Дж. Уорд - Доля дьявола

— Спасибо.

Ему показалось, что она удивилась его вежливости.

— Пожалуйста.

Следуя ее указаниям, он оказался в очереди к стойке регистрации, за которой сидело четыре полицейских, набиравших запросы в компьютерах.

Он бы взглянул на часы, если бы они у него были. Вместо этого он посмотрел на часы, висящие на стене за полицейскими. В таком темпе он скорее не покинет город и до полуночи…

— Макс?

Он повернулся на знакомый голос и кивнул.

— Привет, мужик. Как ты?

Шериф Рэмси дал пять, и Макс поймал себя на мысли, что хотел бы ему рассказать, почему у него появилась борода и тату. Но потом он подумал, что давно уже стал взрослым и не должен ни перед кем отчитываться.

— Ты здесь, чтобы увидеться с Эдвардом? — спросил шериф.

— Я, ах, да, думаю, да.

— Он не очень-то жалует посетителей.

— Я уезжаю. Из города. И хотел бы увидеть его до того, как уеду, знаешь ли?

— Подожди здесь. Посмотрим, что я смогу сделать.

— Спасибо, парень.

Макс прошел по полу с линолеумом и опустился на ряд стоявших пластиковых стульев. Но он не стал расслабляться, просто положил руки на колени и стал рассматривать людей, толпившихся в помещении. Здесь было не так много «белых воротничков».

Да, его отцу с этой бы дерьмовой процедурой здесь не понравилось бы. Хотя Уильям был бы скорее всего оказался бы в федеральной системе, а не в местной. Наверное, более шикарной. Хотя скорее всего нет.

Жаль, что ублюдка убили до того, как на него упал домоклов…

В кои то веки Макс не боролся с натиском ужасных воспоминаний, которые появлялись кратковременно, какими-то зарисовками — поркой, неодобрительным отношением… открытой ненавистью… появляющиеся у него периодически, как самое наихудшее слайд шоу. Он спокойно относился к ним, поэтому и не возвращался в Чарлмонт, и надеялся, что это был последний раз, когда у него в мозгу возникали воспоминания, связанные с отцом.

Находясь в других городах и в другом климате, в других часовых поясах ему было гораздо проще оставить все у себя позади.

Там было проще сделать вид, что ничего не было… никогда.

Краем глаза он заметил, как зашли двое, мать и сын, встав в очередь. Мальчишка казался тощим и долговязым, одни хрящики без костей, типичный шестнадцатилетний подросток. У матери была бесцветная кожа курильщицы и татуировок больше, чем у Макса.

Трудно было сказать, кто пререкался больше друг с другом.

Понятно, честный бой.

Когда ребенок, наконец, к чертовой матери заткнулся, он развернулся, как будто рассматривал возможность побега… и именно тогда увидел Макса.

Боже, Макс понял, что его бунт был слишком похож, на его бунты в этом возрасте, по сумасшедшим глазам парня и виднеющимся синякам. Макс прошел через то же самое. Когда отец бил ремнем хотя бы раз в неделю, просто из-за того, что ты что-то сделал, а чаще из-за того, чтобы попытаться в очередной раз сломить тебя, ты мог сделать только две вещи — или заткнуться или слинять.

Он выбрал последнее.

Эдвард выбрал первое.

Рэмси появился из задних комнат.

— Он готов встретиться с тобой. Давай.

Макс поднялся на ноги, парень все еще смотрел на него, как будто Макс для него был кумиром, которому стоило подражать. И Макс вдруг осознал, что если ты делал татуировки, слыл хулиганом и имел в глазах бешенный огонь, ты защищал себя не столько от людей, стоящих рядом с тобой…

… сколько от людей, которые были позади тебя.

От того, с ремнем и смехом, наслаждающегося твоей болью, потому что это заставляло его чувствовать себя сильнее.

— Макс?

— Извини, — произнес он Рэмси. — Я иду.

Он смутно проследовал по каким-то коридорам и блокпостам с решетками, а затем оказался в коридоре с несколькими дверьми, над которыми горели лампочки. Две были зажжены. Три потушены. Его провели к последней двери с зажженной лампочкой.

Рэмси открыл железную дверь, и Макс замешкался. В Эдварде было что-то такое, что всегда заставляло его чувствовать себя полной задницей, и это было совсем не потому, что они росли вместе и Эдвард разгребал все его проделки, Макс, на самом деле, часто был настоящей задницей.

Дело в том, что Эдвард был их вождем, их предводителем, их королем. А Макс всегда был шутом с психотическими тенденциями.

Вспомнив об этом, он все же заставил себя войти с поднятой головой, но ему не следовало особо беспокоиться, поскольку Эдвард даже не смотрел в сторону двери. Он сидел, опустив голову, сложив перед собой руки на столе.

Рэмси что-то сказал и закрыл дверь.

— Я так понимаю, ты уезжаешь? — Эдвард поднял на него глаза. — Куда направляешься?

Прошла пара минут, прежде чем Макс смог ответить:

— Не знаю. Главное не быть здесь, только это имеет значение.

— Я полностью тебя понимаю.

Макс выдохнул от напряжения и подошел к стулу напротив брата. Он попытался отодвинуть стул из нержавеющей стали, он тот не сдвинулся с места.

— Они прикручены болтами к полу. — Эдвард едва улыбнулся. — Я полагаю из-за того, что некоторые из моих сокамерников с трудом сдерживают свои эмоции. Готовые бросаться чем угодно.

— Я бы приноровился здесь.

— Ты бы смог, это точно.

Макс втиснулся на стул, колени и бедра уперлись о низ стола.

— Эта штука тоже прикручена болтами?

— Не доверяй никому, — Эдвард поднял палец.

— Разве это не из «Секретных материалов»? («Секре́тные материа́лы» — американский научно-фантастический телесериал, созданный Крисом Картером. Показ стартовал 10 сентября 1993 года и завершился через 9 лет, 19 мая 2002 года. За это время были сняты 202 серии. — прим. пер.)

— Это?

Опять воцарилась тишина.

— Эдвард, мне нужно тебе кое-что сказать прежде, чем я уеду.

«Ииииии вот почему это называется токсикозом», — подумала Лиззи, замедлив движение на своем полноприводной машины для газонов и наклонившись в сторону, почувствовав позыв к рвоте. Уже в четвертый раз.

Но она все равно была полна решимости объехать все свои владения.

Хорошая новость? По крайней мере, свежий воздух, солнце и запах травы плодородной земли были бальзамом для ее души. И что вы думаете, широкий простор открытого неба и уединение, которые помогли ей заснуть накануне, поразили ее всем гротескным манипулированием правовой системой, оказавшейся гораздо большей, чем просто брат, желающий защитить свою сестру и удержать подальше от документов о разводе.

Плюс ко всему, нужно было еще подумать об Амелии.

Лиззи выпрямилась и сделала глоток воды из бутылки, посмотрев на низ живота. А если у нее родится ребенок? И будет связан с именем Брэдфордов? Последнее, что она желала бы — это оказаться частью семьи в новостях и во всех социальных сетях, особенно касающейся того, что произошло в болотистой местности.

Но между прочим, Амелия может приехать домой на несколько дней, но все равно, даже если она не будет в Чарлмонте, о ней будут говорить, как о ребенке известной матери… бла-бла-бла.

Лиззи показалось, что это ужасно для девочки.

Лиззи ударила на газ и сделала резкий разворот, который заставил ее остановиться у ограждения. И пока она пыталась отыскать поваленные деревьев, подпрыгивая на кочках, упавшие ветки или столбы, она не переставая думала об Амелии, вспоминая все ее годы.

«Бедная девушка даже не знала, кто ее отец».

О нем не принято было говорить.

Опять взбираясь вверх по дальней оконечности фермы, выходящей на север, Лиззи остановилась и развернулась на своем сиденье. Опустив глаза на землю, которой владела, которая была полностью выплачена, она вдруг поймала себя на мысли — «Господи, у нее будет ребенок, которому она сможет все это оставить».

Полюбит ли он землю также, как она? Захочет ли он копаться в земле и выращивать семена, которые будут кормить людей, распространять вокруг себя аромат и настолько красиво выглядеть вокруг дома? Или он или она будут художником? Возможно, который найдет здесь вдохновение… или писателем, который будет просиживать долгие часы в одиночестве за клавиатурой в передней гостиной.

Женится ли ее сын здесь на этом холме? И будет ли ее дочь содержать здесь в сарае лошадей?

Столько вопросов. И так много желаний.

И ни один из них ни коем образом не включал в себя Истерли или кого-нибудь из рода Брэдфордов.

А может ее ребенок станет бизнесменом? Узнает о бурбоне и его истории, и станет страстным поклонником почитаний давних традиций.

Или… Дорогой Господь, что если ее дочь будет похожа на Джин? Лиззи показалось, что этого она не переживет.

У нее перед глазами появились картинки прошлой ночи, а потом и другие, когда Лэйн и Ричард Пфорд столкнулись в коридоре в Истерли. Лэйн так переживал за сестру, так защищал ее. И также его переживания, связанные с Эдвардом. О Максе. Его потрясающая любовь к мисс Авроре и даже его не вполне нормальной матери.

Кроме того, был еще молодой мальчик Дэмион, незаконнорожденный сын его отца и главного бухгалтера семьи. Лэйн все равно заботился о нем, хотя ему и не стоило, поскольку тому оставили существенное состояние, но Лейн все равно беспокоился, чтобы с ним все было по-честному.

Лейн боялся стать отцом. Но Лиззи знала, что он уже являлся хорошим семьянином, потому что ему пришлось встать во главе семьи.

Положив руку на живот, она решила рассказать ему о своей беременности. Во-первых, потому что не дай Бог, она потеряет ребенка, иногда такое могло случиться до второго триместра, и она хотела, чтобы он, по крайней мере, знал, что у нее внутри зарождалась их новая жизнь. А во-вторых, он заслужил знать, она подумала опять об Амелии, ей не хотелось, чтобы Лейн был как отец дочери Джин, так ничего и не узнав о своем ребенке.

Семья Брэдфордов обладала контрастной историей с отцами и детьми.

И она, черт возьми, не собиралась участвовать во всем этом.

Эдвард никогда особо не ладил со своим братом Максом. Однако, он научился не воспринимать это на свой счет. Макс не мог ужиться ни с кем. Поэтому, когда появился Рэмси и сообщил, что «паршивая овца семьи» готова была покинуть Чарлмонт, предварительно встретившись с ним напоследок, он согласился.

И что-то подсказывало Эдварду, что он в последний раз видит своего брата.

— Что случилось, Макс. Что, по-твоему, я должен знать?

Макс потер лицо. Пригладил бороду. Но выглядел при этом так, будто до конца не мог решиться, говорить или нет.

И для Эдварда стало полной неожиданностью, когда он заметил на бледно-серых глазах парня что-то похожее на слезы.

Он был поражен, и не мог этого отрицать, поэтому Эдвард протянул руку и сжал огромный бицепс своего брата.

— Все хорошо. Чтобы не было, все хорошо.

— Эдвард… — голос Макса треснул. — Эдвард, мне очень жаль.

«Он узнал о попытке самоубийства?» — тут же мелькнуло у Эдварда мысль.

Эдвард немного откинулся на спинку стула и с грустью пожалел о своей глупой попытке навредить себе. Он предполагал это только абстрактно. Как только он увидел кровь, появившуюся на запястье, понял, что не сможет довести дело до конца, выбрав трусливый путь.

Это была ошибка, которая больше не повториться. Но Макс, видно, об этом не слышал.

«Постойте-ка», — подумал Эдвард.

И Эдварда как осенило, он прибавил и вычитал в равенстве обеих своих жизней и пришел к единственному выводу, который имел смысл в свете эмоциональной борьбы, происходившей у него на глазах с парнем.

— Я уже знаю, — пробормотал Эдвард.

Макс втянул воздух носом и нахмурился.

— Знаешь что?

— Что Уильям не мой отец. Из-за этого ты пришел, чтобы мне сообщить, не так ли? — Его брат сидел напротив, шокировано открыв рот, а затем медленно кивнул, Эдвард глубоко с облегчением вздохнул. — Скажу так, у меня были подозрения. Полагаю, ты хочешь сообщить мне об этом, правда?

— Черт возьми, откуда ты знаешь?

— Он пытался убить меня в джунглях, — сказал Эдвард сухим голосом. — Вряд ли на такое способен родной отец, даже по его очень низким меркам поведения. Тем не менее, было и еще кое-что… он всегда смотрел на меня как-то по-другому. Он не отличался особой добротой к вам троим, но его глаза всегда светились особой неприязнью, когда он смотрел на меня, так он смотрел всегда только на меня. Он буквально ненавидел, что я дышу с ним одним воздухом и до сих пор жив, его ненависть зашла очень далеко, и так было с самого начала. Самое раннее мое воспоминание о нем было связано с этим его взглядом.

— Я рад, что он мертв.