Соня Мармен - Долина Слез

– Куда ты? – Я тоже вскочила на ноги.

– Подышать свежим воздухом, – ответил он язвительно. – Здесь дышать точно нечем. А ты лучше поспи. Завтра мы едем к Лон-Крэгу. И не жди меня, я еще хочу кое-что уладить.

Я загородила спиной входную дверь.

– Уладить с Мэгги?

Лиам воздел руки к небу в немом отчаянии.

– Кейтлин, ради всего святого! Мне начинают надоедать твои глупости! Какая муха тебя укусила? Все эти женщины… они были до нас с тобой, а вот ты и Уинстон…

Он замолчал, лицо его перекосилось от гнева. Кровь во мне снова закипела, и я бросилась на него, сквозь зубы выплевывая обидные слова:

– Да как ты смеешь? Как можно это сравнивать? Мерзавец! Ты сказал, что понял…

Он попытался поймать мои руки, осыпавшие его ударами.

– Я не врал тебе, Кейтлин! Но неужели ты думаешь, что этого хватит, чтобы забыть? Чтобы перестать представлять тебя с ним? Господи, если бы это было так!

Он смотрел на меня – бледный, печальный.

– Если твоего мужа снова арестуют, что ты сделаешь, чтобы вызволить его?

– Если ты думаешь, что я отдамся целому полку гвардейцев, то ошибаешься! – выкрикнула я. – Теперь я и пальцем ради тебя не шевельну!

Наконец ему удалось поймать мои руки. Другой рукой он схватил меня за волосы и потянул назад, заставляя посмотреть себе в лицо.

– Мы должны жить с нашими демонами! Если не выходит от них избавиться, что ж, остается только терпеть!

Он дышал тяжело, и сердце его билось так же бешено, как и мое собственное. Я попробовала вырваться, но Лиам прижал меня к себе еще крепче и дернул за волосы так, что мне пришлось запрокинуть голову. Я чувствовала, что все его тело напряжено. Мне было больно, и я застонала, дав ему знать об этом.

Взгляд его обжигал меня, проникал в самую душу. Прерывистое дыхание коснулось моей открытой шеи, мгновение – и к ней прильнули его влажные губы. Пальцы, сжимавшие оба моих запястья, разжались и атаковали шнуровку на моем корсаже.

– Лиам!

– Кейтлин, помолчи!

– Лиам, я не хочу…

– Черт! Замолчишь ты наконец?

Он закрыл мне рот поцелуем и быстро управился с корсажем, причем расстегивал он его по-прежнему одной рукой. Соски моих налитых грудей напряглись, стоило его пальцам проникнуть в вырез сорочки. Когда он легонько ущипнул меня, я вскрикнула от удовольствия.

Едва он начал ласкать меня, и мой гнев сменился желанием. Одной рукой я попыталась расстегнуть его ремень, а второй – брошь на плече, скреплявшую концы пледа. Предметы нашей одежды один за другим падали на пол у наших ног.

– A ghràidh mo chridhe, зачем себя мучить? – спросил он шепотом. – Я так тебя люблю, так тебя хочу… Я за тебя жизнь отдам…

Я ласково прикусила его сосок. Руки мои медленно соскользнули по его груди и животу вниз, к бедрам. Он вздрогнул, когда я погладила его по ягодицам, и мускулы его напряглись, стоило мне вонзить в них ногти. Языком я пробежала по тонкой дорожке волос внизу живота. Лиам со стоном обхватил мою голову руками и направил туда, где пульсировало желанием его мужское естество.

– Боже, Кейтлин… – прошептал он хрипло.

Он весь дрожал от возбуждения.

– Да, a ghràidh, о да! Я готов умереть за тебя…

Дрожь прошла по его телу, хриплый рык сорвался с губ. Запутавшиеся в моих волосах пальцы медленно ослабили хватку. Он упал на колени рядом со мной, дрожа всем телом, и заглянул мне в глаза.

– Я твой душой и телом, – проговорил он едва слышно. – Ты можешь уничтожить меня, если захочешь… Можешь растоптать меня… Моя жизнь в твоих руках!

– Лиам, mo rùin! Я тебя люблю и никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе дурного!

Он подхватил меня на руки, перенес на кровать. Губами и пальцами он подарил мне наслаждение, перенесшее меня в мир, где правят ощущения, а не разум, туда, где удовольствия не имеют границ. Когда же, тяжело дыша, я вернулась в настоящее, голова его покоилась у меня на животе, а мои пальцы перебирали его кудри.

– Dе́ a bhios tu, mo leanaibh mhùirnich? Ar mac? Ar nighean?[129] – ласково спросил он, касаясь губами моей влажной кожи.

– Думаешь, ребенок тебя слышит?

– Конечно!

Он придвинулся ко мне, и наши лица оказались очень близко. Я посмотрела на него и вдруг поняла, насколько глупо повела себя в этот вечер. «Нет, ни за что больше не поддамся глупой ревности! Никогда!» Теперь я знала, что он любит меня больше всего на свете, да и сама я была готова отдать за него жизнь. И все же, несмотря на это, мне не хотелось расставаться с ним и жизнью слишком быстро: обмен товарами был назначен на завтрашний вечер и грядущее предприятие не на шутку тревожило меня.

– Какой план действий на завтра?

– С наступлением ночи будем ждать на берегу. По нашему сигналу с корабля спустят лодки и оружие. Ты подождешь нас в старой часовне, недалеко от места высадки, и Калум присмотрит за тобой.

– Он расстроится, – пробормотала я себе под нос.

– Да, знаю, но я пообещал его матери, что с ним ничего не случится. Он еще слишком юн. У него все впереди!

– Но ведь в его годы ты уже ходил вместе с кланом грабить Аргайл…

– Надеюсь, ты ему об этом не станешь рассказывать? – спросил Лиам и ущипнул меня за ляжку.

– Чтобы он со всех ног побежал вам помогать, а меня бросил одну на растерзание бандитам? Ну уж нет!

Лиам нахмурился и кашлянул, прочищая горло.

– Если все пройдет благополучно, я вернусь за тобой еще до рассвета.

Панический страх тисками сжал мое сердце.

– А если нет?

– Тогда вы с Калумом вернетесь в Гленко.

Я отвернулась, пряча слезы.

– Кейтлин, я не стану легкой добычей, поверь! Не хочу возвращаться в тюрьму…

– Пока еще не поздно, Лиам! Твои люди могут поехать на побережье… без тебя.

– Нет! – живо возразил он, приподнявшись на локте. – Кейтлин, ты понимаешь, о чем просишь меня? Разве я могу оставить своих людей?

– Да, я понимаю, – уступила я со вздохом.

– Все будет хорошо, обо мне не тревожься!

– Легко тебе говорить! – буркнула я в ответ. – Что, если вам устроят ловушку? Мы так и не выяснили, кто предатель, и этот твой сержант Барбер может снова оказаться у тебя на пути! Кстати, ты заметил, что Исаака весь вечер не видно? Куда он мог уйти?

При упоминании об Исааке Лиам помрачнел и медленно покачал головой.

– Я это заметил. Кейтлин, в страшном сне мне бы не приснилось, что Исаак – предатель! Он всегда был одним из лучших в моем отряде. Но с тех пор, как умерла Меган, он, должен признать, ведет себя странно… Стал надолго отлучаться из деревни, на вопросы не отвечает… Куда он может уходить? Понятия не имею! Да, я знаю, что он злится на меня, и понял бы, если бы он предал меня. Но предать клан? Ты права, нужно выяснить, что он затевает. Завтра на рассвете поговорю об этом с Томасом!

Он помолчал немного и ласково посмотрел на меня.

– A ghràidh, улыбнись мне!

Я ответила вымученной улыбкой. Лиам погладил меня по щеке и поцеловал в ямочку.

– От тебя чудесно пахнет лавандой, – сказал он, понюхав мои волосы.

Наши пальцы переплелись, и он завел мне руки за голову. Раздвинув коленом мои бедра, он лег на меня. Его загорелая кожа влажно блестела в свете свечи.

– Забудем о ревности! – шепнул он. – Ни одна другая женщина не возбуждает меня так, как ты!

– Да неужели?

Он взял меня сильным движением бедер. С губ моих сорвался крик, и я подалась ему навстречу. Лиам замер и какое-то время смотрел на меня сквозь ресницы.

– Люблю смотреть, как ты выгибаешься от удовольствия подо мной, это так меня возбуждает…

Он стал двигаться во мне, и мы по-прежнему смотрели в глаза друг другу. Мое дыхание стало прерывистым.

– А когда ты вскрикиваешь… О Кейтлин!

– Не останавливайся, умоляю…

Он ускорил ритм, и каждый толчок заставлял мое тело вздрагивать. Я обняла его торс ногами. Обжигая меня взглядом, Лиам прошептал:

– Господи, знала бы ты, какая ты сейчас красивая…

Он застонал и упал на меня.

– Знаешь… из того, что мне нужно… для счастья… ты – на первом месте!

Его слова озадачили меня.

– Правда? А что же, интересно, на втором месте?

– Бутылка лучшего шотландского виски! – ответил он, улыбаясь во весь рот.

Я шлепнула ладошкой себя по лбу.

– И правда! Ну как можно спрашивать такие глупости?

Живительный морской воздух наполнил мою грудь. Закрыв глаза, я вдохнула запах водорослей, который поднимался на самый верх, и вслушалась в шум прибоя, разбивавшегося далеко внизу, у подножия отвесной прибрежной скалы.

В заброшенной часовне было темно. Несколько лучиков лунного света проникало в щели между грубо сколоченными досками щитов на окнах. В дверном проеме вырисовывался силуэт Калума. Он стоял спиной ко мне, подстерегая малейший шорох, малейшее движение в окружавшей нас темноте. Для своих шестнадцати он был очень рослый и крепкий. Гладкая кожа и редкая щетина на подбородке выдавали его юный возраст, но, глядя на широкие плечи и красиво очерченные мощные икры, можно было предположить, что, повзрослев, он приобретет впечатляющую стать.

Странная мысль пришла мне в голову, когда я смотрела на Калума. Наступит ли день, когда мне посчастливится посмотреть на Стивена? Словно бы отвечая мне, в моем животе шевельнулась другая жизнь. Инстинктивно я положила руку на живот и охнула от удивления, чем привлекла внимание юноши. Мгновение – и он оказался рядом. Схватившись за меч, Калум стал осматривать каждый темный уголок в поисках затаившегося неприятеля. Когда выяснилось, что в часовне мы по-прежнему одни, он разочарованно вздохнул и поставил меч острием на земляной пол.

– Вы в порядке, миссис Макдональд?

– Да, со мной все хорошо, Калум, – ответила я. – Ребенок шевельнулся!

– А…

Плечи его расслабленно опустились. Длинные гладкие волосы юноши красиво блестели в лунном свете. Он заплел их в косы по обе стороны лица, совсем как кельтские воины много веков назад. К моему изумлению, Калум не стал дуться, когда выяснилось, что этой ночью ему предстоит охранять меня.

– Вы почувствовали, как он шевельнулся в животе? – спросил он робко.

– Да. Сегодня – в первый раз.

– А как это, ну, когда он шевелится?

– Трудно объяснить… Как будто у тебя в кулаке трепещет живая рыбка.

– Правда? – удивился он, пытаясь представить себе это ощущение и бессознательно сжимая пальцы в кулак.

Он прислонился к выбеленной стене. Штукатурка отваливалась большими кусками, открывая черные камни.

– Вы боитесь родов? – задал он неожиданный вопрос.

– Пожалуй, нет… Хотя, честно говоря, я об этом еще не думала, – соврала я.

– Помню, как мама рожала моего младшего брата, Робина… Мне тогда было девять лет. Я спрятался под окном нашего дома и…

Он помолчал немного и закончил фразу:

– …думаю, маме было очень больно. Она так кричала и ругалась такими словами, что я не осмелюсь повторить их вам!

– Да, я знаю…

Воспоминания о том дне, когда родилась моя сестра Мирна, внезапно всплыли в памяти, а вместе с ними – все страдания и печали, неизменно сопутствующие неудачным родам. Едва закричал новорожденный, как я услышала крики и стоны отца. Мне тогда было семь, и я решила, что папа расстроился, что на свет появилась еще одна дочка. И только когда я увидела, что мама так и не проснулась, я поняла, что она умерла. Я очень долго верила, что мама отдала Мирне свою душу, произведя ее на свет. Но теперь, став взрослой, я осознала, что наша судьба в руках Господа. Когда я разрешалась от бремени Стивеном, эти несчастливые воспоминания снова терзали меня, а страх многократно усиливал боль от родовых схваток.

– Страдание – удел людской, разве не так? – вздохнула я.

– Однажды священник сказал, что женщины рожают в муках, искупая этим первородный грех.

Я иронически хмыкнула. Женщинам надлежит страдать, искупая грех… Но какой? Разве это грех, когда тебя изнасиловали? Выходит, я искупала грех Даннинга?

– А ты сам как думаешь?

– Ну, не знаю… – пробормотал юноша. – Отче сказал, что это грех – когда женщина соблазняет мужчину!

– Разве грех для женщины – любить мужчину?

– Но ведь она с ним…ну, вы понимаете, о чем я…

Он замялся, преодолевая смущение.

– Даже если этот мужчина – ее супруг?

– Ну, если так, я не знаю, – отрезал он уже с большей уверенностью.

– Почему же тогда ей обязательно нужно страдать? – не сдавалась я.

Бедняга Калум совсем растерялся, но мне было забавно наблюдать, как он размышляет над этим противоречивым постулатом, одним из многих, которые навязывает нам наша религия и за неисполнение которого нам грозит, в лучшем случае, чистилище, а в худшем – вечные муки ада.

– Тебе уже доводилось бывать в таких поездках? – спросила я, меняя тему разговора и нарушая тем самым повисшую в часовне тягостную тишину.