— Александр, я прошу вас! — он повышает голос. — Не впутывайте девочку в наше противостояние. Вы просто не представляете, из какого ада мне пришлось её доставать. Вы же сам отец, пожалуйста, не играйте с моей дочерью. К сожалению, у неё уже имеется печальный опыт отношений с большой разницей в возрасте. Она с трудом пережила разрыв, я даже боюсь представить, что с ней сделал этот… любовничек! Мы решим все вопросы, просто, прошу вас, не впутывайте в это мою дочь.

Чёртовы откровения старика подобны приливу желчи. Они обдают горечью изнутри, отравляют разум, заставляют яростно сжимать кулаки, но при этом я чувствую себя бессильным. В то время, когда я больше всего нуждаюсь в выбросе отрицательной энергии, под рукой нет ни единого человека, на которого я мог бы её направить.

— Леонид Степанович, я даю вам слово, что пребывание Алевтины в моём доме никоим образом не связано с нашими разногласиями. Она здесь не узница, она здесь гостья.

Желанная. Долгожданная. Хозяйка моего сердца и моего дома. Я надеюсь, что она не замкнулась снова. Что за ночь ни одна дурная мысль не вспыхнула снова в её головке и она не возвела бетонные стены, чтобы закрыться от меня.

— Даже не знаю, почему до сих пор не вызвал группу захвата! — кряхтит Сафронов. — Тронешь мою девочку хоть пальцем, я от тебя мокрого места не оставлю. Понял? А обидишь, так лучше драпай из страны!

— Вот видите, у нас наметился прогресс в общении. — усмехаюсь я в трубку и слышу хриплый лающий смех оппонента.

— Скажи ей, пускай позвонит и сама скажет, что всё в порядке, иначе, пеняй на себя. Насчёт группы захвата я не шучу.

— Она позвонит сразу после завтрака. Даю вам слово.

Швыряю телефон на кровать и натягиваю домашние штаны. Мне не терпится увидеть её.

Сколько раз я представлял себе эту картину, но оригинал превосходит все ожидания!

В бликах солнечных лучей, спиной ко мне стоит Алевтина, небрежно завернутая в плед. Её обнажённые острые плечи, плавный изгиб шеи под короткими светлыми волосами, ожерелье позвонков так и манят пройтись поцелуями, облизать каждый идеальный штришок в её образе.

Когда я обнимаю Алю, я готовлюсь морально к отпору, к сопротивлению, к истерике. Но она продолжает расслабленно стоять рядом со мной.

— Успела оценить вид?

— Здесь потрясающе, — еле слышно отвечает она. — Что это за дом?

Мне просто необходимо видеть её глаза, когда она услышит ответ! Поэтому я разворачиваю девушку к себе и говорю:

— Этот дом я построил для тебя, — она удивлённо распахивает глаза, и я не могу сдержать улыбку. — Надеялся, что однажды смогу тебя сюда привезти.

Боже, как долго я ждал этого момента, этого светлого мига, когда всё так правильно, когда я снова чувствую себя целым, когда она рядом со мной! Ещё бы стереть эти тоску и сомнения из её взгляда, зажечь бы её снова, чтобы наслаждаться нашими чувствами.

Но для этого нам просто необходимо обсудить всё то, что произошло между нами тогда. И, кажется, я знаю, как ей помочь обличить в слова все сомнения.

— Давай вместе приготовим завтрак? — предлагаю Але. — А я тебе расскажу что-то информативное, чтобы ты могла немного расслабиться и подумать?

— Хорошо, — сдержанно кивает она, и я веду её в кухню.

Нас спасёт только правда. Честность — вот залог успешного разрешения конфликтной ситуации. Если Аля считает, что я бросил её, то мне нужно рассказать без утайки обо всём. Что я и делаю.

С осознанием случившегося глаза девушки полны слёз. Мне не хочется думать, через что ей пришлось пройти, чтобы сейчас, стоя посреди уютной кухоньки нашего дома, в нижнем белье и плюшевом пледе, принять эту самую правду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но она принимает. Я вижу, что она беспрекословно верит мне. Это самый ценный дар, который она когда-либо могла мне преподнести. После своей невинности, конечно.

И я всеми силами отгоняю мысли, что она не жила в затворничестве эти годы, что её тела касались другие мужчины, тогда как раньше я грезил о том, что она навсегда останется только моей. Но прошлого не воротишь, нам остаётся только исправлять собственные ошибки, сотворённые чужими руками.


Я выкладываю омлет по тарелкам, устраиваюсь рядом с ней, не тороплю. Если ей нужно немного времени, чтобы осмыслить то, что я ей сказал, оно у неё есть. Если быть точнее, у неё есть всё моё время. Навсегда.

Алевтина вяло ковыряется вилкой, и я начинаю её подкармливать. Словно мы вернулись в то счастливое и безмятежное прошлое, где она, задорно смеясь, ест мою еду и кормит меня своей. В её глазах тучи рассеиваются и появляются первые лучики счастья. Как же я по ним скучал! Как же мне не терпится скорее закрыть дверь в прошлое и начать жить дальше!

— Аль, я жду, — всё-таки напоминаю ей, и она хмурится. — Я знаю, малышка, что ты совсем не хочешь об этом вспоминать, но так нужно. Всего один раз. От начала и до конца. Я больше никогда не попрошу тебя вновь говорить на эту тему, но я хочу разобраться с этим раз и навсегда.

Она кивает и отводит взгляд.

— Этот рассказ выйдет коротким, Алекс. Я ждала от тебя весточку. Каждый день с тех пор, как ты уехал от меня. Сначала мы постоянно общались, но постепенно начали отдаляться. Ты отделывался короткими и сухими сообщениями. Однажды мне очень важно было с тобой связаться, но ты не отвечал долгое время, а потом написал, что не можешь говорить, потому что рядом с тобой твоя семья, что ты женат и никогда не планировал со мной ничего серьёзного, что наши отношения тебе больше не интересны, чтобы я забыла тебя и была счастлива. Ну и всё в таком духе.

— То есть трубку я не брал? — уточняю на всякий случай.

Она забавно фыркает:

— Раз уж мы разобрались, что это писал не ты, то да, Алекс, этот трусливый и подлый человек не решился взять трубку.

На её щеках вспыхивает румянец. Сейчас она очень напоминает мне прежнюю себя, если бы не тревога в её глазах. Думаю, анализирую… Стоп!

— Ты сказала, что тебе важно было со мной связаться, — прищурившись, смотрю на неё, — что-то серьёзное тогда произошло?

— Алекс, столько времени прошло! Вероятно, я очень соскучилась, давно не слышала твоего голоса…

— Аль, ты же врёшь, — я качаю головой. — Зачем?

Смотрит на меня огромными глазами, полными слёз, и коротко кивает головой. Отрицательно.

— Алекс, я не открою тебе страшной тайны, если скажу, что безумно тосковала по тебе. Ты перестал мне звонить, редко писал… Не ты. Не ты, конечно. Прости… — по её лицу начинают струиться обжигающие водопады слёз. Как же мне невыносимо видеть её страдания! И ещё более невыносимо от того, что она извиняется передо мной! — Я очень хотела услышать твой голос. А вместо этого получила те мерзкие сообщения. Я была на работе. В твоём офисе, Алекс! Я собралась, выбежала на улицу… Я хотела попасть домой. Просто попасть домой, понимаешь? Вышла на дорогу, чтобы перейти к остановке, и меня сбил какой-то пьяный студент. Я мечтала умереть, лишь бы не чувствовать этой боли… Я не хотела жить в той новой версии своей жизни, зная, что ты бросил меня, зная, что я потеряла всё… Ничего не осталось, только опустошение и боль…

— Замолчи. — я больше не могу слышать её тоненький голосок с надрывом, произносящий все эти недопустимые вещи! — Я прошу тебя, Аль. Не надо.

Одним движением дёргаю девушку к себе на колени и запечатываю её губы грубым поцелуем, проникая языком глубоко, до самой глотки, стучась зубами о её зубы, кусая нежные губы, крадя дыхание. Сейчас мне жизненно необходимо быть с ней, быть в ней.

Поэтому я встаю со стула, не обрывая поцелуя, и иду по памяти в гостиную. Потому что терпения добраться до спальни уже нет. Потому что я хочу вернуть ей свой запах, пометить им, наполнить её своим семенем, заклеймить своими губами. Потому что мне необходимо удостовериться, что она — живая, что она — моя. Здесь. Рядом. Настоящая.

Устраиваю Алю прямо на ковре, нависая сверху, и распахиваю плед. Моего терпения не хватает на долгую прелюдию; я лишь провожу рукой вдоль стройного тела, наслаждаясь трепетной дрожью, обвожу кончиками пальцев продольный шрам на животе — она резко втягивает воздух и закрывает глаза, стягиваю и отбрасываю в сторону крохотные трусики — она нетерпеливо вздыхает и тянется ко мне губами, проверяю пальцами готовность — она подаётся мне навстречу, и мы сливаемся в новом крышесносном поцелуе.

Стоит мне только наполнить её тело собой, резко, на всю длину, как я уже чуточку ближе к раю. К моему собственному, греховному, искушающему, манящему раю, в котором есть только одна богиня, которой я преклоняюсь. Она.

В моих резких, порывистых движениях совсем нет нежности. Они на грани грубости. На грани первобытности. Но, меж тем, громкие крики удовольствия разносятся по всему дому, а пошлые хлюпающие звуки лишь раззадоривают мой животный инстинкт совокупляться с этой конкретной самкой. Лежащей подо мной. С ногами, заброшенными на мои плечи. Стонущей моё имя. Безостановочно. Рвано. Гортанно.

Я довожу её до финала и, чувствуя пульсацию гладких мышц, отправляюсь следом, глубоко в её теле, абсолютно не волнуясь о последствиях, взлетая к самым небесам от полноты ощущений, утративших в памяти всякие краски.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И даже тогда я не останавливаюсь. Покрываю медленными поцелуями лицо Алевтины, избавляю её от бюстгальтера, обвожу языком ключицы, подхватывая под бёдра и меняя положение, так, чтобы она оказалась сверху. Мы смотрим друг другу в глаза. Не отрываясь.

— Аль, я люблю тебя.

— А я люблю тебя.

Обхватываю ладонями нежные полушария груди, прохожусь языком по торчащим пуговкам сосков, и чёртово наслаждение затапливает меня с головы до пят.

Аля упирается одной рукой в моё плечо, приходя в движение. Другая рука ложится поверх кулона. Поверх моего сердца, неистово отбивающего безумную дробь.

Я скольжу одной рукой на её бедро, помогая удерживать ритм, а другой — повторяю её движение, накрываю рукой вторую часть кулона по центру её грудной клетки, чувствуя волнующее трепыхание под ладонью.

Эта сладкая пытка длится несколько часов… или несколько минут! Время теряет смысл. Всё теряет смысл. Есть только я и она. Она на мне. Я в ней.

Дрожащие бёдра застывают, и Аля пронзительно стонет, туго обхватывая мою плоть, сокращаясь невероятными спазмами, истекая соками. Как же мне нравится! И я, не секунды не колеблясь, тут же отправляюсь вслед за ней.

— Не снимала, значит? — спрашиваю, отдышавшись, перекатывая между пальцами кулон.

— Я же обещала сохранить до нашей встречи, — в её показном равнодушном тоне сокрыто очень много разных эмоций. — А ты?

— Нет, — усмехаюсь я. — Не снимал. Алевтинка, в этом не было смысла, ведь моё сердце — это ты.

— У тебя же были женщины? — осторожно спрашивает она.

— Конечно, случались. Не так, что бы часто, но я дал себе слово, что не стану больше никогда ничего от тебя скрывать. — ну давай, Санёк, не будь тряпкой и просто задай ей этот вопрос! — А у тебя?

— Нет, женщин у меня не было, — вздыхает она и смеётся над выражением моего лица. — У меня был парень. Один. И, наверно, уместно будет сказать, что он есть до сих пор… Я не могу его бросить по телефону. Извини.

Что ж, заслужил. Мерзкое чувство жгучей ревности к какому-то придурку вспыхивает молниеносно, и Аля резко выдыхает, читая всё по моим глазам.

— Он знает, что я никогда никого не любила, кроме тебя. Я всегда была честна с ним. Я вела себя некрасиво, глупо. Держалась за него, чтобы не быть одной. Он же… Он сделал мне предложение, когда я улетала.

Стискиваю руки на её бёдрах, наверняка оставляя отметины. Аля морщится, но не останавливает меня. Вот почему на её пальце было долбанное кольцо! Она приняла его предложение!

— Я не дала ему ответ, — отвечает она на невысказанный вопрос.

— Ты не можешь выйти за него, — твёрдо говорю ей.

Я же просто не позволю! Разве это вообще возможно, чтобы моя девочка пошла за какого-то придурка, которого не любит? Потому что любит она меня. Меня!

— Нет, конечно. Теперь, конечно, нет.

Она целует меня. Нежно, сладко, мягко. Как же я скучал по этим неторопливым минутам наедине с ней!

— И ещё кое-что, Аль. — смотрю в её глаза. — Ты должна вернуть своё имя. Какая ты, к чёрту, Александра? Ты моя Алевтинка, Алечка…

Она смеётся, поднимаясь, тянет меня за руку в душ.

— Может, мне и фамилию сменить обратно? Тебе же не нравится мой отец?

— Ты недолго будешь оставаться Сафроновой… или Гуревич, поэтому мне не столь важно, какую фамилию ты носишь до того, как возьмёшь мою. — мы становимся под струи душа, и я сожалею, что не вижу её лица. — Дай мне немного времени уладить дела и разобраться в нашем прошлом, ладно?