– Но где вы его раздобыли? – спросил ошарашенный Калум.

– Они не стали меня обыскивать. Кинжал все это время был у меня в чулке.

Я с тревогой посмотрела на дверь.

– Найди Лиама и скажи, что меня отправили в поместье Даннингов.

Глаза Калума расширились от удивления.

– Капитан драгун продал меня, – продолжала я. – Беги сегодня ночью, если, конечно, у тебя получится. Лиам наверняка где-то поблизости.

– Но как я его найду?

– У меня предчувствие, что он первым тебя отыщет. Верь мне!

Калум сунул кинжал в зловонную солому, взял мою руку и поднес ее к губам.

– Я найду его, обещаю! Даже если мне придется перевернуть вверх дном всю Шотландию!

– Замани охранника ночью в камеру и ударь в живот. Лиам говорит, что это почти всегда срабатывает.

Юноша улыбнулся мне.

– Bi faicealach![132] – шепнула я, целуя его в щеку.

– Обо мне не тревожьтесь, мэм! Я выкручусь!

Я подошла к двери, сделала печальное выражение лица и вышла из камеры.

* * *

За Бекки, уносившей блюда с едой, к которой я едва притронулась, закрылась дверь. Покусывая губы, я исподтишка наблюдала за Уинстоном. Во время трапезы он говорил мало, не выказывал ни волнения, ни радости. Наконец он отодвинулся от стола, встал и потянулся за наполовину пустой бутылкой бордо. Одну бутылку он уже успел выпить. «Скоро совсем свалится с ног!» – подумала я, глядя, как он пьет из горлышка. По крайней мере на ногах он держался уже некрепко.

Уинстон со стуком поставил бутылку на стол и, пошатываясь, направился ко мне. Пальцы его пробежали по крахмальному кружевному воротнику платья из зеленого шелка, которое он заставил меня надеть к ужину.

– Ты еще красивее, чем в моих воспоминаниях, – проговорил он заплетающимся языком.

Похотливый взгляд его соскользнул в вырез корсажа, слишком сильно сжимавшего мой живот. Я смотрела на трепещущее на сквозняке пламя свечи.

– Чего вы от меня хотите?

– Чего я от вас хочу? Всего, Кейтлин, всего! – ответил он и положил руки мне на плечи. – Я хочу вас всю целиком, дорогая…

Пальцы его угрожающе стиснули мои плечи, но тут же ослабили хватку и погладили меня по затылку и шее, постепенно опускаясь вниз, к груди. Кружевные манжеты коснулись моих ушей и щек.

– Вы можете взять мое тело силой, если хотите, Уинстон, потому что я не смогу вам противостоять, но это все, что вы получите от меня. Что бы вы ни делали, сердце мое принадлежит Лиаму. Вам никогда не заполучить меня всю. Нет, никогда!

Я произнесла тираду спокойно и сухо. Руки, массировавшие мои груди, на мгновение замерли, поднялись вверх и нежно обхватили шею.

– Я заставлю вас любить меня, Кейтлин… – прошептал он мне на ухо.

Я засмеялась, и этот звук эхом отразился от стен, которые даже великолепные гобелены не могли согреть.

– Вы заставите меня себя любить?

Я оттолкнула его. Уинстон покачнулся и едва успел схватиться за край стола, который опасно зашатался. Бутылка с бордо упала, и темно-красное пятно расплылось на дорогой льняной скатерти. Внезапно в центр пятна вонзился нож. Я моргнула и вздрогнула.

– Я убью его, – холодно сказал он. – Он придет за вами, и я его убью. Надо было сделать это в тот, первый, раз…

– Вы нездоровы, Уинстон Даннинг, – сказала я. – Если вы убьете его, то убьете и меня тоже. Но зачем вам я? У меня нет ничего – ни титула, ни состояния. И при дворе есть женщины намного красивее…

Он грубо схватил меня за плечи, обнял и поцеловал. От него пахло вином и духами, от запаха которых меня затошнило. Его светлые голубые глаза пристально смотрели на меня. В этом взгляде я прочла легкую грусть, однако ни малейшего сострадания к этому человеку я не испытывала.

– Кейтлин, я люблю вас, – прошептал он охрипшим от выпитого вина голосом. – Я думаю о вас днем и ночью. Не могу дождаться, когда снова смогу прикоснуться к вашей белой коже, погладить ваши эбеновые волосы…

Он медленно снял черный бархатный камзол, покачнулся, выровнялся и принялся расстегивать жилет. Парика на нем сегодня не было, и светлые волосы рассыпались у него по плечам.

– Уинстон, вы не умеете любить! Вы берете и ничего не отдаете взамен. Для вас нет ничего святого. Вы дважды заплатили, чтобы заполучить меня. А любовь… она не продается, какую бы цену вы ни заплатили…

– Замолчите! – крикнул Уинстон и зло посмотрел на меня.

Он грубо толкнул меня, так что я упала спиной на стол. Лицо его исказилось в гримасе ненависти, глаза яростно сверкали в сиянии свечей. Я перевела взгляд на его тень, которая смешно дрожала на фоне стены, обтянутой малиновой парчой.

Он вцепился в мой корсаж и дернул так сильно, что оторвался целый кусок ткани, и, тяжело дыша, повалился на меня.

– Вы пьяны, Уинстон! Настолько пьяны, что у вас не получится…

Он с трудом выпрямился, упираясь в стол левой рукой, потом схватил мою руку и прижал ее к отвердевшей плоти у себя в гульфике.

– Вы меня недооцениваете, Кейтлин, – оскалился он.

– Вы – чудовище! Вы когда-нибудь были с женщиной по ее доброй воле, без насилия? Может, это вас и возбуждает? – спросила я с ноткой насмешки в голосе. – Я права? Вы получаете желаемое с помощью побоев и угроз, да, Уинстон? Разве это по-мужски?

Он побледнел как полотно. Рука, занесенная для пощечины, повисла в воздухе. Я резко оттолкнула его. Уинстон отлетел назад, споткнулся о ковер и ударился спиной о каменную каминную полку.

– Хотите надругаться надо мной? – крикнула я ему.

Разорвав остатки корсажа, я выставила напоказ мои набухшие груди и округлившийся живот под нижней полупрозрачной рубашкой.

– Ну же, чего вы ждете? Извращенец! Берите мое тело и делайте с ним что хотите! Но это все, что вы от меня получите! Я люблю Лиама Макдональда и… я ношу его ребенка! Мое сердце принадлежит ему.

Глаза его расширились, и он ошеломленно уставился на мой живот. Мгновение – и на лице его отразилось отвращение. Я невольно улыбнулась. Теперь он стал похож на одну из горгулий, фигурками которых был украшен каминный кожух.

– Вы беременны от этого шотландского проходимца? – процедил он сквозь зубы.

– Да, и это дитя вам никогда не получить!

Уинстон подошел к буфету, схватился за него и наконец-то выпрямился. Эмоции отражались у него на лице по мере того, как одна мысль сменяла другую. И вдруг, посмотрев на меня с подозрением, он спокойно произнес:

– Ребенок может быть от меня.

– Уинстон, тогда я уже была беременна. Неужели вы думаете, что будь у меня хоть малейшее сомнение в том, кто отец этого ребенка, я бы от него не избавилась?

Слова сорвались с губ раньше, чем я успела подумать. Нет, я никогда не смогла бы убить в себе дитя! Поэтому я и родила Стивена. И он навсегда останется частью меня…

– Нет, вы бы от него не избавились, – отрезал он.

Я промолчала. Он был прав и знал это.

– Я беременна уже четыре месяца. Можете подсчитать!

Что Уинстон и не преминул сделать мысленно. В этом можно было не сомневаться – на лице его снова появилась гримаса отвращения. Он с рычанием смахнул рукой все, что стояло на буфете. В момент, когда с оглушительным звоном разбились и тысячей осколков усеяли ковер бутылки и бокалы венецианского хрусталя, в комнату вошел Руперт.

Уинстон стоял, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышал. Глаза его были закрыты.

– Отведите ее в спальню и проследите, чтобы она оттуда не вышла, – хриплым голосом приказал он.

Руперт, ошеломленно созерцавший сцену, перевел взгляд на меня и… остолбенел. Я поспешно запахнула на груди остатки корсажа, пряча от него свою наготу. А затем я последовала за ним и ни разу не оглянулась.


Проснувшись, я ощутила сильный запах скипидара. Я открыла глаза, но свет оказался таким ярким, что мне пришлось прищуриться. В комнате было тихо. Который час? Я перевернулась на спину и стала рассматривать лепнину на потолке. Я и не заметила, как забылась тяжелым, глубоким сном. Я закрыла глаза и стала слушать, как бьется мое сердце. Шорох совсем рядом заставил меня повернуть голову и открыть глаза. Уинстон сидел в кресле в изножье моей кровати, и я могла видеть его профиль. Подбородок у него был измазан масляными красками – кармином[133], желтой неаполитанской и сиеной[134]. Щека его нервно подергивалась. В тишине комнаты он любовался большим полотном, установленным на мольберте.

Я не могла отвести от портрета глаз. Неужели его написал Уинстон? Это был эскиз, однако даже сейчас было ясно, что над ним работал настоящий мастер. Мой двойник, мое зеркальное отражение! Лицо и тело на картине окутывал мягкий свет, отчего кожа казалась золотистой, хотя в действительности была много белее, а искусно выписанные тени подчеркивали изгибы тела и приуменьшали его округлости. Должно быть, он писал портрет ночью при свечах! Бледность и усталость на лице подтверждали мое предположение. На портрете была я и в то же время другая. Женщина, представленная на картине лежащей, была той, с кем он заключил сделку и… провел одну ночь. Вспоминать об этом было противно. Я закуталась в простыню и отвернулась. Движение вывело его из задумчивости.

– Одевайтесь! – распорядился Уинстон.

Я посмотрела на него вопросительно.

– Зачем?

– Мы уезжаем, – объявил он.

– Куда? – спросила я. Известие обрадовало меня, однако моя радость тут же сменилась тревогой. – Вы отвезете меня назад, в тюрьму в Данди?

– Не задавайте вопросов и делайте то, что я прошу, – резко ответил он.

Я выскользнула из постели и сгребла со стула мои постиранные и аккуратно сложенные вещи. Уинстон не шевельнулся. Он по-прежнему сидел в кресле и спокойно наблюдал за мной.

– Вы могли бы выйти?

– Замолчите и одевайтесь! – приказал он раздраженно.

Его тон заставил меня вздрогнуть. Я стала молча одеваться, зная, что он на меня смотрит. Однако сейчас было не время спорить, я это чувствовала.

Мы направились на север, через холмы Сидлоу-Хиллз. Дорога привела нас к небольшому коттеджу на берегу озера, недалеко от утеса Лон-Крэг. Уинстон соскочил с лошади и помог спешиться мне. Наши взгляды встретились, и я поежилась. Он что-то задумал, и я подозревала, что вовлечена в эту зловещую затею буду не только я, но и Лиам.

– Зачем мы сюда приехали? – спросила я, чтобы заставить его наконец нарушить молчание.

– Будем ждать, – ответил он, снимая с Роз-Мойре седло.

Он положил упряжь под дерево, к которому ранее привязал мою лошадь, и снял с ее спины попону. Хлопнув ее по крупу в благодарность за послушание, он расседлал и своего коня тоже.

Мне вдруг стало страшно. Мои мысли начали проясняться, и все мои тревоги и страхи вернулись. Разумеется, он решил дожидаться Лиама, чтобы убить его! Догадка заставила меня побледнеть, и в то же мгновение Уинстон повернулся ко мне. Увидев мое расстроенное лицо, он сладко улыбнулся, что не предвещало ничего хорошего.

– Идите в дом, – приказал он мне.

– Нет, не хочу! – заупрямилась я, с ужасом глядя на моего мучителя.

Передо мной стоял сам повелитель демонов Вельзевул. Обольстительный, да, я не могла отрицать очевидное, но бессердечный, и красота его была такой же – холодной и жестокой. Из сумки он вынул моток веревки, а из седельной кобуры – пару пистолетов, которые сунул за пояс.

Мне пришла в голову мысль о том, что можно попытаться бежать, но затем я подумала, что это не помешает Лиаму сюда приехать. Уинстон наверняка сообщил конюху, куда мы едем, и распорядился указать Лиаму путь, как только он наведается в усадьбу.

Собрав все необходимое, Уинстон силой потащил меня в дом. Когда ударом ноги он распахнул дверь, навстречу нам поднялось облако пыли. Дверные петли жалобно застонали. На подоконник сел ворон и каркнул. Мне снова стало страшно до дрожи. Морриган на поле битвы ждет момента, когда сможет сесть на плечо поверженному воину…

– Прочь! – замахнулась я на зловещую птицу, и она улетела с пронзительным карканьем.

– Плохое предзнаменование? – поинтересовался Уинстон, указывая мне на стул, который только что поставил перед дверью. – Присядьте-ка!

Я подчинилась. Он связал мне руки за спинкой стула и, отрезав от мотка веревки два куска, примотал к ножкам мои щиколотки.

– Жаль, конечно, ребенка, но… – протянул он, проверяя, достаточно ли туго затянуты мои путы.

Так же тщательно он привязал к спинке стула мой торс. Я охнула от боли.

Уинстон посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами.

– Не беспокойтесь так, скоро он все равно уже ничего не сможет почувствовать…

– П-п-почему? – спросила я, запинаясь.

– Боюсь, вы не доживете до рассвета.

Между мной и входной дверью он поставил еще один стул и отрезал кусок от другой веревки, потоньше первой.

– Вы убьете меня?

Губы мои задрожали, и я ничего не могла с этим поделать.

– Не я, – ответил он, бросив на меня холодный, жестокий взгляд. – Это сделает Макдональд.