Августин Колдвелл был мертв, а Кристофер больше ничем не мог навредить Барнакилле. Тем более, когда здесь Локлейн, способный всех их защитить. Локлейн и Мюйрин. Потому что Циара была уверена, что если Мюйрин и собиралась за кого-то замуж, то это был ее брат, и скоро она вернется домой, чтобы сообщить ему об этом.

Она вдруг позавидовала их любви и счастью, но лишь на короткий миг. Она знала, как они настрадались. Они заслужи­вают счастья, и она тоже. Если бы только однажды ей повстре­чался достойный мужчина…

Она вздохнула и вернулась в кухню, горько сожалея о том, что отвергла человека намного лучшего, чем Кристофер Колдвелл, только потому, что ее прельщала идея быть госпожой боль­шого поместья.

Но ведь Мюйрин тоже госпожа большого поместья, и ей не нужно ничего и никого, кроме Локлейна.

Судьба – действительно странная штука.

Когда Кристофер наконец уехал, Локлейн тяжело опустился на стул и подпер голову руками. Он знал, что его ожидала работа в мастерской. Сейчас у него было даже больше заказав, чем рань­ше, несмотря на голод. Но он вытащил стопку писем Мюйрин и стал их перечитывать, просматривая, ничего ли не упустил, пока бумага не стала похожа на клочья. Действительно ли она собиралась за кого-то замуж в Шотландии, может, за Филипа Бьюкенена?

Он думал о том, чтобы поехать в Финтри и разыскать ее, но это нереально. Им нужно было готовиться к посевной. К тому же постоянно рождались ягнята, оленята, жеребята, и хотя Циара пыталась помочь с канцелярской работой! она, конечно, не разбиралась в этом так, как это получалось у Мюйрин.

– Я обещал ей проследить за ходом дел, пока она будет в отъезде. Я не могу не сдержать слова. Я не могу поехать в Шотландию. Кроме того, она обещала, что вернется. Она обещала, – вздохнул Локлейн и смиренно отложил письма обратно в ящик. Ему больше ничего не оставалось, только ждать и надеяться.

Он обхватил руками плечи и недоумевал, почему ему вдруг стало так холодно.

Глава 26

Ранним ясным мартовским утром, через пару месяцев после того, как Мюйрин уехала домой к отцу, маленький двухместный клипер причалил у дока в Барнакилле. Мюйрин, тепло одетая в отделанную мехом дорожную накидку и тяжелое роскошное синее платье (мать настояла, чтобы она взяла его как подарок), грациозно спустилась на причал и побежала к дому.

Когда жители, включая Циару, начали спускаться к доку, чтобы посмотреть, что привезла «Андромеда», они наконец-то узнали хорошо одетую, яркую девушку, которая сошла на берег, и обступили ее со всех сторон. Несколько молодых мужчин и женщин подошли, чтобы обнять и поцеловать ее, и Мюйрин переполняла радость от этой теплой встречи.

– Я так рада снова оказаться дома, – с широкой улыбкой проговорила она.

– Не так, как мы счастливы видеть вас, – ответили почти в уни­сон Колм и еще несколько человек. – Эта зима была нелегкой, но погода предвещает благоприятный год. Работы будет много.

– Даст Бог, этот год будет легче, чем предыдущий, – отве­тила она, и все дружно перекрестились. Затем она повернулась к Циаре: – Я рада, что вы хорошо выглядите, Циара. Теперь вы гораздо больше похожи на прежнюю себя, я уверена.

– Приятно видеть вас, Мюйрин. Не могу передать вам, как я рада, что вы дома.

Мюйрин заметила, что тень прошлого больше не омрачает ее. Возможно, со временем, когда она испытает немного счастья, ее горе от суровых испытаний канет в Лету.

Мюйрин обняла ее и спросила:

– А где Локлейн?

– Наверное, наверху в доме, готовится к завтраку.

– Увидимся позже, – с улыбкой сказала она, не в состоянии подавить желание увидеть его.

– Добро пожаловать домой, Мюйрин! – крикнули ей, когда она сделала шаг из толпы.

Мюйрин приподняла юбки и остаток пути до дома бежала. Локлейн как раз выходил из мастерской с только что завершен­ной детской колыбелькой, когда она обогнула угол.

– Локлейн! Локлейн! – окликнула она.

– Мюйрин! – У него перехватило дух, и он чуть не уронил колыбель, быстро поставил ее на землю и побежал навстречу.

– Я дома, любовь моя, я дома! – кричала она, бросаясь в его объятия, и все сомнения и опасения навсегда вылетели из ее головы.

Он схватил ее в объятия и жадно поцеловал в губы, а потом покрыл поцелуями все лицо.

– Мюйрин, моя любовь, ты вернулась. Слава Богу. Все мои молитвы были услышаны, – прошептал он, и в глазах его за­стыло несколько слезинок радости. – И теперь, когда ты здесь, дорогая, я никогда тебя больше не отпущу.

– И не надо, Локлейн. Я остаюсь здесь навсегда, если и ты будешь со мной.

Локлейн опустил ее на землю и посмотрел ей в глаза.

– Но я не совсем понимаю… Не могу поверить, что ты дей­ствительно здесь! Кристофер сказал, ты выходишь замуж…

– Тс-с-с, тише, любимый. Что бы там ни наговорил тебе Кри­стофер, все это абсолютная ложь. Как ты вообще мог подумать, что я брошу тебя, брошу Барнакиллу? – Мюйрин рассмеялась сквозь слезы. – Ты в моих мыслях, в моем сердце, Локлейн, ты и только ты. Этот дом, это поместье – вся моя жизнь. Бросить его – все равно что убить своего ребенка. И даже если бы я не любила тебя так сильно, разве могла я бросить всех этих людей на произвол судьбы или позволить Кристоферу стать их хозяи­ном? – распекала она его, держа его руки в своих ладонях.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что люблю тебя, дурачок. Как ты мог в этом сомневаться? – говорила Мюйрин, покрывая его лицо поцелуями.

Локлейн поднял ее и закружил, крича от радости:

– Ты любишь меня, Мюйрин? Правда?

– Я всегда тебя любила с того момента, как встретила, – призналась Мюйрин.

Но улыбка вдруг сошла с его лица, и он снова мягко опустил ее на землю.

– Вы смеетесь надо мной, миссис Колдвелл.

Он направился к ее конторе, налил себе довольно много брен­ди и залпом опрокинул всю рюмку даже не поморщившись, не­смотря на то, что оно было отвратительным.

– Что случилось, Локлейн? Что я не так сказала? Или все дело в том, что ты меня не любишь? Я совершила ошибку, ког­да вернулась сюда? – спросила она чуть не плача.

– Нет, вовсе нет. Конечно, я очень взволнован вашим при­ездом. Но не стоит лгать мне о своих чувствах. Разве вы могли любить меня все это время? – усмехнулся он. – Ведь вы лю­били Августина!

Мюйрин ошеломленно смотрела на него.

– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

– Да, мы об этом никогда не говорили, но тем не менее он был у вас первым! Наверное, вы любили его, коль вышли за него замуж. И даже не думайте щадить мои чувства. Я видел вас в тот вечер в отеле «Гресхем» собственными глазами, пом­ните? Вы же были вне себя! Так что перестаньте мне лгать и говорить, что любили меня. Августин стоял между нами, словно тень, с тех пор, как мы повстречались. Я влюбился в вас в тот момент, когда ваша рука коснулась моей. Но, черт возьми, вы были замужем за ним, вы выбрали его из всех людей на свете! Но мне уже все равно. Я пытался сдерживаться из уважения к вашей скорби, и, может быть, в конце концов благодаря моим стараниям вы и полюбили меня в ответ. Но я знаю, что всегда буду второй вашей любовью, а не первой.

Мюйрин засмеялась и продолжала смеяться, пока у нее не закололо в боку, хотя смех ее был совсем невеселым. Локлейн удивленно смотрел на нее. Опрокинув еще одну рюмку и со стуком поставив ее на стол, он подошел и потряс ее за плечи.

– Мюйрин, перестань же, сейчас же перестань! Тебе такими смешными кажутся мои страдания?

– Вообще-то да. Я же сказала, я тебя люблю. Думаю, лучше было бы сказать тебе об этом раньше, но я слишком гордая. Очевидно, ты не получил моего письма, ведь так? Это уже слож­нее, потому что я не знаю, что ты обо мне подумаешь и будешь ли ты все так же любить меня после всего, что я сделала, но ты должен знать правду. Всю правду, Локлейн, какой бы ужасной, она ни была. Я не хотела в этом признаваться, поскольку это отвратительно. Я уверена, я все равно буду проклята за это. Правда в том, что я ненавидела Августина. Я была рада, когда он застрелился. Ты слышишь? Рада!

Локлейн уставился на нее.

– Я не понимаю. О чем ты говоришь? – изумленно про­шептал он.

– Я пыталась не вспоминать об этой страшной правде, но, ду­маю, пришло время прогнать духов прошлого, – сказала Мюйрин, наливая себе рюмку хереса и садясь на небольшой диван. Медлен­ным жестом она пригласила Локлейна присоединиться к ней.

Взяв его за руку, она призналась:

– Я никогда не любила Августина, никогда. Я вышла за него замуж по глупости. Потому что я хотела иметь свой дом, осво­бодиться от отцовской опеки и строгого воспитания. На мое состояние и раньше охотились, но Августин так умело лгал мне, что я искренне верила, что он мною очарован. В конце концов я решила, что могло быть и хуже: чем плохо выйти замуж за человека, который, похоже, был мною увлечен и к тому же имел огромное поместье в Фермане? Но мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что этот человек распутник, что он пил, играл и увлекался не женщинами, а мужчинами. Я слышала, как он сравнивал своих любовников. Это было отвратительно, от­вратительно, – она покачала головой. Локлейн изумленно смо­трел на нее. – Он никогда и пальцем меня не тронул, ты пони­маешь, в каком смысле. Он говорил, что я слишком изысканная и женственная, чтобы волновать его. Кроме того, он женился на мне ради прикрытия. Имея привлекательную жену со связями в обществе, он мог легко держать кредиторов на коротком по­водке и тратить все деньги на бесполезные мероприятия, кото­рыми собирался меня поразить, и карточные игры. Когда он выигрывал, он чувствовал себя прекрасно, но когда оказывался в проигрыше, то все срывал на близких, то есть на мне. Правда, он заботился о том, чтобы не было видно синяков, – прошеп­тала Мюйрин с легкой дрожью.

– Так, значит, синяки, которые я видел в отеле… Ни на каком корабле ты не падала! – Локлейн буквально задыхался, произ­нося эти слова.

– Прости, что я солгала тебе. Это все гордость. Я не могла позволить себе быть объектом жалости. В любом случае все тогда уже зашло слишком далеко.

– Но я не понимаю… Если он женился на тебе только ради твоего состояния, почему он тогда застрелился? И куда делись все его деньги?

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Он проиграл все деньги, которые дал ему мой отец, в Ли­верпуле. Он был очень зол на меня, потому что отец оказался более осторожным с моим приданым, чем он ожидал, и вверил большую его часть Нилу. Августин задумал как-то от меня из­бавиться, присвоить мои деньги и найти себе другую богатую жену, – проговорила Мюйрин. – А пока этого не произошло, он с удовольствием мучил меня. Это было что-то вроде безум­ной игры. Один заряженный пистолет, один холостой. Дело в том, что он забыл, что, вытащив пулю в одном из них, оставил порох. Августин первый раз выстрелил в меня. Порох вспыхнул, и что-то вошло в стену, оставив след. Он был настолько пьян, что подумал, будто это был заряженный пистолет, а второй пуст, так что он приставил его к голове и в шутку нажал на курок. Но это оказалась не шутка.

– Господи, Мюйрин, я и не представлял себе!.. – удивленно проговорил Локлейн, потирая глаза и виски одной рукой, а дру­гой судорожно хватая ее руку. Наконец он сказал: – Но ты умоляла его не покидать тебя! Я думал, ты его любишь.

– Я была в ужасе, Локлейн. У меня была истерика после того, как я оказалась в шаге от смерти. Я не понимала, что говорю. Я была одна в незнакомой стране, и у меня не было ни единого друга, кроме угрюмого управляющего имением, который бросал на меня злобные взгляды каждый раз, когда я осмеливалась от­крыть рот, – с легкой улыбкой сказала Мюйрин. – И я была в панике после того как увидела, что Августин умер такой страш­ной смертью. Разве ты можешь меня винить за то, что я просто обезумела?

– Нет, вовсе нет, – ответил он, крепко обнимая ее за та­лию. – Теперь, после того как ты рассказала мне всю правду, все становится на свои места. – Он какое-то время крепко прижимал ее к себе, а затем пробормотал, уткнувшись в ее во­лосы: – Подумать только, а ведь я думал, что ты никогда не смо­жешь любить меня так, как любила Августина.

– Для меня всегда существовал лишь ты. И не только по­тому, что ты был так внимателен ко мне. Между нами всегда была какая-то искорка, не правда ли? Я замечала это каждый раз, когда мы оставались вдвоем.

Его глаза блеснули.

– Так, значит, я был у тебя первым? Мюйрин улыбнулась.

– Во всех смыслах. У меня даже остались простыни, если ты мне не веришь.

Он усыпал поцелуями ее шею цвета слоновой кости.

– Господи, не могу поверить, как мне повезло! Ты действи­тельно любишь меня.

– Люблю, Локлейн, всем сердцем люблю, хоть и не всегда это показывала. Но пока мы не унеслись на крыльях счастья, – предупредила она, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, – я должна тебе еще кое в чем признаться, в чем-то, за что мне по-настоящему стыдно. Помнишь, я продала дом в Ду­блине, чтобы поддержать всех нас в Барнакилле?