И глаза Марты заблестели лукавыми искорками.


Глава 16.

Берта потратила три дня на то, чтобы тщательно собрать вещи в своей стокгольмской квартире. Она бережно укладывала каждую книгу, фотографию, тарелку в объемные картонные коробки. Три дня для того, чтобы собрать шесть лет жизни в десять коробок.

Накануне отъезда в Миттенвальд пошел сильный дождь. Он зрел постепенно, как виноградная гроздь, целый день наливаясь темной чернильной тучей, чтобы вечером пролиться градом капель, крупных, как спелые ягоды. Капли разбивались о крыши домов, шпили церквей, городские мостовые, устраивали пляс на поверхности прежде тихого зеркального озера.

Берта, укутавшись в палантин, смотрела в окно. Говорят, дождь перед дорогой – хорошая примета. Интересно, что бы на это ответила бабушка? Бабушка Луиза всегда ей говорила, что приметы сбываются только у тех, кто в них верит, а строить свою собственную жизнь и счастье на приметах – безрассудно и смешно.

«Каждый сам кузнец своего счастья» – эта пословица была бабушке Луизе больше по душе, и именно об этом сейчас размышляла Берта. И сразу дождь показался ей стуком наковальни кузнеца, словно ей помогали смыть ее прежнюю жизнь, в которой было столько обид и разочарований, и написать новое яркое и счастливое полотно.

«Чем же мне заняться на новом месте?» – размышляла девушка, готовя себе пасту с томатами и пармезаном. Тут же ум предложил несколько логичных и удобных вариантов. И сквозь этот решительный голос рассудка чуть слышно пробивался нерешительный голос сердца: «Ты всегда хотела стать дизайнером интерьеров». Берта улыбнулась этой мысли и подбодрила ее: «Допустим. Но кому нужен дизайнер интерьера в маленькой деревушке?»

Голос зазвучал увереннее: «И в Миттенвальде живут люди, которым нравится домашний уют и красиво убранный дом. И рядом есть крупные города такие, как Мюнхен. Начинать всегда страшно. Но главное – сделать первый шаг».

Берта поужинала вкусной пастой, заварила себе чай с чабрецом, взяла чистую тетрадь и села писать свой маленький и скромный бизнес-план.

Как ей заявить о себе? Когда открывать свое интерьерное бюро? Какую цену назначить за услуги? Писать не получалось; мысли прыгали в голове, как дети на батуте. Берта отложила тетрадь, и руки сами потянулись к белым чистым листам для акварели. Раскрыв краски, Берта постаралась ни о чем не думать, а просто рисовать.

И вот из-под ее кисти стали появляться дивные комнаты: гостиные с глубокими диванами, журнальными столиками с вазами цветов и стопками книг. Умиротворяющие спальни с застеленными красивым текстилем постелями и чайным столиком у окна. Шторы и подушки, полки и подсвечники, музыкальные инструменты – всему нашлось место на этих интерьерных акварелях.

Это было уютное домашнее волшебство.

«Домашнее волшебство! – воскликнула девушка. – Вот оно, название для моего бюро! Одну комнату в бабушкином доме переоборудую под офис. Закажу чугунную вывеску на дверь. Оформлю необходимые бумаги. У меня все получится! Должно получиться».

Из приоткрытого окна повеяло дождливым прохладным

воздухом, как будто кто-то ласково погладил ее по щеке.

«Я знаю, ты на моей стороне, дорогая бабушка!» – сквозь слезы улыбнулась Берта и отправилась спать, погружаясь в крепкий и свежий сон.

Над шпилями соборов пролетали облака. Они прибыли в Швецию из солнечной Баварии и сквозь сон рассказывали Берте, что дом с вишневыми ставнями зовет свою новую хозяйку с пшеничными волосами, открытым сердцем и манящей мечтой.


Глава 17.

Джонатан с тяжелым сердцем заходил в родительский дом. Небо темнело, собирая в круг лиловые тучи в пышных дождевых платьях.

Каждый раз, заходя в этот дом, Джонатан разрывался между двумя чувствами: щемящей радостью, навеянной воспоминаниями о маме, и скованностью, вызванной чрезмерно шумным и громким поведением папиной второй жены Хелен.

Пожалуй, Хелен была самым ярким украшением этого дома после того, как она вынесла из него все прелестные вещицы, но, в отличие от матери, которой было невозможно налюбоваться, от Хелен хотелось спрятаться, уединиться, так ее было много.

Она ходила быстро, передвигаясь по дому, словно рыже-золотистая молния, говорила без умолку. Неужели она не уставала от самой себя?

– Проходи, проходи, Джонатан, пока не начался дождь! – похлопывая его по плечу, приговаривала Хелен. Дома было

тепло. В камине потрескивали дрова, огонь весело плясал,

витал запах кофе.

Папа сидел у огня и пил кофе из большой чашки. Увидев сына, он встал и раскрыл ему объятия. Крепко прижав его к себе и потрепав по волосам, он жестом пригласил его сесть рядом.

– Папа, ты и вечером пьешь кофе? А у кого скоро операция на сердце? – с шутливым укором осведомился Джонатан.

– Да брось, Джон, – бойко отмахнулся папа. – Чашкой больше, чашкой меньше; пусть я болен, но не лишен возможности получать удовольствие. Ты будешь ужинать?

– Да, с удовольствием, – отозвался Джонатан. После холодного сэндвича в самолете нестерпимо хотелось есть.

– Хелен, разогрей-ка нам твою домашнюю пиццу! – попросил отец Хелен, и она поставила большую пиццу с ветчиной, грибами и томатами в микроволновку.

– Ну, рассказывай, пока Хелен хлопочет на кухне, а то потом тебе ни словечка не вставить, – рассмеялся отец. Он не питал иллюзий относительно назойливой болтливости своей жены, но это не мешало ему ее любить. Что ж, пожалуй, это только делало ему честь.

– Все в порядке, папа, много работаю, иногда отдыхаю,

купаюсь в море, вижусь с друзьями. Устал от испепеляющей жары – хорошо, что получилось вырваться сюда на неделю, – кратко отчитался Джонатан.

– И ни слова о твоей возлюбленной! – изумился отец. – Как там Марта? Какие у вас планы? Ты присылал мне вашу фотографию, она показалась мне такой изящной и веселой. А какие у нее невероятные глаза! Когда ты нас познакомишь?

Джонатан смутился.

Планы на будущее? Он мог бы ответить честно, что у них есть планы, но, похоже, нет будущего, но не знал, как это объяснить.

– Я хочу сделать ей предложение. В моем возрасте и при моем положении мне уже нужно обзавестись семьей.

Отец присвистнул от возмущения.

– Что значит нужно? Ты ее любишь? Отвечай! – в своем негодовании папа всегда становился похож на мушкетера, пылающего праведным гневом, и Джонатан не выдержал и рассмеялся.

– Люблю ли я ее? Не знаю. Я хорошо отношусь к ней и со временем, уверен, смогу по-настоящему полюбить. Меня

волнует другое – любит ли она меня?

Вот в чем я совершенно не уверен. Она легка, как ветер, непостоянна, как шведская погода, и капризна, как ребенок. Но что-то нужно менять, на что-то нужно решаться. Поводов расстаться я не вижу, а значит, нужно жениться, – спокойно заключил он.

Папа совсем разволновался:

– У меня ощущение, что ты женишься от безысходности и страха. А как же желание прожить вместе всю жизнь, растить детей? Когда я впервые увидел твою маму, я понял, что только начинаю жить. С ней я становился лучше, совершеннее. Мне хотелось оберегать ее, заботиться о ней и наших детях, сделать ее счастливой. Неужели у тебя не было так?

Джонатан подумал несколько минут, прежде чем ответить.

– У меня было так, папа. С Бертой, – как он ни сдерживался, голос его дрогнул.

– Так найди ее, сынок! – папа стал снова похож на мушкетера.

– Я думал об этом. Давай пока завершим этот разговор, я устал с дороги.

На самом деле, в комнату уже рыжим огоньком проскользнула Хелен, и причиной Джонатана была вовсе не усталость, а нежелание откровенничать при ней.

Впрочем, она уже безжалостно забрасывала его свежими новостями, и они сыпались на него, словно дождевые капли за окном, и закончив свою пиццу, Джон, убаюканный монотонной болтовней, уснул прямо в кресле у камина.


Глава 18.

Майское небо, усеянное облаками, было похоже на синее море с завитками морской пены. Берта, одетая в кремовое платье с широкой юбкой и кружевным воротничком, шла по дороге к себе домой.

Коробки с вещами должны были доставить из аэропорта чуть позже, а пока она шла и упивалась свежим воздухом и пышным цветением. Где-то вдали, на лугах, звучно переговаривались сонные ленивые пятнистые коровы, а подходя ближе к Миттенвальду, Берта услышала робкое пение изящных скрипок.

Как же она соскучилась по своему уютному дому!

Теперь она приехала насовсем, и можно было со всем усердием заняться домом, прибрать его, украсить, убрать лишнее, добавить недостающее. Со страстью истинного художника она предвкушала, как окунется в это с головой.

Обустроить свой дом. Свой кабинет. Свою жизнь.

Но что это? Вот он, ее любимый дом, хранитель ее секретов, ее ожившая мечта. Что с ним случилось? Молочная ограда перекошена, и в ней прорехи, как в старом изношенном полотенце. Сквозь эти душераздирающие дыры видно, что и вишневые ставни наклонились в сторону, словно положив свои уставшие головки бревенчатым стенам на плечи.

Берта растерянно остановилась. Вскоре растерянность и изумление сменились яростью и гневом. Кто посмел? Обидеть пустой дом, который послушно ждал ее возвращения – ну, она им покажет! Кому им? Берта была уверена, что в одиночку никто бы не смог так жестоко изувечить дом.

Тут скрипнула дверь, и на крыльце соседнего дома показалась фрау Матильда. Она, как всегда, сияла добродушием, и ее румяные, словно летние яблочки, щеки были украшены ласковыми ямочками.

– Берта, дорогая, как хорошо, что ты вернулась! Сейчас я тебе все расскажу! – и с трудом переводя дыхание, фрау Матильда поведала Берте захватывающую историю о том, как местные мальчишки дразнили быка, и он, будто взбесившись, носился по всему городку и свою ярость решил выместить именно на этом доме. – Вот так все и было! – заключила фрау Матильда, отмахиваясь платком от назойливо жужжащих пчел, которые, казалось, слушали рассказ с таким же вниманием.

К Берте вернулось самообладание:

– Я надеюсь, никто не пострадал? – участливо осведомилась она.

– Никто, милочка, никто!

Берта благоразумно сдержалась: «Никто! Разве это – никто?» – с любовью и жалостью осматривала она своего деревянного друга.

– Родители тех шалунов собрали деньги на ремонт ограды и окон, – торжественно передала ей пачку банкнот хлопотливая соседка. – Я так им и сказала: деньги на ремонт из воздуха не появятся, а мальчишки и без сладкого пока поживут! В детях нужно воспитывать ответственность, – и фрау Матильда смешно и гордо подняла голову.

«Она же мама нотариуса! Сложно спорить с тем, что он вырос ответственным человеком!» – подумала Берта и рассмеялась во весь голос. Ее смех солнечными бликами плясал по раскрытым чашам цветов и сломанной витой ограде.

«Наверное, перенервничала, – заметила про себя фрау Матильда. – Что же может быть смешного в том, чтобы жить без сладкого?» – в душе она уже жалела этих бедных деток, не зная о том, что сорванцы этим утром собрали

букеты с ее собственных клумб.

– А где мне найти хорошего рабочего, чтобы сделал все на совесть? – поинтересовалась Берта. – Я ведь никого здесь не знаю.

– Мы с мужем думали об этом. Все наши строители уехали в Мюнхен на крупную стройку. Давай сделаем так: ты пока отдохни, пройди в дом, разбери вещи. Дверь и окна целы, пострадал только внешний облик. А я вечерком зайду к тебе, и мы посоветуемся, как быть. И апельсиновый кекс принесу. Что-то шипит… Молоко убежало, негодное! До вечера, милая, с приездом!

И фрау Матильда, шурша юбкой, убежала в дом быстрее кипящего молока.

Берта глубоко вздохнула и задумалась.

«Пострадал только внешний облик». А может быть, и с ней произошло так же? После ее счастливой любви с несчастным концом она так поддалась унынию и отчаянию, что совсем перестала следить за собой.

Нет, все-таки тогда она изменилась не только внешне. Она была глубоко уязвлена, потеряна, несчастлива. Теперь прежняя уверенность в себе возвращалась к ней. Вместе с благодарностью Богу за встречу с Джонатаном. За способность любить.

Эта мысль уколола ее, как остро наточенный карандашный грифель.

Она все еще любит его! Она любит! И неважно, рядом он с ней или нет, она будет верна ему, пока это чувство живет в ней.

И Берта радостно впорхнула в свой милый истосковавшийся дом.

– Я тебе помогу, мой любимый дом. Я тебя восстановлю и успокою.

Берта поставила греться чайник и начала варить кофе. «Вот бы сейчас поболтать с фрау Матильдой, она так напоминает мне бабушку», – подумала она.

Видимо, аромат кофе имеет скрытую способность приглашать гостей. В перекошенную ограду кто-то сдержанно постучался. И это была не фрау Матильда.


Глава 19.

Отодвинув невесомую, как туман, занавеску, Берта увидела у ворот высокого молодого мужчину. Он был крепко сложен, держался непринужденно и казался обаятельным. Волосы у него были ежевичные, а глаза… Какие глаза?