе!

— Ступай, Смерть, в ту страну, что зовется Америка!

— Слушайте слово Господне!

— Смерть, найди штат по названию Миссисипи!

— Слушайте, что говорит Господь!

— Смерть, ступай в город, который зовется Клинтонвиль!

— Господи, слава тебе!

— Найди, Смерть, человека по имени Тайри Таккер!

— Слава царю небесному!

— Смерть, скажи Тайри Таккеру, что я хочу его видеть!

— Смилуйся, Господи!

Какая-то женщина с протяжным воплем вскочила и затопталась на месте, подпрыгивая; к ней подскочили распорядители и с трудом вывели из церкви.

— Смерть, скажи Тайри, пускай все бросает, чем бы он ни был занят, ему настал срок идти домой!

Рыбий Пуп невольно поежился, как от холода. Эмма, схватив его за руку, наклонилась вперед и истерически зарыдала. Достопочтенный Рагланд, словно бы продолжая изображать Всевышнего, отступил назад; на лице его отобразились гнев и недоумение.

— Что это ты мне говоришь, Смерть? Говоришь, Тайри занят? Говоришь, у него встреча назначена с важными людьми? Послушай-ка, Смерть. С тобой говорит Господь Всевышний! А ну, воротись в страну Америку, в штат Миссисипи, в город Клинтонвиль и скажи этому Тайри Таккеру, чтобы знал свое место! Скажи, пускай сию минуту все бросает! Его не кто-нибудь к себе требует, а Создатель.

Проповедник сердито прошелся с одного конца кафедры на другой и продолжал негромко, обиженно, горячо:

— Скажите пожалуйста, Тайри занят! — Он остановился, пригнулся, указал правой рукой на сводчатый потолок церкви и возопил: — Когда тебя призывает Господь, то хочешь не хочешь, твое дело — явиться!

— Аминь!

— Славься, Господи, славься!

Достопочтенный Рагланд снял очки и, глядя опять на мертвые черные лица, обратился к ним с нежностью:

— И все вы явились к нему, правда же? Все вы ему покорились. — Проповедник осуждающе взглянул на толпу и недовольно сказал: — Кто там из вас смеет говорить, будто эти люди, представшие ныне перед троном Всевышнего, скорбят? Что ведомо вам о промысле Господнем? Ничего! Когда вещает Господь, возведите очи ваши горе и воспойте:

И когда я вижу тот крест святой,

На котором Царь мира распят,

Понимаю, сколь скуден мой скарб земной,

Презираю все, чем богат.

— Аллилуйя!

— Аминь, аминь, аминь!

Проповедник вышел из-за кафедры и, подойдя опять к краю помоста, вытер взмокший лоб белым платком.

— Что ж, говорите… — продолжал он с неодобрением. — Господь вам не препятствует… Он терпелив, всеведущ… — Достопочтенный Рагланд вдруг загремел: — Болтайте, никто вам рот не заткнет, ему-то ведь все равно! Ха! Иные дурни кичатся: я, мол, такой-сякой, отчаянный, отпетый, я и убью, и обману, и солгу — я ничего не боюсь… — Подойдя к самому краю помоста, проповедник вытянул шею и, обращаясь к худому молодому покойнику, лежащему в простом бедном гробу, произнес: — Чарли Мур, мне говорят, ты много сидел по тюрьмам. Многих судей ты видел, говорят, по разным судам… Что ж, Чарли, вот ты и пришел на свой последний суд! Ты предстал перед всесильным судьей! — Упоенный голос его окрасился легким оттенком жестокости: — Скажи, Чарли, кого ты сейчас позовешь к себе в защитники?

— Скажи ему, проповедник!

Достопочтенный Рагланд подался вперед и хрипло зашептал:

— Слушай-ка, Чарли, что я тебе спою:

Есть страна, что светлей, чем восход,

Тот, кто верит, увидит ее,

Там Отец наш детей своих ждет

И готовит нам, грешным, жилье.

Тихим, светлым путем

Мы отсюда уйдем, соберемся на том берегу.

— Святые слова твои, Боже милостивый!

— Это он нам готовит жилье!

Проповедник смахнул со лба пот и вновь ринулся в наступление:

— Кто подумал бы месяц назад, что я буду стоять здесь сегодня, провожая в последний путь этих чад Господних? Кто решится сказать, скольким из нас суждено здесь быть через год? Ваше будущее в руках Господних! Есть люди, которые говорят, будто они правят этим городом! — Голос преподобного Рагланда исполнился яда. — Пускай себе говорят! Пускай кожа тех, кто правит этим городом, белее снега — но мы-то знаем, кто здесь хозяин! ГОСПОДЬ ЗДЕСЬ ХОЗЯИН! Он сильней президента, сильней губернатора, мэра, начальника полиции…

Рыбий Пуп почувствовал, как кто-то легонько тянет его за рукав. Он оглянулся. К нему, с письмом в руке, наклонился Джим.

— На, Джейк принес. Заказное с нарочным.

— Спасибо, Джим.

Рыбий Пуп взял толстый конверт и положил в карман. Делая вид, будто продолжает слушать проповедника Рагланда, он уже не думал ни о чем, кроме этого письма. Он украдкой взглянул на конверт и увидел на нем свое имя, написанное крупным женским почерком. В обратном адресе значилось: Люси Крейн. Не знает он никакой Люси Крейн. Письмо проштемпелевано в Детройте. Но он никого не знает в Детройте… В растерянности Рыбий Пуп встал и на цыпочках дошел по проходу до боковой двери, за которой была мужская уборная. Там было пусто. Он оторвал краешек конверта и вытащил толстую связку бумаг. К ним было приложено письмо:

«Пуп, голубчик!

Я знаю, тебя удивит это письмо. Я давно собиралась тебе написать и наконец решила открыть тебе кое-что, может быть, это принесет тебе пользу. Погашенные чеки, которые ты найдешь в конверте, я до сих пор держала у себя, потому что не знала, как с ними поступить. Тайри послал их мне и просил распорядиться ими, как я сочту нужным. Меня больше нет в Клинтонвиле, и мы не можем обсудить это с тобой. Поэтому решай сам, как быть. Это те самые чеки, которые ты (сам того не зная, наверно) передал мне вместе с письмом в тот вечер, когда мы с доктором Брусом бежали в Мемфис…»