– Нет, – произнес Кон вслух. – Вообще-то я не очень люблю оливки.

Дейзи повернулась, окинув его неодобрительным взглядом.

– А ты, вообще-то, к еде как относишься? – спросила она, поддразнивая Кона. Тот пожал плечами. Дейзи вывела его на чистую воду.

– Я люблю поесть, – ответил он. – Просто не… – Он взглянул на стол. – Ну, то есть…

– Не оливки, не шоколад и не рыбу? – продолжила Дейзи.

– Да, – радостно кивнул Кон.

– Но сыр-то ты хоть любишь? – с надеждой спросила Дейзи.

– Ну… Нормально отношусь, – улыбнулся Кон.

– А салями?

– Да, наверное.

– А хлеб?

– Обожаю хлеб.

– Тогда как насчет хлеба с оливками? – уточнила Дейзи.

– Хм… – сказал Кон и улыбнулся снова. – Почему бы и нет?

Дейзи расхохоталась:

– Что же ты тогда ешь-то? Какое твое любимое блюдо?

– «Макдоналдс», – ответил Кон, и она ахнула.

– Нет! – Ее глаза расширились от ужаса.

– Да. Я люблю «Макдоналдс». Правда люблю, – честно признался Кон.

– Почему? – спросила Дейзи.

– Не знаю, просто там вкусно.

– Нет, невкусно, – завертела она головой.

– Нет, вкусно, – возразил Кон.

– Ну, то есть вкусно, но только те полминуты, пока ты ешь, – пошла на попятный Дейзи.

– Да, я знаю, но какая разница? – улыбнулся Кон.

– А кроме «Макдоналдса»? Что тебе еще нравится? – не унималась Дейзи.

Кон пожал плечами:

– Карри, иногда. Китайская еда. Что-нибудь жареное.

– О боже, – произнесла Дейзи и обхватила руками шею. – Это судьба! Ты мне послан свыше, чтобы я тебя перевоспитала. Так что немедленно съешь оливку!

И прежде чем Кон успел возразить, Дейзи сунула оливку ему в рот, и теперь на языке у него было что-то, на ощупь напоминающее чернослив, а по запаху – прогорклый корм для собак. Кон чуть было не подавился, но стал жевать. Что-то твердое, словно пуля, скрипнуло на зубах, но он не обратил внимания и продолжил пережевывать, а Дейзи смотрела на него в ожидании. В конце концов Кон почувствовал еще несколько вкусов – перец, тунец, сыр, соль – и к тому времени, как он закончил жевать, ему уже почти нравилось то, что только что побывало у него во рту. Кон проглотил оливку и торжественно улыбнулся Дейзи.

– А косточка? – спросила Дейзи.

– Это что-то такое жесткое в середине? – спросил он.

– Да, оно.

Кон пожал плечами:

– Проглотил.

Чтобы подавить приступ смеха, Дейзи пришлось зажать рот рукой:

– Шутишь?!

– Нет, – сказал Кон. – А что, не надо было?

– Нет. Косточки надо выплевывать, – ответила Дейзи.

– Что? В самом деле? – не поверил он своим ушам.

– Да.

– Вот дерьмо. Теперь все будет плохо? – расстроился Кон.

– Нет, – улыбаясь, покачала головой Дейзи. – Не думаю. Хотя теперь у тебя в животе, возможно, вырастет небольшое оливковое дерево.

Она указала на его живот. Кон опустил голову, а затем поднял взгляд и улыбнулся.

– Ну, – сказал он, – думаю, если я съел оливковую косточку и даже не заметил, то, наверное, и со всем остальным проблем не будет.

Он указал на стол.

– Поехали.


В течение следующих двух часов Кон занимался тем, чем никогда не занимался раньше. Он объедался. Он пировал. Он трапезничал. И хотя не все из попробованных им блюд пришлись ему по вкусу (например, козий сыр был похож на грязь из-под ногтей на ногах), большая часть ему очень и очень понравилась. Но больше всего Кону понравилось сидеть за столом, из-под матового стекла кухни наблюдая за тем, как за окном медленно садится солнце, пить охлажденное белое вино и слушать болтовню Дейзи.

Она его просто очаровала. Причем всем – начиная с придыхания, с которым говорила: «черт побери», словно это было изъявление нежности, и заканчивая тем, как слизывала масло со своих пальцев. Кону нравилось, что у Дейзи на все свое мнение – от бараньих ножек («Отвратительно, но языки – еще ужаснее. Ты когда-нибудь видел язык?»), Сицилии («Мое самое любимое место во Вселенной, кроме, разве что, дома моих родителей!») до собак («Однажды взглянув в глаза пиренейского зенненхунда, ты погиб – остаток своей жизни будешь хотеть завести себе такого»).

– Расскажи мне о себе что-нибудь по-настоящему интересное, – попросила вдруг Дейзи, наливая в чашки кофе из кофейника.

– По-настоящему? – не понял Кон.

– Да. Что-то умопомрачительное! – уточнила Дейзи.

– Вот же задала задачку, – сказал Кон, потирая подбородок. – Зачем?

– Потому что есть в тебе что-то таинственное, и я хочу понять что, – улыбнулась она.

Кон медленно кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Ну, в прошлом году моя мать сбежала от меня в Турцию, и я остался без крыши над головой. Так что я спал на улице. В дверях одного бутика. Целых две недели.

– Что?! – Глаза Дейзи расширились от удивления.

– Представь себе.

– Не могу. Ты кажешься мне таким… безупречным.

– Безупречным? – переспросил Кон.

– Ну да – твои волосы, твоя одежда. Ни одной складки, ни одного пятнышка. От твоих шмоток пахнет свежестью. И вообще, ты выглядишь так, словно только что сошел со страниц рекламного каталога одежды. И каково тебе было? Ужасно, да? Негде было помыться? – завалила его вопросами Дейзи.

– Нет, конечно, я как-то мылся. Даже нижнее белье ухитрялся менять. На самом деле все было не так уж плохо. И я каждый день приходил на работу, – пожал плечами Кон.

– Ты попрошайничал? – спросила она.

Он снова засмеялся:

– Нет! Зарплату-то мне платили! А через две недели кошмар закончился.

– Господи. Как ужасно. Даже сама мысль о том, что после напряженного дня ты не можешь лечь в теплую постель, просто выключить свет, перевернуться на бочок и почувствовать себя в безопасности… Ужасно, – сказала Дейзи, передернувшись.

Кон снова пожал плечами.

– Что ж, – сказал он. – А ты? Расскажи мне о себе что-нибудь, что может меня потрясти.

Дейзи на пару мгновений закрыла глаза, а затем снова открыла их и произнесла:

– Хм. Ты уверен, что хочешь знать? Это такая дурацкая вещь.

– Да, – сказал он. – Хочу.

– Ну, есть кое-что, о чем я обычно предпочитаю не распространяться, но тебе расскажу, потому что… Даже не знаю. Ты внушаешь мне такое… чувство…

Она остановилась на секунду и посмотрела на него.

– В общем, дело в моих легких. Они производят слишком много слизи, и мне приходится принимать кучу таблеток и делать массаж, чтобы мои дыхательные пути не забивались этой слизью. Из-за этого я подвержена всяким инфекциям. Я из-за этой болячки совсем превратилась в неженку. Однажды из-за какой-то несчастной простуды пришлось неделю проваляться в больнице, причем меня всю обвешали проводами и трубками. Врачи боролись за мою жизнь. Это было ужасно.

Кон смотрел на нее, не зная, что сказать.

– Я же говорила, дурацкая история, – вздохнула Дейзи.

– Но ты не выглядишь больной, – попытался утешить ее Кон.

– Нет. Я и не чувствую, что больна. Но, опять же, у меня это всю жизнь, так что я уже и не знаю, как может быть иначе.

– Как оно называется, твое заболевание?

– Муковисцидоз.

– О да, слышал об этом, – отмахнулся Кон.

– Да. Это известная болезнь. Ею болеют многие знаменитости. Мне даже каждый вечер приходят приглашения на кинопремьеры, – хихикнула Дейзи.

– Что, прости?.. – не понял Кон.

– Шучу. Не люблю говорить об этом. Просто так сложилось. Да и к тому же, подумаешь, какая-то там несчастная болячка. Разве она стоит того, чтобы о ней говорить? Жизнь – для жизни. И еды. И питья. Кстати, насчет последнего, – улыбнулась она. – Открыть еще бутылку вина?

Кон кивнул и посмотрел, как Дейзи достала бутылку из холодильника. Ее маленький рост, ее прозрачность теперь смотрелись несколько иначе, тревожнее. Под кожей цвета молочного алебастра виднелись синие вены, а прекрасные волосы выглядели тусклыми и ломкими. Дейзи не была феей или нимфой. И даже просто симпатичной болтушкой из Condé Nast. Перед Коном был больной человек. Серьезно больной.

Кон сделал глубокий вдох и заставил себя не спрашивать, поправится ли Дейзи когда-нибудь.

25

Руби перевернула последнюю страницу «Barnet Times» и тяжело вздохнула. Нет, унижаться она не будет. Она не падет так низко, чтобы прийти на какое-нибудь там дурацкое собеседование, в дурацкой одежде, которая ей совершенно не идет, и целых полчаса говорить с каким-то дурацким незнакомцем. Она вовсе не хочет быть администратором в приюте на Голдерс-Грин. Или ассистентом в фотомагазине на Финчли-Сентрал, или секретарем в бухгалтерской конторе в Уэтстоне.

Руби хотела быть певицей и автором песен. Хотела всю свою сознательную жизнь, и, пока Пол ежемесячно отстегивал деньги на ее банковский счет, Руби удавалось обмануть себя, что ею она и была. Теперь же она в одночасье стала безработной неудачницей.

Она даже заглянула на страничку с объявлениями по поиску стриптизерш. Тело у нее было хорошее, двигаться она умела, но уже сама мысль о том, что нужно будет постоянно поддерживать себя в форме, делать эпиляцию, ходить в солярий и бриться во всех мыслимых и немыслимых местах, наводила на нее ужас, не говоря уже о том, что всякие там ассистенты по продажам из Клингфорда будут совать десятифунтовые банкноты в ее трусики.

Руби была в долгах как в шелках. Тоби уже в понедельник попросит аренду за следующий месяц. А у нее даже нет кредитки, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию – во-первых, она так и не сходила в банк, а во-вторых, точно знала: даже самый тупой его сотрудник никогда бы не одобрил ей кредит.

Во второй половине дня к особняку подъехал фургон с надписью «Conran», из которого выскочили двое парней и начали разгрузку – стали затаскивать в дом коробки и мешки, которых становилось все больше и больше. Руби в изумлении смотрела на них из окна своей комнаты. Она увидела, как грузчики вытащили последнюю коробку, захлопнули заднюю дверь фургона и вошли в дом. Руби спустилась вниз и заметила Тоби, который лихорадочно срывал с коробок и пакетов упаковочную ленту.

– Что за хрень?.. – спросила Руби.

– Черт! – ответил Тоби, схватившись за сердце. – Ты меня жутко напугала.

– Какого черта здесь делают все эти коробки и ящики? – упорствовала Руби.

– Просто вещи, – пробормотал Тоби. – Купил кое-что для дома.

– Ничего себе, – сказала Руби, взяв стоявшую рядом кожаную корзину для мусора. Руби взглянула на ценник, и ее брови поползли вверх.

– Хорошее «кое-что», Тобз. Что-нибудь полезное?

– Полезное, – прошипел он, выхватив у нее корзину. – Это мусорная корзина.

– Корзинка за 95 фунтов? Неплохо, – присвистнула Руби.

– Зато качественно. И прослужит лет сто.

– А в этой гигантской коробке что такое? – Руби указала на огромный ящик, прислоненной к двери.

– Кофейный столик, – тихо ответил Тоби.

– Ни фига себе! Дай посмотреть, а? – рванулась Руби к столу.

– Погоди минуту, – жестом остановил ее Тоби.

– Это прямо как Рождество, – улыбалась Руби. – Ты ведь разрешишь мне что-нибудь распаковать?

– Нет, – отрезал Тоби, доставая из очередной коробки идеально правильный шар из оргстекла.

– Что это такое? – с сомнением ткнула в него пальцем Руби.

– А на что это похоже? – раздраженно спросил Тоби.

– Это пластиковый шар. Но почему?

– Потому что… потому что… мне он понравился. Вот почему.

– Ясно.

Руби отошла в сторону и некоторое время наблюдала, как он сдирает с шарика пузырчатую упаковку. На лице Тоби читалась злость, и он даже слегка покраснел.

– Что ж, – начала Руби, – ты ведь купил все это на деньги Гуса? Сколько же он тебе оставил?

Тоби фыркнул.

– Хотя нет. Мы ведь уже обсуждали кое-что, и вдруг все это… Сколько ты отдал за эти вещи, Тоби? Двадцать фунтов? Тридцать? Сотню? – спросила Руби.

Тоби снова фыркнул и посмотрел на нее с раздражением.

– Руби. Пожалуйста. Я уже сказал – это не твоего ума дело.

– Ну, на самом деле, моего. Потому что ты мой друг. И это мое дело, потому что…

Руби шумно втянула воздух и перевела взгляд на Тоби. И продолжила:

– …Потому что Пол бросил меня и перестал платить, и теперь я на мели.

– Пол? Пол Фокс? – не понял Тоби.

– Да. Пол Фокс. Женится на этой старой швабре и думает, что женатому мужчине не пристало содержать молодую девушку. Что вполне справедливо, я думаю, но я-то теперь в дерьме, Тобз. А у тебя есть деньги Гуса. Я просто подумала, что, если у тебя достаточно, чтобы покупать всякие там пластиковые шарики и кожаные мусорки, может, ты мог бы мне одолжить?

Руби наморщила лоб и ждала, чтобы лицо Тоби смягчилось. Тоби еще никогда не подводил ее. До того как она стала встречаться с Полом, Тоби всегда был с ней обходителен, давал возможность задерживать арендную плату, одалживал деньги. Так почему же сейчас, когда у него действительно завелись средства, не одолжить немного своей хорошей подруге?