Ольга Шарипова - Долины любви

— Я каждый день смотрела прогноз погоды, — перебила его Лера, — чтобы узнать, какая температура в Сочи… — Валерия испугалась: почему он отступил?

— Представляешь, я тоже! — «Да нет же, все в порядке!»

Игорь дотронулся до ее плеч, и это отозвалось в Лере острой нежностью, и ее сердце застонало от желания…

— И вспоминала…

— И я…

— Я каждый вечер представляла себе нашу встречу… Игорь! — Лера смотрела прямо в его глаза, и ничто в них не говорило ей «нет». — Поцелуй меня… Игорь… Я люблю тебя…

Нежный поцелуй. Это хрупкое соединение губ было прочнее любого металла. Любовь, соединившая их, была сильнее всего…

И именно сила этой любви не позволила им поторопиться. Любовь хотела, чтобы долгожданного они достигли не спеша, оценив всю прелесть желаемого.

Игорь не торопился. Он медленно и долго дарил любимой поцелуи и так же долго наслаждался ее ласками.

— Ты самая красивая женщина на свете. — Игорь неторопливо раздевал ее, смакуя каждый миг блаженства. — И это белье тебе безумно идет…

— Все самое интересное впереди. — Лера невольно улыбнулась: Катерина оказалась права, говоря, что Игорь оценит все приготовления к встрече по достоинству. — Только… Игорь…

Теперь настала очередь Леры. Теперь она, мгновенно вспомнив недавнее замешательство Игоря, засомневалась.

— Что случилось, солнышко?..

— Я хочу тебе сказать, что… Чтобы ты… В общем, все закончилось в самом начале мая, да и с декабря, когда… я почти всегда жила дома и… — Лера уткнулась Игорю в грудь и почувствовала, как запылали ее щеки. — Игорь, каждый день я думала о тебе и любила только тебя… И…

— Лера… — Он приподнял ее голову и покрыл лицо нежнейшими поцелуями. — Ты всегда была и будешь только моей…

— А сейчас?..

— И сейчас… И мы не будем ни о чем думать, никого никогда не было… Есть только мы…

Нежнейший шелк простыней напоминал прикосновение прохладной морской волны. И эта уютная волна уносила Игоря и Леру в бушующий океан страсти.

На пути иногда встречается спасительный оазис.

Где судьба и разрешила пересечься их тропинкам…

Если понимаешь, что идти дальше некуда, то это означает только одно — ты на вершине. Ты стоишь, любуешься расстилающимся вокруг простором и вдыхаешь свободный воздух. Только достигшим вершины удавалось дышать воздухом свободы — свобода жила именно там.

Его самое лучшее, самое счастливое восхождение закончилось катастрофой — он сорвался в глубочайшую пропасть, потеряв вершину. Ему казалось, что со смертью жены в его душе образовалась брешь, через которую вытекали остатки его жизни…

Он отчаялся и даже уже вернулся в горы Памира, чтобы покончить со своим существованием и навсегда остаться с женой…

Но от судьбы не уйдешь. На одной из горных тропинок его нагнал давний знакомый и не позволил ему расстаться с жизнью.

Валерий Алексеевич Кулагин, отец Леры, не погиб.

— Ты должен жить! Марина огорчается, глядя на тебя, — не уставал говорить мужчина, спасший Валерия от прыжка в пропасть.

Этого человека звали Нурлан Витальевич. Его мать была казашкой, а отец — русским. Валерий и Марина называли его «наш человек с Памира». Он был начальником туристического комплекса в горах Памира, где обычно базировалась труппа родителей Леры, с которыми он подружился, по-отечески любуясь этой красивой парой.

И когда Марина погибла, Нурлан Витальевич оплакивал ее как дочь.

А спустя год он спас Валерия от смерти.

Нурлан Витальевич неустанно ходил за ним по горным тропинкам и сидел с ним у могилы Марины, не оставляя Валерия одного ни на минуту.

И именно он настоял на том, чтобы Валерий написал матери и попросил дать ему время на залечивание душевной раны.

Валентина Сергеевна дала сыну год.

Но к концу назначенного срока мать прислала письмо, в котором сообщала сыну, что он давно объявлен погибшим, что дочь уже оплакала его. И раз изначально причиной его бегства стала Лера, то и встречаться им больше не надо: он для всех умер. Мать запретила сыну возвращаться домой.

Валерий не знал, как ему и быть. С одной стороны, он все еще не мог избавиться от наваждения: Лерина внешность оставалась для него злым умыслом судьбы, отнявшей любимую. И этот запрет матери избавлял Валерия от терзавших душу мучений.

Но с другой стороны… Валерия была его дочерью, он любил ее. Он часто вспоминал, сколько радости она привнесла в его жизнь.

— Что мне делать? — Валерий просил совета у Нурлана Витальевича.

— Ведь тебе было бы тяжело сейчас вернуться, не так ли? — Нурлан Витальевич внимательно смотрел на Валерия.

— Да, — нахмурился мужчина. — Умом я понимаю, что Лера здесь ни при чем, но душа не может избавиться от смутных мыслей.

— Но ей тяжело без тебя, Валер. — Нурлан Витальевич коснулся его плеча. — Я же помню, с какой любовью ты и Марина рассказывали о дочери!

— Я умер для нее, я умер для всех. — Валерий закрыл лицо ладонями. — Я же приехал сюда умереть, так зачем же теперь что-то менять? Умер и умер…

— Мать не имела права так говорить, Валера. Да, она осталась одна… Да, она устала от смертей, но…

— И она покончила со смертями, теперь некому умирать… И может быть, мать права, ведь я не знаю, когда освобожусь от этого наваждения… Черт! Ну что же со мной такое?! Я ведь понимаю, что Лерка не виновата в гибели Марины!

Валерий сжимал кулаки и с силой упирался в них лицом. Но даже тесно сомкнутые пальцы не могли остановить слезы мужчины…

— Мать не захотела или не смогла тебя понять. Но дочь тебя поймет, Валер. Уверен, она поймет тебя и простит.

— Поймет, почему я бросил ее? И простит мою трусость?..

— Да, Валера. Настанет день, когда дочь будет нужна тебе, а ты будешь нужен ей… Вот в этот день ты и поймешь, что внешность Леры — это дар Божий, а не… И я уверен, твоя дочь ни в чем не упрекнет тебя…

— Не думаю, что когда-нибудь настанет такой день.

— А я уверен в этом. — Нурлан Витальевич смотрел на слезы, капающие с лица Валерия. А ведь совсем недавно это лицо сияло счастьем: у Валерия было все. А теперь… И почему судьба так жестоко обошлась с ним? — Валер, ты знаешь, я человек одинокий… В общем… Я предлагаю тебе стать моим сыном. Мы нужны друг другу, мы можем положиться друг на друга. Ну а потом… Потом настанет день, когда ты исцелишься, и все снова обретут счастье.

— Ты предлагаешь мне заново родиться?..

— Да, начни жить…

Слезы продолжали струиться из глаз Валерия. Но это уже были слезы обновления, слезы, пробивающие дорогу новой жизни.

И Валерий начал новое восхождение. Самое трудное восхождение.

Здесь все было непросто.

Непросто осознать, что ты теперь живешь не в Москве. И хотя Валерий любил горы, ему требовалось время, чтобы Памир стал его родным домом, его единственным домом.

Непросто было осознать, что теперь ты другой человек, человек дела, и время ускорило свой ход, заведя карусель под названием «бизнес».

Нурлан Витальевич и Валерий теперь были не только владельцами турбазы на Памире, преобразовавшейся в гостиницу. Не так давно они обзавелись собственным отелем в Австрийских Альпах.

Альпы всегда были давней мечтой Нурлана Витальевича. Когда-то давно он мечтал всего лишь увидеть эти горы, узнать, как и чем там живут люди. Теперь же Нурлан Витальевич не только увидел желанное, но и стал хозяином кусочка земли у их подножия. Все дела в Австрии вел Валерий, а Нурлан Витальевич лишь наведывался туда, чтобы отдохнуть.

Место это было похоже на рождественскую открытку — словно игрушечные домики притаились среди заснеженных деревьев, и казалось, что за окошками живут волшебные человечки, умеющие творить чудеса. Действительно, только волшебник мог создать столь красивое место…

Именно окружающая красота давала Валерию силы не только чтобы заниматься бизнесом, но и для излечения раненой души. Душа его ожила.

Да, на это возвращение к жизни ушло несколько лет; да, Валерий боялся, что с каждым прожитым годом он отдаляется от дочери, и совершенно не знал, увидит ли он когда-нибудь Леру…

С Валентиной Сергеевной связь поддерживал Нурлан Витальевич — он писал ей и переводил деньги, а из писем, иногда присылаемых матерью Валерия, они узнавали о том, что у Леры все хорошо, и неизменно читали, что отношение матери к сыну не изменилось: он для нее умер…

И вот однажды, сидя в своей комнате, Валерий в очередной раз перечитывал письма матери, посмотрел на великолепные Альпы, возвышающиеся неподалеку… Подумал о дочери и… И понял, что холодком, неизменно появлявшимся где-то внутри, в этот раз не повеяло.

Валерий еще раз прислушался к себе: всегда он вспоминал о дочери с нежностью, но старался не думать о ее внешности — при этом неизменно появлялся холодок. Но сегодня… Сегодня Валерий вспоминал, как учил дочь плавать, как жена улыбалась, глядя на них… Он вспоминал улыбку жены и думал: «Лера улыбается так же ласково и открыто, как улыбалась Марина…» И вздрогнул — уже привычный холод не обдал его. Что такое? Валерий представил, что Лера, наверное, еще больше стала похожа на мать. Сейчас ей столько же, сколько было Марине, когда они поженились.

Валерий снова прислушался к себе — нет, никакого неприятного ощущения не было.

— Лера похожа на Марину, — произнес он вслух.

Никакого холода в душе.

— Это замечательно, что Лера так похожа на маму, — повторил Валерий и улыбнулся.

Наконец настал тот день, о котором ему говорил Нурлан Витальевич. Валерий полностью освободился от темноты, захватившей его душу. Наваждение прошло и… И можно было вернуться в жизнь дочери. Можно?

«Разве она сможет понять и простить мое бегство, мою трусость?»

Как же он желал этого понимания и прощения!

Как он боялся, что дочь отвернется от него. И если отвернется, то это будет наказанием ему. Да, вот и итог: либо все душевные страдания оставят его в одиночестве, либо такое мучительное очищение все же закончится обретением дочери.

Но попробовать вернуться надо было обязательно. Чем бы это не закончилось.

…Вначале мать лишь молча выслушивала его и клала трубку. Потом Валентина Сергеевна стала отвечать, что он напрасно старается и что предателям нет прощения.

— Но ты же сама похоронила меня заживо, мама! Зачем ты сказала Лере, что я погиб?! Неужели она не поняла бы, что мне необходимо время?..

— Мне нужно было сказать Валерии, что причина твоего бегства — ее внешность?!

— Ты могла понять меня, а вместо этого воспользовалась моей слабостью…

В этот раз Валерий первым повесил трубку. Он не знал, как ему поступить, ведь мать, с одной стороны, была не права, но вот с другой…

— Что мне теперь делать? — спрашивал он у Нурлана Витальевича.

— Я почти постоянно думаю об этом, — вздохнул друг-отец Валерия. — И боюсь, что тогда дал тебе неверный совет. Ты остался со мной на Памире, а наверное, надо было…

— Нет, Нурлан, нет… В Москве я бы только мучился… Если бы не горы и не наше дело, не знаю, во что бы я превратился, — вздохнул Валерий. — Только вот какой ценой…

Как же Валерий хотел вернуться в жизнь дочери! Как он клял себя за проявленную слабость — почему же тогда что-то надломилось в нем? Почему он настолько поддался этому проклятому наваждению?

— Тебе надо поехать в Москву, к дочери. — Нурлан Витальевич решительно взглянул в глаза Валерия. — И будь что будет!

— Я тоже думал об этом. — Валерий нахмурился. — Только вот мать…

— Твоя мать ведет себя немного странно, — медленно проговорил Нурлан Витальевич, будто раздумывая о чем-то. — Она вроде и отрезала тебя, словно ломоть от буханки, но в то же время хоть изредка, но писала… И вот теперь говорит с тобой, пускай даже и грубо.

— Поэтому-то я и не могу без ее ведома встретиться с дочерью. Она жила с Лерой и заботилась о ней все эти годы. Да и потом, моя мать очень жесткая женщина. И она наполовину права, даже больше чем наполовину…

— Значит, встреться сначала с матерью, а там уж…

К моменту приезда Валерия в Москву Лере было уже девятнадцать лет, и она была замужем. Замужество дочери очень удивило Валерия — мать ничего не написала об этом.

Но Валерий даже обрадовался — ведь теперь Лера знает, что такое любовь, и это поможет ей понять отца. Однако Валентина Сергеевна сказала, что сейчас не слишком подходящее время для объявления о его воскрешении. И взяла с него слово, что без ее ведома он не будет не только встречаться с дочерью, но даже и разговаривать с ней по телефону.