Герберт пришел в себя.

– Нет, все хорошо. Давай прикрепим табличку, и я побегу на работу.

Берта расстроилась из-за того, что сегодня они не выпьют вместе кофе. «Ну, ничего. Почитаю новую книгу», – решила девушка. Она часто читала за чаем или кофе.

«Мне нужно менять свое поведение с ней», – горестно задумался Герберт. – Почему она видит во мне только друга? Может быть, ее сердце занято кем-то другим?»

По дороге на работу знакомые девушки приветствовали его, а некоторые приглашали в кино или на пикник. Но ни у одной из них не было таких золотых волос, такого доброго взгляда, который мог растопить любое, даже самое черствое сердце.

А его сердце было покинутым и израненным.

«Приглашу ее на пикник – видимо, так сейчас приглашают на свидание».

А Берта тем временем пила кофе с молоком из глубокой синей чашки и читала книгу за столиком в саду.

Жизнь обнимала ее со всей силой своей любви. У нее был

верный друг. Любимый дом. Она собиралась искать первых заказчиков и заниматься любимым делом.

Яблони, одетые в белоснежные мягкие цветочные шали, окружали ее со всех сторон, и дуновение ветра в их листьях и соцветиях дружески подсказывало: «Будь внимательнее. Приглядись».

Берта окинула взглядом сад и дом. У крыльца бурно расцвели розовые кусты с пьянящим сладким ароматом. Бойкие нарциссы окаймляли садовую дорожку. В клумбах распустились сине-сиреневые мускари. Цветущие яблони, деревца сирени и вишни воздушным облаком цветов накрыли сад, будто белыми, сиреневыми и розовыми кружевами.

«Завтра закончу оформлять документы и расскажу соседям об открытии «Домашнего волшебства». Как же мне хорошо дома! Как я хочу, чтобы дома всем было хорошо!»

Пока Берта закрывала книгу и прибирала посуду после кофе, Герберт купил билеты в кино и выбрал место для пикника.


Глава 22.

Джонатан мерил шагами длинный больничный коридор.

Здесь было неуютно: несчетное количество одинаковых закрытых белых дверей, бездушные и угрюмые черные кожаные диваны для ожидающих. У стен стояли холодные, твердые металлические кушетки.

Джонатан ждал, когда завершится операция отца.

Прошло уже более двух часов, а врачи все не выходили. Периодически из операционной выкатывали высокую кушетку на колесах, на которой лежал больной, весь обвешанный проводами и трубочками. Врачи бегом везли эту кушетку до лифта, а там – в реанимацию для особо тяжелых случаев. Каждый раз, когда Джонатан слышал скрежет и грохот колес по звонкому кафельному полу, он вздрагивал от ужаса, боясь увидеть на кушетке своего отца.

Он выпил уже три чашки кофе из автомата, пробовал читать, но не смог. Смотрел в окно, но и там его ждала полноцветная картина горьких страданий: плачущие родственники, гудящие машины скорой помощи, растерянные больные.

Кто-то деликатно тронул его за плечо.

Резко обернувшись, он увидел уставшего, но улыбающегося доктора.

– Все прошло хорошо, не волнуйтесь. Ваш отец крепкий малый. Объясните ему, как важно беречь себя после операции, а то он уже завтра собрался на лошадиную ферму кататься на лошади.

Джонатан с чувством пожал доктору руку и поспешил к отцу. Он казался таким беспомощным, беззащитным во всех этих белых простынях. Но доктор, к счастью, был прав – отец уже готов был идти на поправку и радоваться жизни.

– Я в порядке, сын, – твердо резюмировал он свой трехчасовой сон, во время которого доктора искусно работали над его сердцем. – Я в порядке, правда. Вот только сердце все равно болит.

Джонатан встревожился:

– Сейчас я позову врача, папа, – и он бросился к выходу из палаты.

– Стой, стой, какой ты прыткий! – сдержанно подкашливая, рассмеялся отец. – Сердце за тебя у меня болит, сынок. Хочу, чтобы жизнь свою ты устроил. Счастливым был. Давай-ка не сиди тут со мной, как наседка,

а невесту свою ищи.

Джонатан смутился.

– Вернусь на работу и найду. Она не ответила ни на мои звонки, ни на мои письма, все еще обижена, что я уехал. Ну не глупость ли? Ну да ладно, это решается одним пышным букетом пионов и приглашением в театр.

Отец смотрел не на него, а будто сквозь, как будто собирал всю свою решимость и смелость. Больно говорить в лицо своему ребенку неприятные вещи. Больно, но иногда необходимо.

– Сынок, скажи мне, а не глупость ли связывать свою жизнь с женщиной, которая ссорится с тобой по любому поводу и даже не скучает по тебе? Может быть, если ты совсем туда не вернешься, она и не заметит.

– Что ты такое говоришь, папа! – возмутился Джонатан. И тут же спохватился, вспомнив, что отцу нельзя волноваться. А сам попробовал представить, как Марта скучает по нему. И Марта представлялась ему в окружении друзей, вечеринок и кавалеров.

«Я слишком плохо думаю о ней», – заключил Джонатан, найдя себе спасательную шлюпку, в которой можно было плавать по волнам житейского моря и ничего не менять.

– Мой тебе совет, – настаивал отец, – поезжай в Стокгольм, узнай в университете, куда могла устроиться Берта, и отыщи ее. Чего только ни бывает в жизни! А если она уже счастлива с другим, ты будешь спокоен, что хотя бы попробовал вернуть свое счастье. Ну что ты смотришь на меня, как на сумасшедшего? Мне, что ли, ей в любви признаваться за тебя? Да если бы не эта палата!.. – и отец эмоционально всплеснул руками.

– Я понял, папа, я все понял. Хорошо, ты прав, я поеду на поиски на днях.

– На днях? – отец не на шутку разволновался. – Поезжай сегодня, сию же минуту! А на днях принеси мне пирожок от Берты – она всегда так вкусно пекла пряный грушевый пирог.

Джонатан обреченно вышел на улицу и побрел на остановку. Чего он боялся? Что он скрывал сам от себя?

«Больше всего я боюсь, что она уже давным-давно не любит меня», – размышлял он. И вдруг он остановился и окаменел от осознания происходящего.

«Нет. Больше всего я боюсь, что так же сильно, как и прежде, люблю ее».


Глава 23.

Когда Джонатан переступил знакомый порог своего университета, он уже не чувствовал себя робким, растерявшимся мальчишкой. Он был полон решимости разыскать Берту и узнать о ее судьбе.

В шумных веселых коридорах, заполненных студентами, на него нахлынули воспоминания. Некоторые профессора узнавали его и с воодушевлением пожимали ему руку, похлопывали по спине и приглашали к себе в кабинеты на долгие задушевные беседы.

«Простите меня, в другой раз постараюсь», – вежливо отказывался Джонатан. Отдел кадров, где же отдел кадров? Вот он!

После легкого стука Джонатан вошел в приемную. Здесь все было по-прежнему. Растения в глиняных цветочных горшках на широких белых подоконниках, голубые жалюзи, загруженные работой секретари. Джонатан выбрал для беседы деловитую русую девушку в платье винного цвета. Она работала быстро и четко.

«Вот с ней я договорюсь», – решил Джонатан.

Он подошел к стойке и обратился к ней:

– Простите, позвольте на минуту занять ваше время. Я бы хотел узнать, куда определили на стажировку одну студентку, которая получила диплом несколько лет назад.

У девушки весело заблестели глаза – после череды дней монотонной работы и одинаковых посетителей, к ней, похоже, пришли с необычной просьбой.

– А что, она не вернула вам конспекты? – секретарь рассмеялась легким, переливчатым смехом, и Джонатану стало так легко на душе, что он решил ничего не утаивать.

– Понимаете, это очень запутанная история. Она была моей невестой. И я хочу найти ее.

Секретарь с удивлением и уважением посмотрела на него. Что ж, похоже, он не врет. Будет что рассказать подружкам за ужином.

– Давайте попробуем, – согласилась она и стала методично просматривать архивные картотеки студентов.

– Берта, Берта… Нашла. Ей предлагали отличное место, но она выбрала городской архив. Наискучнейшая работа. Наверное, она очень тихая и нерешительная, ваша невеста.

– Благодарю вас, вы мне очень помогли. Позвольте, я

пришлю вам цветы, – и взяв ее визитку, он ушел.

«Какие же странные люди, эти мужчины, – вздохнула красавица, расправляя свое бордовое платье. – Вокруг столько милых девушек, а они путешествуют в прошлом».

Джонатан пешком прогулялся до здания городского архива. Напротив располагалась тенистая площадь, кафе с летней верандой. Возможно, здесь Берта обедает или пьет кофе. Он решительно вошел в здание и вскоре нашел нужный отдел.

Как-то здесь было безрадостно и безлико. Как же так, Берта всегда была такой творческой девушкой! Писала картины. Умела воодушевлять других одним добрым словом.

Он не мог представить здесь Берту с ее уверенной походкой, летящим воздушным платьем. Он не знал, что эти стены до недавнего времени и не видели ее такой.

Коллеги Берты встретили его радушно, особенно одна элегантная дама. Она участливо объяснила ему, что Берта уволилась неделю тому назад и переехала жить в Германию, в Баварию.

– В Баварию? – изумился Джонатан. – Но что там, в Баварии? Ей предложили другую работу?

– Я точно не знаю, – призналась дама. – Похоже, бабушка

оставила ей наследство. В каком же это городе… Точно не помню. Какой-то небольшой городок возле Мюнхена. Я могу вам дать ее электронный адрес, – и она хлопотливо записала адрес электронной почты на книжной закладке.

– Благодарю вас, – в смятении сказал Джонатан и направился к выходу. Его надежда увидеть Берту и поговорить с ней стала бледной, как тень.

У выхода из кабинета его остановила бойкая молодая сотрудница:

– Знаете, когда Берта была здесь неделю назад, она выглядела такой сияющей и счастливой. Такой красивой. Не верю я в эти сказки про наследство. Наверняка замуж собралась, вот и сияет, как утренний восход. Но вы ей напишите, конечно, чтобы знать наверняка.

У Джонатана стало совсем тяжело на душе. И правда, на что он вообще рассчитывал? Что она будет ждать его, пока он живет неизвестно где и неизвестно с кем?

В отчаянии он скомкал закладку с адресом и бросил ее в ведро для бумаг на выходе в коридор. Его надежда не пошла с ним. Ее тень бледнела и бледнела, пока не стала совсем невидимой, невесомой и не исчезла за створками открытого

окна. Она пробовала догнать его по воздуху, сесть ему птицей на плечо и утешить, но он отмахнулся от нее, как от назойливого собеседника.

«Пора перестать быть таким наивным. Завтра утром зайду к отцу, попрощаюсь и улечу обратно в Грецию. И сегодня же свяжусь с Мартой, узнаю, как она и что там у нее происходит».


Глава 24.

В цветущих жарких Афинах июнь вступил в свои законные права. Улочки города заполнились туристами и сувенирными лавочками, отовсюду лились отголоски бесед на всех языках мира.

Марта любила всю эту шумную суету. Так она чувствовала, что жизнь бьет ключом.

Вот она заходит на работу в издательский дом. Выходные прошли бурно и насыщенно: череда дней рождений, танцев и ресторанов, катерных прогулок по морю сменялись с такой скоростью, что насладиться моментом можно было только по фотографиям. На Марте длинное льняное платье, загорелые плечи открыты. Из украшений только солнечные очки.

Она умела выглядеть изящно, одеваясь просто. В руках – горячий стакан кофе «с собой» из пекарни рядом с домом. Там работала девушка, у которой косынка от быстрого утреннего темпа работы всегда съезжала набок, а фартук развязывался, держась на сарафане только, пожалуй, силой мысли. Но какая у нее была улыбка… Как отблеск радуги.

К этой девушке Марта по утрам заходила за кофе. На самом деле, она заходила за улыбкой, но Марта никогда не призналась бы в этом даже себе.

У Марты не было отдельного кабинета – у всех журналистов были небольшие закутки в просторном зале, где они усердно трудились в своем офисном муравейнике. Кто-то мечтал работать в уединении, но не Марта. Ей нравилось быть одной среди многих, в гуще событий. Что угодно, лишь бы поменьше времени наедине с самой собой.

Она считала себя амбициозной, подающей надежды, успешной, сильной и уверенной в себе. А кому нравится разрушать свои иллюзии и представления о счастье? Она крепко держалась за них, как артист кукольного театра – за ширму. Ведь если декорации рухнут, многие вещи могут предстать совсем в ином свете. Глубоко в душе Марта все еще была потерянным и ранимым человеком, но это было ее большой тайной, которую ей только предстояло познать.

– Доброе утро, мой нежный цветок! – пропел, подходя к ней, помощник шефа Боб. – Ну и выходные, – шумно выдохнул он.

Боб был женат и отцом троих детей. Поэтому для него насыщенными выходными были дни, состоящие из походов

в зоопарки, кинотеатры и парки аттракционов. За эти выходные он особенно устал.

– Какие новые мультфильмы идут в кино? – насмешливо осведомилась Марта.

Лучше бы она не спрашивала. Последующие несколько минут она терпеливо слушала все новости из жизни образцового отца семейства. «Ну и жизнь», – горько думала она, от всей души жалея беднягу.