Через два года после их женитьбы родилась Инга. И двое мужчин, Павел Федорович и его зять, любили своих троих девочек до самозабвенья. Любили, оберегали, баловали.

Всегда, до последнего вздоха.


— По-моему, Жванецкий сказал, — тихим голосом, не тревожа воспоминаний громкостью, закончила свой рассказ Инга, — дети должны постигать житейскую мудрость на коленях у дедов. Отцы им еще не могут всего объяснить, потому что сами, в силу возраста, многого не постигли, не познали, еще прощать не научились. Но в нашей стране правители сделали все, чтобы мы бестолочами росли, которыми легче управлять. Сначала революция и красный террор дедушек-бабушек искоренили, потом репрессии сталинские, затем война. Так и росли поколение за поколением без дедов. Я бесконечно благодарна судьбе за то, что у Феди были и дед, и прадед, учившие его мужским премудростям, которым априори не может научить женщина.

— Это, бесспорно, большая удача, и очень здорово, — почему-то мрачно сказал Стрельцов, — но у тебя самой планочка-то ой как завышена, недосягаемо для реальных мужчин.

— Но прожила же я с Муней десять лет! — активно не согласилась Инга.

— Да не жила ты с ним! — от мрачности переходя к суровости, заметил Стрельцов. — Что ты про него знала? Как он ест, спит, разговаривает? А все остальное мимо кассы, без интересу? А зачем? Как жила до замужества, так и после продолжала, все решали отец с дедом, за все отвечали! О чем париться?

— Ты меня что, ругаешь сейчас? — удивилась необычайно Инга.

— Не знаю! — пробухтел недовольно Стрельцов, сам себя не понимая. — Может, и ругаю, а может, раздражаюсь от твоей излишней идеализации отца с дедом. Знаешь ли, мужиков раздражает, когда женщины при них превозносят с придыханием и трепетом душевным других мужчин.

— Но они же тебе не соперники, — совершенно потерялась от такой его реакции Инга.

— Это кто тебе сказал? — странно посмотрел на нее Стрельцов.

Он вдруг протянул руку, положил ей на затылок ладонь, не отводя взгляда от ее изумленных глаз, притянул к себе и….

Поцеловал. Всерьез. И с большим намеком.

Где-то в середине ее рассказа Стрельцов начал заводиться непонятным маховиком мыслей противоречивой направленности, погружаясь в недовольство раздражительное.

Он глаз не мог оторвать, наблюдая за выражением ее лица, она словно засветилась вся изнутри, вспоминая и преображаясь молодостью беззаботной, улыбкой сердечной.

Как же Инга любила и уважала этих мужчин!

Он хотел к себе такого же отношения! Ему вдруг стало жизненно важно, необходимо, чтобы эта женщина так же загоралась внутренним светом, преображаясь, когда вспоминала, говорила, думала о нем!

Он хотел эту женщину! И хотел такого же ее признания! И, бог знает, наверное, где-то поглубже в душе, в тех прикрытых от суеты закоулках, он мечтал, чтобы Инга его так же любила, как тех двоих! Даже еще сильнее!

И его досада, и растревоженное мужское желание росли и ширились от понимания, что та идеализированная картинка, которую она создала и хранила в памяти, не дает ни одному нормальному, здоровому, живому и грешному мужику возможности соответствовать образу «настоящего» мужчины.

По-хорошему, от таких женщин надо несуетливо, но спешно и целеустремленно сваливать на выход! Другой вариант лучше даже не рассматривать, такое непоправимо для мужской психики.

Сваливать он однозначно не хотел — это все равно что проиграть, не вступив в поединок, заранее сдаваясь. Сдаваться Стрельцов не привык и не собирался!

Стрельцов хотел Ингу Исла. В самом примитивном смысле, и в гораздо более глубоком тоже. Причем примитивное желание на данном временном этапе преобладало, что подтверждалось неуместным вставанием некоего органа. Игнату даже пришлось, слушая ее, поменять позу, закинув ногу на ногу, и, как бы невзначай, положить подушечку-думочку на колени.

Вот как она его раззадорила! Растеребила тут ретивое мужское способностью своей так восхищаться мужчинами.

Ну, у живых мужчин в запасе есть верное, как им кажется, средство для утверждения своего превосходства над соперниками. То самое, к чему сейчас господин Стрельцов полностью готов!

И какого черта! Он не собирается отступать от подленького страшка, нашептывающего, что невозможно тягаться с «канонизированными» образами!

Стрельцов вдруг вспомнил высказывание Януша Вишневского: «Боже, помоги мне стать таким человеком, каким считает меня моя собака!» Даже усмехнулся незаметно и головой качнул, но Инга, увлеченная воспоминаниями, не заметила.

Если честно, он не мог бы ответить на прямой вопрос: «Зачем тебе это надо?» Стрельцов просто хотел ее, и все! А от непонятно как сложившегося у него внутреннего убеждения в необходимости соревнования с лучшими — хотел яростно!

Бог знает для чего. Наверное, чтобы уверить себя, ее, их там наверху, что достоин, и не просто достоин — он тоже с большой буквы!

Вечная мужская соревнуха! И не собирался он интеллигентно сдерживаться, огородами ходить — притянул Ингу к себе и поцеловал, вступая в поединок!

За секунды до поцелуя Стрельцов увидел ее удивленные, широко распахнутые карие глаза и веселые веснушки на переносице. От неожиданности она замерла… и ответила на поцелуй. Сначала робко, словно спрашивала, пробовала…

Инга растерялась! Это было так стремительно-неожиданно! Поцелуй!

Не какой-то там нежно-познавательный, вопросительный, а конкретный, с уведомлением о последующем, заставший врасплох!

Ничего подобного она и предположить не могла! Вернее, не совсем так! Или совсем не так? Ах, ты ж, господи, в общем! С того момента, как она увидела его, открыв дверь, в ней росло и вопрошало внутреннее любопытство — а как могло бы у них получиться? Ну, все это! Каково бы было с ним целоваться и заниматься любовью?

И по мере их дальнейшего общения и осознания, что он ей необычайно нравится и как-то созвучен, что ли, эти вопросы росли и ширились, окрашивая воображение иллюстрациями.

Но ведь это были умозрительные вопросы! Без возможности реализации! Игра воображения!

Стрельцов передвинулся, прижал ее сильнее к себе, так, что Инга почувствовала его возбуждение и ответила на поцелуй.

«Все!» — почему-то подумалось ей последней разумной мыслью, и она еще успела удивиться самой себе.

Голова немного кружилась, кожа словно горела, а тело вело себя самостоятельно, как хотело, не подчиняясь разуму. Впрочем, разум куда-то задевался.

Инге хотелось вжаться в Игната, раствориться в нем, потребовать, чтобы он со всем этим что-то сделал. Немедленно!

А он делал. Начал ее осторожно раздевать, но она перехватила инициативу, послав куда-то далеко осторожность, и срывала с себя, с него неосознанно одежду, и постанывала от нетерпения, слыша себя как бы со стороны.

Стрельцов вдруг остановился, уткнулся лбом в ее лоб и, как о горе, сказал страдальческим, измученным голосом:

— У меня ничего нет!

Чего «нет»? Инге казалось, что у него как раз есть именно то, что надо! Она не поняла и, словно став новой, неизвестной себе самой женщиной, потребовала:

— Не смей останавливаться!

Стрельцов издал громкий стон не то радости-освобождения, не то капитуляции и вошел в нее.

Инга задохнулась от ощущений потрясающих, она куда-то летела за ним следом, спешила, говорила невразумительные глупые слова, отвечая на каждое его движение….

И вдруг перепугалась непонятному, происходящему с ней чему-то необыкновенному и, распахнув широко глаза, вопросительно посмотрела на Игната.

— Все хорошо! — утвердил он. — Все хорошо, не бойся!

И она, поверив, позволила себе расслабиться, перешагнуть черту, падая в то зовущее обещание… и кричала о случившемся!

Стрельцов боялся пошевелиться, ощущение такое, что можно распасться на куски. Он громко дышал, все еще смакуя пережитое только что потрясение.

Как это могло так здорово у них получиться? Так здорово!

Думать пока как-то не получалось, сознание возвращалось неохотно, разгоняемое все еще звучащим у него в ушах криком Инги. Какая же она оказалась! Горячая, искренняя, бесшабашная — потрясающая женщина!

Стрельцов позабыл и про состязание напридуманное, и про желание победить, удостоиться положения, равного главным мужчинам в ее жизни, — все это суть ерунда! Вот то, что у них сейчас было! Он приподнялся, опираясь на локоть, посмотрел на примолкшую под ним Ингу и усмехнулся — какой разительный переход от сексуально раскрепощенной, умопомрачительной женщины к нежно раскрасневшейся, молчаливой, лежащей словно в обмороке девушке.

— Ты как там? — улыбался все шире Стрельцов.

— Потерялась, — шепотом ответила Инга, не открывая глаз.

— Сейчас мы тебя найдем! — пообещал нечто неопределенное он и принялся целовать коротенькими поцелуями.

А Инга ответила, и как-то полыхнуло по новой еще не остывшее жаркое, и затянуло, раскаляясь, удивляя обоих своей стремительностью, и повторилось без всяких предисловий — и жар, и движение вперед, и крик совместный….

Инга чуть не задремала, нежась в полной расслабленности, и осмыслила себя немного, только когда Стрельцов зашевелился, приподнимаясь над ней, опираясь на локти.

— Привет, — тихо сказал он, улыбаясь.

И вид у него при этом был столь довольный, победный, и глаза светились, как у тигра в темноте, от догорающих угольков телесного пожара.

— Привет, — улыбнулась она в ответ.

И вдруг в одну секунду на нее обрушилось осознание своего текущего положения! Полное, отрезвляющее и ужаснувшее!

Она осознала себя голую, лежащую на диване в ремонтируемой чужой квартире, под голым мужчиной, улыбавшемся ей после… после…

О боже!

В мозгу взорвалось воспоминание о том, как… Как она себя вела и что вытворяла!

Да что же такое с ней случилось?!

Как она — она! — могла вести себя столь необузданно и кричать, поторапливать его, и требовать, чтобы не смел останавливаться, и проделывать все эти гимнастические трюки?! И царапать его, и орать во все горло?! Она?! Да ладно! Не может этого быть! Этого же не может быть? И тут, окончательно доканывая Ингу Валерьевну, всплыло воспоминание о несовершенстве ее тела — и слишком большая грудь, и торчащая, далеко не маленькая попа на худом тельце, и растяжки от родов на животе, которые не убирались никакими ухищрениями!

И еще она подумала про педикюр, который давно требовал освежения в салоне, и про ноги, которые надо было побрить еще три дня, а лучше час назад. И про то, что стыдно-конфузно до полыхнувшего румянца на щеках, а также про то, что знает этого мужчину всего два дня, и про… и про…

Она убежала от его внимательного взгляда глазами, паникуя и пытаясь сообразить, что же делать!

Что делать, мамочка?!

Господи, как стыдно, как неловко — ужасно, ужасно!

Она завозилась всем телом, торопливо выбираясь из-под Стрельцова.

— Что случилось? — с легкой степенью обеспокоенности спросил он.

— Ничего, — промямлила Инга.

И так быстро, оперативненько похватав свои вещи с пола, прыгнула за спинку дивана, прикрыв в скачке стремительном грудь свитером, тщетно пытаясь прикрыть еще и попку, и начала суетно-торопливо натягивать на себя одежду, краснея, отводя взгляд от удивленного Игната, путаясь в пуговицах. Просто умирая от ужасного стыда!

Одним рывком он подскочил с дивана, ничуть не смущаясь своей голости, ухватил ее за запястье и развернул к себе.

— Инга, что случилось?

— Да ничего! — фальшиво до невозможности блеяла она и все отворачивалась от начинающего сатанеть Стрельцова. — Я просто вспомнила, что мне еще работать надо, и Фенечка там волнуется…

Абсолютно неубедительная фальшивая шняга, пролепеченная скороговоркой, лишь разбередила Стрельцова.

— Я тебя чем-то обидел? — Он, двумя пальцами взяв Ингу за подбородок, повернул к себе ее лицо, чтобы видеть глаза.

— Нет, ну что ты! — старательно отводя взгляд и убирая его руку, лепетала она. — Все было замечательно! Только действительно пора.

Весь этот бред лишь убедил Стрельцова, что произошло нечто непоправимое. Что каким-то своим действием или словом он…

Что? Обидел? Оскорбил женские чувства?

Да хрен знает!

Он не успел выяснить — побег барышни Исла оказался столь стремительным, как вода, утекающая сквозь растопыренные пальцы, что никакой возможности для выяснений не оставлял. Инга неожиданно рванула боковым отскоком из его рук и выскочила из комнаты. Он торопливо одевался, не собираясь ее отпускать без полной ясности, и сатанел от непонимания, и пугался, что мог, забывшись в удовольствии, что-то такое сделать или сказать. Да, мог! У него голова отключилась! Так у них все сложилось удивительно прекрасно!