– Хотя, если подумать… – протянул Лука. – Ты можешь пригодиться и в Лондоне. Нам понадобится надежная команда. Надеюсь, ты не мечтаешь всю жизнь провести в Пеннфлите?

Надо же, ей такое и в голову не приходило. А ведь в этом есть смысл. Она – верная и трудолюбивая, на нее можно положиться. Умеет держать слово. Почему бы им действительно не привлечь ее в свой новый проект?

Лондон… Здо́рово! Услужливое воображение тут же нарисовало картину: вот Анжелика в небольшой квартирке, которую снимает вместе с кем-нибудь из сотрудников нового отеля; вот она плутает лондонскими улицами, небрежно размахивая бумажным пакетом из престижного универмага… Незамужняя, уверенная в себе, модная, при деньгах.

Вот они с Лукой сидят в коктейль-баре.

«Ну-ну, помечтай, – одернула она себя. – И как в эту сказку вписывается Дилл? Забудь».

– Тогда ни пуха ни пера, пусть все сложится, – произнесла Анжелика.

– К черту!

Он продолжал многозначительно на нее смотреть. Анжелика не знала, что делать. Она никогда не отличалась особой застенчивостью, но рядом с Лукой чувствовала себя неуверенно.

К счастью, в эту минуту на лестнице показалась Клэр.

– Я думал, ты переодеваешься к ужину, – заметил Лука.

– Нет, – удивленно ответила Клэр, но, поймав взгляд помощницы, тут же сориентировалась. – Ну, то есть я собиралась. Как обычно, меня по пути перехватили.

– Да уж, мы себе не принадлежим. Меня вот тоже перехватили. – Лука напоследок одарил Анжелику хитрой улыбкой и окончательно переключился на Клэр. – Пойдем собираться. Столик нам заказан на полдевятого, но надо еще кое-что обсудить. Мы должны петь в унисон.

– Беги первым, – кивнула Клэр. – Примешь пока душ. Я – за тобой.

Лука легкой, пружинящей походкой пересек холл и взлетел вверх по лестнице. Анжелика с Клэр проводили его взглядом и посмотрели друг на друга.

Ни одна не сказала ни слова. Ситуация становилась все запутаннее.


Ник лежал на кровати и вслушивался в тишину.

Надо вставать. Одеваться. Идти вниз. Напиться с друзьями. Но сил нет. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой; не мог думать, не мог ничего решать – в точности как в день смерти мамы. И в тот день, когда Ник понял, что Клэр его предала.

Разумеется, мужчины семейства Барнсов поверили выдумке Изабель: она едет на Лансароте восстановиться после перенесенной вирусной инфекции. Мама вела себя очень убедительно. И разумеется, ничего странного в том, что она так редко звонит, они не видели: по ее словам, на вилле у Салли нет телефона. Она звонила дважды; голос звучал далеко и слабо – Изабель объясняла это тем, что в телефонах-автоматах в Тегисе плохая связь. О том, что она общалась с ними из хосписа, лежа в кровати, при смерти, Барнсы узнали совсем скоро: в двадцатых числа января им позвонила медсестра и сообщила, что мама умерла.

Все четверо были безутешны. Оглушены, контужены. Они никак не могли смириться с тем, что сделала Изабель. Джеральд – одинокий, поникший – совершенно растерялся; трое братьев пытались собраться с силами и организовать похороны. Единственным их спасением стала Клэр. Клэр, которая занималась домашними делами, договаривалась с гробовщиком, общалась со священником. Их надежная опора. Она интуитивно чувствовала, что и как делать, была рядом с осиротевшими Барнсами двадцать четыре часа в сутки – поддерживала, обнимала, стряпала, отваживала посетителей или, наоборот, пропускала их в дом в зависимости от того, кто пришел. Клэр позаботилась о цветах и извещениях, о псалмах и их очередности. Она готовила запеканки и заставляла Барнсов есть. Отправила Джеральда к врачу и купила ему снотворное. Известила о беде куратора Недоросля и основных клиентов «Мельхиор Барнс», связалась с адвокатом.

По ночам Ник жадно грелся от ее тепла. Его безвольно несло куда-то, он безумно злился на себя за то, что не знает, как быть дальше, как себя вести; за то, что не в состоянии общаться с отцом; за то, что они так глубоко увязли в собственном горе и не способны действовать. Ник не представлял себе жизни без мамы. Дом без нее замер, потух. Она была их якорем. Без Изабель четверо мужчин Барнсов совсем потерялись, никому из них не хватало сил взять бразды правления в свои руки. Какое счастье, что есть Клэр! Ника мучило чувство вины за то, что они взвалили все на ее плечи, но она, кажется, справляется. Правда, рождественская простуда у нее так и не прошла, опустилась в бронхи, и Клэр никак не удавалось выздороветь. Они в ней нуждаются. Она так храбро, без единого вопроса, заняла место Изабель…

А за три дня до похорон Ник узнал – почему.

Они сидели в кухне и обсуждали тривиальный вопрос – включать ли музыку на поминках.

– Да, она хотела музыку, – произнесла вдруг Клэр.

– Хотела? – удивленно переспросил Ник.

– Да.

– Ты имеешь в виду «хотела бы»?

Наступило молчание. Долгое-долгое молчание.

– Да, – наконец сказала Клэр. – Хотела бы.

Тогда-то Ник и понял – она все время знала. Была посвящена в мамину тайну. Подготовлена. Клэр знала, чего хотела Изабель. Клэр заранее учили о них заботиться.

Он вскочил.

– Ты знала! – Его трясло.

– О чем? – Клэр не смела поднять взгляд.

– Ты знала, куда уехала мама. – Он шагнул ближе. – Признавайся! Она тебе рассказала, да? Ты была ее сообщницей! Теперь все ясно. Вот как ей удалось…

Струящиеся по лицу Клэр слезы ответили вместо нее.

– Уходи. Убирайся из нашего дома и не вздумай прийти на похороны. Ты предала меня, папу… нас всех. Как ты могла?

– Она взяла с меня слово, – всхлипывала Клэр. – Может, и правильно. Ну что хорошего было бы, если б вы знали? Изабель все равно бы умерла…

Ник услышал приближающиеся шаги отца.

– А ты объясни это папе, – бросил он. – Посмотри ему в глаза и попробуй оправдаться. Посмотрим, согласится ли он с тобой.

Клэр в ужасе посмотрела на Ника.

– Я поступила так, потому что любила ее. Потому что думала, так будет лучше! – Она схватила сумочку и выскочила через застекленные двери на лужайку.

Ник не успел ее удержать. Вошедший в кухню Джеральд увидел лишь спину Клэр, мчащейся по мостику прочь от дома.

– Куда это она? – спросил он у сына.

Ответить Ник не смог. Он повалился на стул, уронил голову на руки и горько разрыдался. Как же так?! Он в ней души не чаял, а она… поступила так с ним, с его семьей… Пусть убирается из их жизни! Навсегда.


Внешне похороны миссис Барнс выглядели такими же красивыми и полными достоинства, как она сама при жизни. Зато кроющаяся за ними правда была столь же уродливой, как унесший Изабель рак. Во время церемонии Джеральд, Недоросль, Феликс и Ник старались держать себя в руках, однако потрясение, вызванное ложью Клэр, лишь усугубляло их горе. Чтобы объяснить отцу и братьям отсутствие Клэр, Нику пришлось все рассказать. Четверо Барнсов еще не успели толком обдумать возможные последствия или взвесить, кто, в чем и насколько виноват, – когда адвокат вручил каждому из них по письму от Изабель.

Послания были написаны от руки знакомыми бирюзовыми чернилами, которыми она подписывала приглашения и благодарственные письма, изящным почерком с затейливыми завитушками, с буквами «а» и «е» в греческом стиле и содержали один и тот же текст:


Дорогие мои, чудесные мальчики!

К тому времени, как это письмо попадет к вам в руки, вы наверняка успеете на меня разозлиться. Но, пожалуйста, попробуйте отключить ваши чувства и понять, почему я решила поступить именно так. Не сомневаюсь, вы считаете, что у меня в отличие от вас был выбор. Наверное, вы правы. Возможно, мною двигал эгоизм. Возможно, я думала лишь о себе. Только знаете, как это тяжело? Я бы многое отдала, чтобы никогда не стоять перед необходимостью такого выбора.

Словом, надеюсь, вы меня простите. И запомните такой, какой я хочу сохраниться в вашей памяти. Ведь в моих последних воспоминаниях каждый из вас счастлив, весел и беззаботен. Оставайтесь такими всегда – ради меня.

С огромной любовью, ежечасной и вечной.

Целую. Мама.

В письме Ника имелся постскриптум:


Дорогой Ник!

Прошу тебя, не вини Клэр за то, что она согласилась стать моей союзницей. Я нуждалась в помощнике, а у нее хватило мужества уважать мои желания. Ей было безумно трудно. Пожалуйста, поверь мне: она поступила правильно. Клэр очень тебя любит, любит так же сильно, как я. Уверена – с ней твое сердце всегда будет в безопасности.

Мама.

Ник лежал на кровати, уставясь в листок. Нет, он не вынесет потери сразу двух людей, которых любит больше всего на свете… Горе от смерти мамы перечеркнуло боль от ухода Клэр. Но Клэр ведь жива, ее можно вернуть!

Ник знал, как ловко Изабель умела уговаривать. Как легко могла обвести любого вокруг своего изящного пальчика. Он представил ярко-голубые мамины глаза, гипнотизирующие Клэр; хрипловатый голос, полный медоточивой убедительности; эмоциональный шантаж.

Внутри вдруг вскипел гнев на Изабель. По какому праву она поставила под удар его отношения с Клэр? Понимала ведь, что он взбесится, не простит.

Ник скомкал письмо, швырнул через всю комнату, встал, схватил кеды и кинулся к двери. Коридор, вниз по лестнице, улица, пролететь по мостику, промчаться по узкой улочке, перемахнуть через изгородь, пронестись по полю… Скорее к дому Клэр!

Он, задыхаясь, подбежал к крыльцу. На подъездной дорожке стоял неприметный «Ровер». На двери – ни молотка, ни звонка, будто гостей здесь никогда не ждут. Ник постучал по стеклу, окинул взглядом фасад, пытаясь сообразить, какое из окон ведет в комнату Клэр. Он заходил туда лишь однажды, когда она вернулась за забытой кофтой.

Двери открыл мистер Марло.

– Добрый день, – настороженно сказал он.

– Скажите, пожалуйста, Клэр дома? Мне надо с ней поговорить. – Ник улыбнулся, стараясь сгладить впечатление от своего безумного вида: дыхание прерывистое, на лбу – испарина.

– Ее нет.

– А вы не знаете, когда она вернется?

– Понятия не имею. – Отец Клэр нахмурился.

– Она на работе? Будет вечером?

– Видите ли… – Мистер Марло замялся, словно не желая быть горьким вестником. Сердце у Ника екнуло. Авария? Боже мой, авария! А он ничего не знал! – Видите ли, она уехала. И неизвестно, когда вернется.

– В смысле… в отпуск?

– Нет. – Лицо мистера Марло было непроницаемым. – За границу.

– Куда? – От страха во рту появился металлический привкус.

Такого Ник предвидеть не мог. Клэр не походила на путешественницу-авантюристку, которая способна бросить пару вещей в сумку, схватить паспорт и упорхнуть неведомо куда.

– Извините. Она просила никому этого не сообщать. – Мистер Марло окинул гостя тяжелым взглядом.

Осуждает, подумал Ник. Интересно, что Клэр рассказала родителям? Она не посвящала их в подробности своей личной жизни, но после того, как он ее прогнал, вполне могла им довериться. А к кому ей было еще обратиться?

Ник задумчиво посмотрел на мистера Марло. Что же ему известно?

– У меня срочное дело. Мне очень нужно с ней поговорить.

– Боюсь, вам придется подождать.

Да как смеет этот человек, не умеющий любить свою дочь и не интересующийся ею, судить его, Ника?!

– Если Клэр захочет с вами связаться, она сделает это сама. Пока же, думаю, вам не стоит ее беспокоить. Не звоните и не приходите больше, пожалуйста.

Дверь закрылась.

Что делать дальше, Ник не знал. Звонить на мобильный, который он сам подарил ей на Рождество, бесполезно – убегая из «Мельницы», Клэр оставила телефон на кухонном столе.

Следующие несколько дней Ник повсюду пытался разузнать, куда исчезла Клэр. Он поехал в ее старый колледж и слонялся у корпуса гуманитарных наук, приставая с расспросами к студентам. Знаете ли вы Клэр Марло, давно ли с ней виделись? На него смотрели как на сумасшедшего, а потом какой-то преподаватель предупредил: если Ник не уйдет сам, его выставят.

Он пошел в паб. Клэр время от времени продолжала подрабатывать там по выходным, если случался большой наплыв клиентов. Уж начальству-то она наверняка оставила новый адрес или как-то объяснила свой отъезд.

Но Мэл тоже ничего не знала. Она усадила Ника за барную стойку, налила пива с черносмородиновой наливкой. Будто ему снова пятнадцать.

– Сказала только, что не вернется. Даже за зарплатой не пришла, велела отдать родителям. И куда едет, не сообщила.

Ник в отчаянии обхватил голову руками.

– Бедненький мой птенчик. – Мэл сочувственно его обняла. – Как же вам обоим тяжело. Вам всем тяжело… Жизнь – штука несправедливая.

– Смерть еще несправедливей, – простонал он в рукав свитера.

– Поплачь, поплачь, милый…

Ник всхлипнул и уткнулся в знаменитый пышный бюст Мэл, благоухающий духами «Обсешн». Она совсем не была похожа на маму, но от нее веяло такой добротой и лаской, что от тоски по Изабель у Ника перехватило дыхание. Дома четверо Барнсов никогда не плакали – боялись, что если начнут, остановиться уже не смогут. Он прорыдал больше часа, и Мэл все это время держала его в объятиях, гладила, бормотала успокаивающие глупости и баюкала, как ребенка.