– А давай вместе нырнем!

Солнце молча улыбнулся, любуясь Сашиной фигуркой-веточкой.

– Ну давай! Ты что – боишься? – кокетливо подначивала Саша и, не услышав ответа, предложила: – Ну тогда я первая, а ты – за мной! Договорились?

И, став на борт, рыбкой нырнула в воду.

Под водой извивались водоросли, блестели боками серебряные рыбешки. Луч солнца ударил в толщу воды и пронизал ее до самого белопесчаного дна. Саша постаралась покрасивее изогнуться в воде, представляя себя русалочкой, а когда уже нестерпимо захотелось вздохнуть, обернулась – полюбоваться произведенным эффектом. Но в воде никого, кроме нее, не было… Саша с силой оттолкнулась от воды и стрелой пошла вверх.

Вынырнув на поверхность, Саша хватала воздух и одновременно озиралась по сторонам, волчком вертясь в воде. На ее лице отразились обида и изумление: Солнца на палубе не было.

Герда насмешливо наблюдала за Сашей и даже заботливо протянула ей руку – помочь выбраться из воды. Саша с трудом взобралась на борт, оцарапав коленку о гроздь наросших на борту мидий. Она дрожала, и губы ее мелко тряслись.

– Перекупалась, подруга? – невозмутимо спросила Герда.

Саша ничего не отвечала, только шмыгала носом, а Малой с видом знатока одобрительно присвистнул, рассматривая Сашу в мокрой одежонке.

– Ты чё? – возмутился чересчур порядочный Скелет.

– Да я так, чисто теоретически, – стал оправдываться Малой.

На берег спускался вечер.


Солнце подошел к заправке. К колонкам тянулся длинный хвост автомобилей. Их владельцы никуда не спешили – они ждали. Кто-то спал, разложив водительское кресло. Кто-то сидел тупо и неподвижно – привычка отключать внутренний диалог в очередях, кто-то, скооперировавшись, резался в засаленные карты.

Солнце склонился в окошечко кассы:

– Простите, у вас можно купить канистру?

Кассирша отвлеклась от занимательнейшего занятия – выщипывания буйных южных бровей – и неприязненно глянула на Солнце:

– Ну, допустим. А тебе зачем?

Солнце вежливо улыбнулся:

– Буду выращивать в ней куколки черноморского шелкопряда.

Кассирша поджала губы – она не любила, когда хамили, а тем более, когда хамили интеллигентно, потому что до конца не было ясно, хамятили нет, и требовалось прилагать лишние мыслительные усилия.

– Бензовоз сегодня еще не приезжал, – хмуро буркнула она.

– А когда обещал почтить присутствием? – не отставал Солнце.

Кассирша сердито передернула плечами:

– Ждите. Другие с утра ждут, – и захлопнула окошечко.

Солнце собрался уходить, как вдруг дверь будки кассирши открылась, обладательница буйных бровей выставила на улицу ржавую, но вполне пригодную канистру и, не говоря ни слова, снова захлопнула дверь.

Солнце взял канистру, пошел в конец очереди, присел на нее.


Когда совсем стемнело, компания расположилась на берегу моря, у догорающего костра. Малой мастерски ворочал веткой картошку в углях.

Корейца и Солнце не было, Саша грустила, сидя чуть в стороне ото всех, а Герда исподтишка поглядывала на нее. Хуан как обычно забрался на пригорок со своей трубочкой.

Сердобольный Скелет подсел к Саше:

– Ты не переживай… Солнце, наверное, в своем доме.

Саша независимо хмыкнула:

– И ничего я не переживаю… Столько разговоров про этот дом… А он где вообще?

– А этого никто не знает, – развел руками Скелет, – наверное, где-то в горах. Мы с Малым шесть раз ходили искать, но так и не нашли.

– Я думала, дом – это место, куда зовут друзей, – грустно сказала Саша.

– Дом – это там, где человеку хорошо, – подумав, ответил Скелет.

Саша покорно вздохнула:

– Значит, ему там хорошо…

Впрочем, Скелет и не надеялся утешить или развеселить Сашу. Так что, неловко посопев, он вернулся к костру:

– Ну, чего там, Малой, картошка твоя – каменная, что ли? Сколько уже печется!

– Дареному коню в зубы не смотрят, – отбился Малой.

– Она не дареная – она краденая! – неожиданно раздраженно напомнила Герда, но Малого такими обвинениями не смутить.

– В Библии сказано: делиться надо, – парировал он.

– В Библии написано: «Не укради», – у Герды явно было желание с кем-нибудь поругаться.

– А вы что – читали Библию?! – вдруг вмешалась Саша.

Малой загадочно пожал плечами:

– Говорят…

– …Просто не люблю, когда на чужое рассчитывают! – заявила Герда и многозначительно глянула на Сашу. Саша поежилась, отвернулась.

– Чё ты злая такая сегодня, Герда? – добродушно улыбнулся Малой.

– Голодная потому что, – предположил Скелет.

Послышался шорох шагов. Саша радостно вскочила, увидев приближающийся мужской силуэт, и невольно воскликнула:

– Солнце!

Но это оказался Кореец. Герда хмыкнула, Скелет одернул ее:

– Ну, чё ты, хватит уже…

– Вон, иди, за картошкой следи, а ко мне не лезь! – взвилась Герда.

Хмурый Кореец подошел к ребятам, уселся на песок, снял сандалии.

Саша грустно сообщила:

– А у нас скоро картошка будет готова.

– Да-да… – кивнул Кореец, – картошка… Это именно то, что нужно…

Саша продолжала вглядываться в темноту.


Солнце шагал вдоль моря, перекладывая тяжелую канистру из руки в руку. Наконец он подошел к выброшенному морем изогнутому, отполированному бревну, поставил канистру, присел на бревно, как на скамейку, болезненно поморщился. Если сильно напрячь зрение, на другом берегу залива можно было увидеть точку костра. Солнце знал, что там сидит Саша. Знал он и то, что ей сейчас грустно. И немного страшно. Солнце хотел открыть канистру, но помедлил…

Хуан наблюдал за ночной букашкой, взбирающейся по стебельку, и ласково бормотал по-испански:

– Куда же ты карабкаешься? Зачем? Ты хочешь попасть на небо?.. Ты глупая: небо начинается сразу за твоей головой. И не нужно лезть так высоко.

Поглядев на Хуана, Саша подсела к Малому и Скелету, спросила шепотом:

– А Хуан, он вообще кто?

Малой жонглировал испеченными картошками и ответил, не отводя от них глаз:

– Хуан? Чилиец.

– Настоящий чилиец?! – изумилась Саша. – Как Виктор Хара?!

– Он сам был на стадионе «Сантьяго», – сообщил Скелет.

– Чудом живой остался, – добавил Малой, – потом коммунисты вывезли его в Москву.

Скелет и Малой говорили тихо, но Хуан услышал, откликнулся буднично, медленно подбирая русские слова:

– Там, на стадионе, были хиппи. Иностранцы. Хунта ловила всех, кто похож на хиппи. Мужчины с длинными волосами. Женщины в брюках… Они помогли мне сбежать. Пожалели. А их расстреляли…

И Хуан, вместе с остальными, стал чистить картошку.

А Саша заплакала. Ей вдруг стало так жалко всех: Хуана, который пережил такой ужас, о котором Саша только слышала из газет на политинформации. Скелета, которого все время шпыняет Малой. Малого, потому что он всегда старается для других, а его никто не принимает всерьез. Корейца, который тоскует по своей Галине, а Галина, как угадала своим девичьим чутьем Саша, его не любит… Герду, которая, это Саша тоже прекрасно понимала, влюблена в Солнце… И почему-то самого Солнце. Почему – этого Саша не знала, просто его было жалко… Но больше всего стало жалко себя. И страшно: куда она приехала, с кем, зачем… И по маме с папой соскучилась… Они уже поужинали, наверное…

– Ты что? Перестань, ну, подруга! – бросились жалеть Сашу Скелет и Малой. – Ты из-за Хуана, да? Так вот же он, живой-здоровый. И никакие колеса его не берут!

– А, я тоже ревела, когда узнала, – махнула рукой Герда.

– Не плачь, Принцесса, – улыбнулся и сам Хуан, – мертвые тоже грустят, когда живые плачут.

Но Саша уткнулась лицом в коленки и зарыдала еще горше. Кореец жестом показал: «Оставьте ее, пускай поплачет».


Солнце сидел один на берегу. Канистра стояла рядом. Он так и не открыл ее. Костер на другом берегу залива погас.

И был другой день.

Хуан с неизменной трубочкой сидел на самой верхней площадке маяка, созерцательно уставившись в сторону горизонта.

– Горе ты наше! Доторчишься когда-нибудь! – крикнула ему Герда, прижав ко лбу ладонь козырьком.

– Я не торчу – я ищу нирвану, – сообщил со своей высоты Хуан.

Грустная Саша почесывала спящего Пацифика.

Подошел Скелет, гордо демонстрируя грампластинку в ярком конверте:

– Лукай! Мне Малой на день рождения «Пинк Флойд» подарил.

– А у тебя что, сегодня день рождения? – удивилась Саша.

– Не, у меня в декабре.

– А почему же он сегодня подарил?

– Это он заранее. Мало ли что зимой будет… Герда! Зацени!

И Скелет пошел хвастаться Герде, которая упоенно мастерила феньки из бисера.

А Саша ушла в сараюшку, плюхнулась на матрац, положенный на пол и застеленный лоскутным одеялом, – свою постель.

Заботливый Скелет нахмурился, взглядом показал Герде на Сашу.

Герда снисходительно хмыкнула, но, отложив свое рукоделие, пошла в сарай.

– Чего киснешь? Пошли купаться? – предложила Герда.

– Не пойду я, – Саша даже головы не повернула.

Герда подошла ближе, вопросительно склонила голову.

– Мне, наверное, вообще лучше уехать, – глухо пробормотала Саша.

Герда присела рядом с Сашей на матрац:

– Из-за Солнца, что ли?

– …Мне кажется, он просто посмеялся надо мной, – неожиданно призналась Саша. – Привез и бросил. А я, как маленькая глупая девочка, навоображала себе…

Герда перебила Сашу с возмущением:

– Да ты что?!! Это ж надо такое придумать про Солнце! «Привез и бросил»! Да ты совсем не знаешь Солнце!

Саша хмуро посмотрела на Герду.

– Ты, что ли, знаешь?

– Знаю!

– Ну и сколько ты его знаешь?..

Герда задумалась и усмехнулась:

– Всю жизнь.

Герда отвернулась и глухо призналась:

– И любила его, кажется, всю жизнь… Ну, обычно, как девушка… А когда ты появилась… Мне очень обидно стало. Хотя, если честно, он не говорил мне, что любит, мы даже не… не встречались. Но я надеялась. До тебя. А сейчас поняла: я могу его любить как друга. Это тоже счастье… Но тебе я не обещаю, что мы подружимся. Понимаешь?

Саша кивнула и спросила:

– Так ты думаешь, что я для него что-то значу?

– Он же Солнце, – горько улыбнулась Герда. – Солнце не может греть кого-то одного и принадлежать кому-то одному не может.

– Я так не умею, – подумав, призналась Саша.

– Дело твое, – пожала плечами Герда, – но, конечно, я могу и ошибаться… блин, что-то я слишком добрая сегодня… не к добру. – Герда поднялась и пошла во двор.

– Ну и что же мне – сидеть и гадать: придет он сегодня, не придет… – беспомощно спросила Саша вслед ей.

Герда бросила через плечо:

– Кстати, баба Оля классно гадает!


А баба Оля вошла в дом с миской зеленого гороха с грядки. В кухне Кореец, отдавшись творческому порыву, расписывал диковинными цветами, петухами, птицами белоснежные стены печи.

– Только не ругайтесь, – предварил возмущение бабы Оли Кореец. – Не понравится – все закрашу.

– Да чего уж, рисуй, – махнула та рукой, – мой Колька тоже рисовать любил. Говорил: «Я, мам, в город поеду на художника учиться».

– А выучился на кого? – спросил Кореец, выводя кисточкой затейливое петушиное перо.

– Да ни на кого он не выучился, – просто ответила баба Оля. – Погиб на войне. Ему в сорок первом и семнадцати еще не было, так он в паспорте цыфирку подрисовал – и в военкомат. Художник…

– Война… – вздохнул Кореец.

Баба Оля вздохнула, устроилась за столом, принялась лущить горох:

– …Все как вот горошинки из стручка повыкатились. И муж мой погиб – правда, до Сталинграда успел дойти. Свекор – тот без вести в плену пропал. Мамку немцы убили – у нас тут немцы стояли. Говорят: «Хлеб есть?» А она: «Нету». Они – к подвалу, проверить. А в подвале она меня прятала. Я краси-и-ивая тогда была. Она: «Не пущу!» Так им что – стрельнули, глазом не моргнули. А отец вернулся, да… Без ноги, правда. Но и то – как радовались! Только он болел потом сильно – контуженый был. И помер в сорок шестом.

Кореец отложил кисти, присел рядом с бабкой, обнял ее за плечи.

– А я вот всех пережила, – с легким сожалением сказала баба Оля. – Такие дела…

Падали в тарелку крупные горошины.


Набравшись решимости, Саша все же поднялась и направилась к бабе Оле.

Она зашла в дом, увидела Корейца, остановилась в нерешительности. Но Кореец, догадавшись по испуганному Сашиному лицу, что дело у нее важное и секретное, встал со скамейки, вышел во двор.