Ника Муратова - Дом у янтарной сосны

– Груня, свари суп из курицы, понаваристей. Отвезем его Кире.

– Куда отвезем? – удивилась Груня. Обычно Саша с такими просьбами не обращался. Если они с Кирой решали обедать или ужинать ее стряпней, то приходили сюда.

– В больницу, Груня. Кира заболела. Надо ее навестить.

– Ой, матерь божья! – всплеснула руками Груня. – А что случилось-то? Чем заболела?

– Отравилась, – соврал Алекс. – Давай, свари побыстрее, я тебя туда отвезу.

– А меня зачем? – непонимающе уставилась на него няня.

– Надо. Ты к ней пойдешь. Раз прошу – значит, надо.

– Ну дела, – пробубнила Груня и пошла вытаскивать курицу из холодильника.

Алекс так к Кире и не поднялся. Отправил Груню, велел передать суп и спросить, не надо ли чего. Груня вернулась быстро, сказала, что Кире ничего не надо, утром у нее уже были родители, она очень бледная и еле разговаривает.

– Я сказала, что ты занят, – укоризненно сказала Груня.

– А она спрашивала?

– Нет, но я все равно сказала, что ты занят, – упрямо пояснила Груня.

Алекс промолчал. Раз не спрашивала, значит, сама все понимает. Родители взяли ее под свою опеку, Алекс ей больше в больнице не нужен. И в жизни, скорее всего, тоже.

Кира очнулась на больничной койке в реанимации. Она чувствовала себя так, словно ее оглушили. Звуки доносились как сквозь ватные затычки в ушах, голова гудела, где-то глубоко внутри тела ощущалась боль, такая же глухая, как и звуки вокруг. Она пошевелила рукой. Облизала губы сухим языком. Хотелось пить. Кира понимала, что она в больнице, но ничего не знала о том, что случилось. Она прекрасно помнила вечер в клубе, помнила, как пригласила Леву на танец и как неожиданно почувствовала отвратительно резкую боль в низу живота, настолько сильную, что она сковала ее, обездвижила, вместе с болью телом завладела слабость. Дальше Кира помнила только то, что в глазах потемнело и Лева крепче схватил ее за талию. И все.

Через несколько минут звуки в палате стали более различимы, свет не слепил глаза. Она повернула голову в сторону стола, где сидела медсестра, и та улыбнулась ей.

– Проснулись? Не тошнит? Боль сильная? – Медсестра измерила давление и сделала запись в журнале.

Кира тихо отвечала на ее вопросы, прислушиваясь к собственному голосу – он осип и стал чужим. Она поднесла руку к горлу и пощупала его. Саднило внутри.

– Это после наркоза, вам же трубку в горло вставляли, поэтому такие ощущения, – успокоила медсестра. – Скоро пройдет. Сейчас позову врача.

– Вы знали, что были беременны?

Конечно, знала. Вопрос врача прозвучал нелепо. Была беременна. Была. Значит, она потеряла ребенка. Вот откуда такая сильная боль.

– Выкидыш?

– К сожалению, еще хуже. Внематочная беременность. Знаете, что это? Когда плодное яйцо прикрепляется и растет не в матке, а в маточной трубе. А потом места становится мало, и яйцо лопается вместе с трубой, вызывая кровотечение и шок, как в вашем случае.

– Меня оперировали?

– Да. Теперь ваш шанс забеременеть уменьшился вдвое. Учитывая возраст, не советовал бы откладывать на следующую пятилетку.

«А это уже не твоего ума дело, – подумала Кира. – Сама как-нибудь разберусь».

Кира слушала врача со спокойным выражением лица, бесстрастно, словно речь шла не о ней и ее ребенке. Она все пыталась понять – что она чувствует. Моральная дилемма решилась сама собой – изначально у этой беременности не было шанса. Глупо было откладывать поход к врачу, но кто же знал, что придется выбирать не между сохранением ребенка и абортом, а между часами, минутами операции. Судьба распорядилась по-своему, как это всегда и бывает.

Жаль только, что пришлось сделать больно Алексу. Но это исправимо – она извинится и все объяснит. Наверняка он уже сегодня примчится к ней в больницу. Интересно, врачи сказали ему, что именно случилось? Теперь скрывать беременность не имеет смысла. Да и легче будет объяснить свое нелепое поведение. Даже очень удобно – можно все списать на нервозность, присущую беременным. Ни для кого не секрет, что при этом у многих едет крыша, вот она так и скажет – было временное помутнение. Он поймет. Он такой, Македонский, он всегда ее понимал. Кира с нежностью подумала о том, как прильнет к нему и промурлыкает слова извинения. Обычно извинения давались ей с трудом, при ее складе характера признавать свою неправоту всегда было тяжело. Но не с Алексом. Он стал таким... родным, что ли, что казалось совершенно естественным сказать ему, что она не права.

Македонский, Македонский... А ведь она чуть не родила его ребенка. Кире вдруг захотелось плакать. Как бы она ни внушала себе, что ничего страшного не случилось, это было неправдой. Случилось. Случилось страшное. Живой комочек, который мог бы стать ее малышом, которого можно было бы любить, баюкать, заботиться о нем, живое тельце погибло. Эмбрион, превратившийся в кровяной сгусток, был ее ребенком. Кира прикрыла глаза рукой. Хотелось повернуться на живот и уткнуться мокрым от слез лицом в подушку, но любое движение вызывало боль, и она не смогла даже повернуться на бок. Какой же она была дурой, когда думала, что сможет сделать аборт! Да ей никогда, никогда бы не хватило решимости пойти на это! Сколько раз она участвовала в дискуссиях по поводу абортов и доказывала, что всегда проще избавиться от нежеланного ребенка, чем родить и всю жизнь потом расхлебывать последствия. Возможно, это так и есть. Но только не в ее случае. Сейчас, лежа на больничной койке со свежим шрамом на опустошенном животе, она нисколько не сомневалась, что выбрала бы «расхлебывать последствия».

Что сейчас думает Алекс? Переживает? Конечно, переживает. Но только ли из-за нее? Понимает ли он, что, как и она, он только что потерял ребенка? Сможет ли он подобрать слова, чтобы успокоить ее? Кира ощутила, что больше всего хотела бы сейчас увидеть именно его, услышать, как он ее любит, почувствовать его поддержку. Никто сейчас не сможет понять и утешить ее. Никто, кроме него! Потому что это их общее горе. Вот что она думала, утирая влагу на щеках и беззвучно всхлипывая. Не хватало еще, чтобы врачи увидели ее слезы. И еще она думала о том, что обманывала себя столько времени, убеждая, что Алекс ничего для нее не значит. Значит, и еще как. Кира нашла утешение в этой мысли. Представила себе, как встретит его сегодня. Как перестанет отталкивать, прекратит изображать, что делает одолжение, принимая его любовь. Она больше не будет обесценивать то ценное, что имеет. Потеря ребенка – достаточно ясный знак, чтобы понять эту простую истину: цени, что имеешь. Пока имеешь это.

Кира перестала плакать, и лицо ее просветлело. Она повернулась в сторону двери, представляя, как она отворяется и в нее входит Македонский. Она проговаривала про себя слова, которые скажет ему. Представляла его лицо, его взгляд, улыбалась его словам.

Прошли часы, дни. В дверь палаты входил кто угодно, но только не Гуров. Речь, подготовленная Кирой, так и не была услышана.

Дело шло к выписке, и Кира абсолютно не понимала, что происходит. После прихода Груни об Алексе она так ничего и не слышала. Он исчез. Не приходил в больницу. Не звонил. Как будто его вовсе не существовало. Кира тоже не звонила. За это время она передумала все, что угодно. Он, конечно же, узнал о беременности от врачей. И при этом так себя повел? Не навестить ее ни разу, не увидеть своими глазами, как она! Казалось, это не Алекс, а кто-то другой, более черствый, равнодушный, толстокожий. Ее Македонский был не таким! Он никогда бы не отдалился в такой момент!

Она нашла только одно возможное объяснение – новость о беременности сделала свое дело. Все именно так, как она и подозревала, когда решила скрыть ее! Как она и опасалась. Получается, ей не в чем себя винить, она была права, когда решила не говорить ему, когда решила порвать с ним. Пока она тут льет слезы об их ребенке, он в это время питает свои эгоцентричные страхи потерять свободу. Ему наплевать на ребенка. И на Киру, по большому счету, тоже. Беременность испугала его даже в несостоявшемся виде, что говорить о том, что было бы, если бы она сообщила о ребенке раньше! Кира накручивала себя против Алекса, злилась, приписывала ему самые гадкие качества, обвиняла во всех смертных грехах – только бы заглушить агрессией страх, что потеряла его навсегда. И чувство вины, что именно она уничтожила их отношения.

Мама тактично не стала расспрашивать о беременности и отце ребенка. Тут и спрашивать не надо – они давно знали, что Кира встречается со своим дизайнером. Думали, что он, как и Лева, лишь промежуточный вариант. И хотя между собой немного осуждали дочь за то, что выбрала такого молодого парнишку, но в ее дела не вмешивались. Ведь о замужестве речи не было, и, значит, повода для беспокойства тоже.

Кира пролежала в больнице неделю, пока не сняли швы. Ее навещали подруги, родные. Нона даже зачем-то советовалась с Марой, все ли у Киры будет хорошо.

– Мара сказала, – сообщила она Кире, – что у тебя все будет нормально. И сглазу никакого на тебе нет, просто стечение обстоятельств, урок ты какой-то проходишь. Она не стала говорить какой. Говорит, ты сама все узнаешь и поймешь.

– Нона, спасибо тебе за заботу, но не надо подключать к проблеме моего здоровья всех своих знакомых! – взмолилась Кира. – Скоро, чего доброго, приведешь сюда старух с дымящимися травками и четками снимать с меня наговоры.

– Я такими вещами не занимаюсь, – обиделась Нона. – Мара другая, ты же знаешь. Я просто о тебе беспокоюсь.

– Ладно, ладно, – слабо улыбнулась Кира. – Прости неблагодарную, я просто еще в себя не пришла.

Нона махнула рукой, как при безнадежном случае, и принялась раскладывать на тумбочке гостинцы.

– Твой мальчик небось места себе от беспокойства не находит?

– Не знаю. – Кира отвела глаза.

– Что-то случилось?

– Мы поссорились.

– Сейчас? – изумилась Нона. – Да когда вы успели?

– Неважно. Не спрашивай, пожалуйста. Не хочу об этом говорить.

Да Кира и не знала, что говорить. Свою версию она выстроила, но до конца в нее поверить не могла. Даже если Алекс решил, что она нарочно его обманула, даже если разозлился на ложь, он ведь мог прийти и поговорить, выяснить все, дать ей шанс все объяснить. «Везет же мне на мужиков, которые сбегают, не сказав ни слова», – подумала она с горькой иронией.

– Ты выписываешься завтра?

Соседка по палате, Динара, наблюдала, как Кира собирает сумки.

– Да, утром за мной приедут. Уже не дождусь, когда домой попаду. Тошнит от одного больничного запаха.

– Счастливая, а мне тут еще неделю отбывать.

– Тебе же швы должны вот-вот снимать?

– Собирались, а сегодня УЗИ сделали, сказали, что что-то там не так, инфекция, внутренние швы несостоятельные, и теперь заново будут открывать и чистить.

– Да ты что? Ужас, сочувствую. – Кира участливо сжала руку Динары. – Надеюсь, все пройдет хорошо.

– Надеюсь, – вздохнула Динара. – Опять требуют лекарства, кровь.

– Кровь?

– Ну да. Они всегда для операции требуют кровь, у них с запасами напряженка, так они подстраховываются, просят родственников найти доноров.

– А меня не просили, – удивленно пробормотала Кира.

– Не может быть. Ты же говорила, что потеряла много крови. Если они не просили твоих найти кровь, значит, попросят при выписке. Вот увидишь!

Динара так уверенно говорила об этом, что Кира засомневалась – а может, и вправду кто-то сдал кровь, просто ей об этом забыли сказать?

– Спрошу утром у врачей, – пожала она плечами. – Наверное, родители все организовали.

Ответ врача поверг ее в полное изумление.

– Кровь? Конечно, сдавали. Вы же потеряли очень много крови, еле вас откачали, могло бы быть и хуже.

– А кто сдавал?

– Муж.

– Андрей?

Кира смотрела на врача, как на сумасшедшего. Врач ответил ей таким же взглядом.

– Муж, – повторил он. – Ваш муж. У вас что, их несколько?

«Ни одного», – подумала Кира, но промолчала.

– Когда он привез вас, сразу и сдал. А потом оказалось, что у него другая группа, а в банке крови вашей не было, так он целую ораву то ли бомжей, то ли еще кого, в общем, человек десять странных типов приволок, чтобы они для вас кровь сдали. Вся больница потом об этом говорила.

Видя недоумение Киры, врач открыл историю болезни.

– Вот, – перелистал он страницы, – в квитке из приемника расписался Гуров А. Это муж?

Она посмотрела на квиток, роспись Алекса и кивнула.

– Э-э-э... Гражданский.

– Ну, нам-то какая разница, главное, что кровь нашел.

Она молчала. И как она не догадалась сразу? При чем тут Андрей? Просто при слове «муж» у нее не возникло никаких других ассоциаций. В больницу ее привез, конечно же, Алекс. Значит, он не ушел тогда из клуба, он увидел, что ей стало плохо. В голове не укладывалось. Он привез ее в больницу, невероятным способом нашел для нее кровь – и исчез. Безумие какое-то. Она никогда не могла до конца понять мужчин. Верно говорят, что их логика отлична от женской. Эх, были бы такие курсы, на которых учили понимать, как они думают! Бывает же погружение в языковую среду или профессиональную. Почему бы не придумать погружение в мужской мозг, чтобы наперед знать, чего ожидать. Кире явно не хватало этого навыка, раз вот уже второй раз от нее уходит дорогой ей мужчина, и она не может понять почему.