– О, наш беглец вернулся! – воскликнул он, увидев пса.

– Его нужно помыть и накормить. Не знаю, где он болтался, но вид у него…

Лиам принюхался и поморщился.

– Фу-у-у! Это от пса так воняет?

– Нет, от Дункана!

Лиам посмотрел на меня, лукаво усмехнулся и прижал меня спиной к стене.

– Так, может, он все-таки оставил мне капельку молока? – спросил он, поглаживая рукой мой корсаж.

– Что ты делаешь? Нашел время, Лиам! Мне еще нужно поменять Дункану пеленки!

Не обращая внимания на мои протесты, он принялся развязывать шнурок корсажа.

– Лиам!

Через плечо мужа я видела, что Шамрок подошел к детской кроватке. Это меня немного встревожило. Пес еще не видел Дункана, и я не знала, как он отнесется к появлению в семье ребенка. Лиам жадно целовал меня в шею и грудь, которую он успел до половины обнажить. Я пыталась вырваться, но все же вздрогнула от удовольствия, когда он обхватил губами мой сосок.

– Сыну ничего не оставишь!

Он улыбнулся. Я по-прежнему отталкивала его, но уже не так рьяно и не сводила глаз с Шамрока, бегавшего вокруг колыбели и беспокойно мотавшего хвостом.

– A ghràidh, чем ты накормила Дункана, что от него так воняет? – пробурчал Лиам, не вынимая носа из выреза на моем платье.

Шамрок у колыбели принюхался и тоже заворчал. Я заволновалась.

– Лиам, мне кажется, собака…

– Не думай о собаке! От твоего сына так воняет, что ни одна собака на него не польстится!

Я не была настолько уверена в этом. Пес положил передние лапы на край колыбели так, что та опасно наклонилась, и залаял.

– Лиам, перестань! – вскричала я, впиваясь ногтями в плечи мужа.

Шамрок зубами схватил детское одеяльце и потянул за него. Колыбель перевернулась. С отчаянным воплем я подбежала к комку пеленок, в котором с ворчанием копался передними лапами пес. И… остолбенела на месте. Кровь застыла у меня в жилах. Лиам успел подхватить меня, когда я стала оседать на пол. Его пальцы впились в мое тело, но я не почувствовала боли: моя душа превратилась в одну сплошную рану. И тут он увидел то, что мгновением раньше увидела я.

– Лиам! Лиам! Дункан… Он… он… Господи, только не это! Феи, феи пришли и унесли его! Это changeling![142] Это не Дункан, это changeling!

Не помню, как я оказалась сидящей на стуле. Наверняка это страшный сон… это просто не может быть по-настоящему! Только не Дункан… Господи, но я ведь все сделала, чтобы его защитить! Маленькую Библию и кинжал Лиама я спрятала в колыбели младенца и каждое утро и каждый вечер проверяла, на месте ли они. Особое значение имел нож: железо защищает от сглаза, а само оружие символизирует отцовскую защиту и формой напоминает распятие. Библия лежала открытая под простынкой, а кинжал пропал вместе с ребенком.

Задержав дыхание, Лиам подобрал с пола замотанное в пеленку серое, все в черно-голубых прожилках тельце и вытянул руки вперед, как можно дальше от себя. Я вскрикнула от испуга, посмотрев на это сморщенное личико и увидев устремленный на меня взгляд пустых мутных глаз.

– Это не changeling, Кейтлин, – очень медленно проговорил Лиам. – Этот ребенок умер много дней назад. И кто-то принес его к нам в дом…

Голос его оборвался, и выражение крайнего изумления сменилось сумасшедшей яростью. Бормоча себе под нос угрозы, он завернул трупик в пеленку и вышел, позабыв закрыть за собой дверь. Бесконечный лай Шамрока, словно молот, стучал у меня в висках. Я заткнула уши, чтобы больше ничего не слышать, и взвыла от тоски.


Маргарет старательно вымывала опустевшую колыбель. Сара с покрасневшими от слез глазами одной рукой поглаживала меня по плечу, а в другой держала чашку с травяной настойкой и время от времени молча протягивала ее мне. В комнате по-прежнему отвратительно воняло. Вокруг меня суетились, тихо перешептываясь, люди, и этот шепот казался мне похожим на бесконечное жужжание пчел. Смысла их разговора я не улавливала. Сара мягко обняла меня и что-то сказала, но я ее не услышала. Я утратила способность слышать… глаза мои сами собой закрылись.

Кто-то стал трясти меня за плечи. Я ответила тихим стоном. «Оставьте меня в покое!» Но руки не отпускали. «Я не переживу утраты второго ребенка! Дайте мне умереть!» Пощечина, от которой у меня перехватило дыхание, заставила меня снова посмотреть на мир. Передо мной с искаженным от горя лицом стоял Лиам. Его голос я услышала.

– Я еду искать Дункана, – сказал муж. – Сара и Маргарет присмотрят за тобой.

– Нет! Лиам, не оставляй меня одну!

– Тебе нужно отдохнуть. Кейтлин, я найду нашего сына, клянусь тебе! Наверняка он где-то поблизости. И тот, кто посмел украсть его, дорого за это заплатит!

– Я не хочу оставаться в доме!

Я посмотрела на пустую колыбель, потом на Сару и Маргарет, бледных, расстроенных. Нет, я точно не хотела оставаться здесь и ждать, не зная, что происходит!

– Мне же надо будет сменить ему пеленки!

– Господи, Кейтлин, до пеленок ли тут?

– Лиам, умоляю! Мне нужно сменить пеленки…

Он молча кивнул. Он не смог отказать мне. Ведь это мой сын, наш сын, и я была ему необходима.


Перед домом стоял десяток оседланных лошадей. Патрик попрощался с Сарой. Неделю назад он простудился и до сих пор хлюпал носом, но, тем не менее, настоял, чтобы поехать с нами на поиски своего единственного племянника. Остальные тоже прощались со своими женами и невестами, ведь поиски могли затянуться и на несколько дней. С нами ехал и Колин. Вернувшись в Карнох, он старательно избегал оставаться со мной наедине. К счастью, их с Лиамом отношения значительно потеплели. Привязав сумку к седлу Роз-Мойре, Лиам повернулся ко мне:

– Ты уверена, что тебе надо ехать? В любой момент может похолодать, да и дождь собирается…

– Дункан где-то там, в долине, и я не смогу сидеть тут и мучиться! Это ведь все из-за меня!

Я заплакала. Я чувствовала себя виноватой, по крайней мере отчасти, в исчезновении Дункана. Это все случилось по моему недосмотру, ведь не выйди я в огород…

– Ты ни в чем не виновата, a ghràidh. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Он крепко обнял меня, прижал к сердцу, и я услышала, что оно бьется так же быстро, как и мое собственное. Шамрок, взбудораженный всей этой суматохой, которую вызвало известие о похищении Дункана, с лаем путался у лошадей под ногами. Растревоженные кони то и дело норовили поддать ему копытом, и временами им это почти удавалось. Лиам прикрикнул на шаловливого пса, но без толку.

Скоро к Шамроку с энтузиазмом присоединились другие собаки, решив, что мы отправляемся на охоту.

Я села на лошадь. Лиам протянул мне поводья, проверил подпруги и погладил меня по ноге. Даже через несколько юбок я почувствовала его тепло, и оно согрело не только мое тело, но и сердце. Он ничего не сказал. Лицо у него было усталое, в помрачневшем взгляде читались горечь и злость.

Солнце клонилось к закату, становилось все холоднее. Всей душой я молила, чтобы похититель потеплее укутал моего сыночка. Ведь он может замерзнуть до смерти… А что, если… На меня обрушилась лавина предчувствий, одно хуже другого. Мучительно заболел живот. Господи, какую же черную душу надо иметь, чтобы украсть из колыбели невинного младенца и подложить на его место труп?


Мне снился ужасный сон. В голове, не переставая ни на миг, звучал плач сына. Я бегала по темному лесу и все звала его, звала, звала… На моем пути словно бы из ничего возникали препятствия. Я спотыкалась, падала в липкую грязь, которая не хотела меня отпускать. Выстиранные до белизны пеленки трепыхались на ветру и танцевали у меня перед глазами. Я протянула руку и схватила одну из них. Она оказалась тяжелой. Что-то было в нее завернуто. В следующее мгновение я вскрикнула от ужаса: из раскрытой пеленки на меня смотрел полуразложившийся младенец. Черные ручки тянулись ко мне, пытались схватиться за меня. И вдруг он закричал…

Я села на ложе из веток и не сразу смогла справиться с охватившим меня ужасом. Успокоившись, я отцедила молоко из болезненно разбухшей груди. Глаза мои наполнились слезами при виде капающего на землю драгоценного молока. Покормят ли моего мальчика сегодня? Я замерла при мысли, что, если мы отыщем его на рассвете, он будет голодным. Что же тогда я ему дам? Я поправила корсаж, легла и свернулась калачиком, чтобы сохранить как можно больше тепла.

Мы разбили лагерь у подножия Маморов – горной гряды, отбрасывающей темную тень на левый берег озера Ливен. Не успели мы отъехать от деревни, как мужчины нашли чьи-то следы на влажной земле. Кто их оставил, мужчина или женщина, понять было невозможно, но вели эти следы к озеру Ливен. Мы пошли вдоль берега, надеясь, что и похититель выбрал этот путь. Карабкаться вверх по склону Пап-Гленко, да еще с ребенком на руках, было непосильной задачей. Если некто хотел побыстрее покинуть окрестности Карноха, тропинка вдоль озера представлялась наилучшим решением, пусть даже с риском быть замеченным. На песчаном участке, у самой воды, мы нашли отпечаток лодки, спущенной на воду, и совсем свежие следы. Но ничего, что указывало бы на похитителя нашего сына. Первое открытие ожидало нас в Кинлохливене, где отряд остановился перекусить. Лиам решил разделить его на две части. Половина наших людей должна была отправиться на восток, а вторая – прочесать окрестности Маморов.

Черная как чернила ночь опустилась на горы и лес, принуждая нас прервать поиски. Мужчины разбили лагерь, соорудив из веток простенький шалаш. Внутри развели огонь, и какое-то время мы сидели, пропитываясь едким дымом от костра, словно колбасы. В этот вечер никто не пел и не рассказывал забавных историй. Я ушла раньше всех, мечтая забыться сном. Тщетные надежды!

Мы готовились к отъезду. Костры погасили, дорожные сумки подвесили к седлам. Я не выспалась и очень устала от всех треволнений, а потому вздрагивала от каждого шороха. Рука моя тщетно пыталась нащупать теплое тельце сына. Лиам пришел ко мне спать много позже, ночью, обсудив со своими добровольными помощниками, где следует искать Дункана в первую очередь. Я долго рыдала у него на груди, прежде чем, уже ближе к рассвету, наконец забыться неспокойным сном.

Мы въехали на земли Кэмеронов, где следовало предпринять некоторые меры предосторожности. Мужчины зарядили пистолеты и подвесили их к поясам – на всякий случай. Томаса Максорли с той ночи возле Лон-Крэга никто из наших не видел. Лиам поклялся, что будет искать его, пока не найдет. Максорли искали и на землях Кэмеронов, но так и не нашли. Лиам опасался, что, если он сам или его люди наткнутся на нас, дело может закончиться стычкой.

Кто-то предположил, что сына нашего мог украсть Максорли, но Лиам с сомнением покачал головой. Ему не верилось, что Тому, который знал, что его ждет на наших землях, хватит дерзости прийти в Карнох. И все же… Кто мог знать точно, кто это сделал? На данный момент Томас Максорли представлялся единственным, у кого были причины нам вредить.

– Этот пес сведет меня с ума! – в нос проговорил Патрик.

Уже сидя в седле, я посмотрела на Шамрока. Пес облаивал какое-то дерево. Я покачала головой. «М-да, у этой собаки точно между ушами пусто!» Сколько ни кричал на него Лиам, Шамрок с лаем наскакивал на покореженный ствол старой сосны. Наверное, увидел на дереве белку. Он просто обожал охотиться на мелких зверьков. Вконец разозленный Лиам взял веревку, подошел к псу и соорудил для него импровизированный намордник. Лишившись возможности лаять, Шамрок начал рычать.

– Шамрок, идем!

Пес продолжал сидеть под сосной.

– Вот упрямец! Ты идешь с нами или остаешься?

Лиам потянул за веревку, однако собака по-прежнему отказывалась уходить и рычала все громче.

– Безмозглое животное!

Он хотел сказать что-то еще, но почему-то замолчал. Теперь он стоял под деревом и смотрел вверх. Там, на ветке, виднелось что-то белое. В густых ветках его почти не было видно. Лиам вынул из хвои белую тряпку и развернул ее. Грязная пеленка! У меня быстрее забилось сердце. Надежда вернулась! То была пеленка Дункана, я в этом не сомневалась. Но каким чудом? И вдруг все стало понятно. С самого начала собаки бежали впереди, нюхая землю. Шамрок учуял след и повел за собой стаю, а мы как-то само собой поехали следом. Мы были на верном пути, теперь я в этом была уверена. Я вынула из сумки пеленку Дункана и подозвала собаку. Шамрок прибежал, понюхал пеленку и в нетерпении закружился на месте. Лиам снял с него намордник.

– Ищи, Шамрок!

Пес обыскал поляну и ее окрестности, вернулся к дереву и залаял. Лиам стоял рядом с моей лошадью, прижавшись спиной к моей ноге, и, кусая губы, наблюдал за собакой. Внезапно Шамрок взял след, в то время как другая собака направилась в другую сторону, к поросли молодых сосенок. Колин дал понюхать пеленку Дункана остальным собакам, и они тоже забегали по поляне, принюхиваясь. В лесу под многими деревьями еще лежал снег. И на одном таком белом островке ясно вырисовывались следы. Лиам тщательно изучил их.