Екатерина Дибривская - Домик разбившихся грёз

Подхожу и стискиваю её в своих объятиях, крепко прижимая к себе. Чувствую дрожь хрупкого тела и сжимаю пальцы в кулаки. Ярость, которую я испытываю сейчас, ни с чем, когда-либо испытываемым ранее, не сравнима. За эту девушку в моих руках, у моей груди, у моего сердца я готов убивать. И сейчас я доведён до предела. До той черты, откуда уже невозможно просто закрыть глаза и махнуть рукой. Не тогда, когда вредитель монотонно давит на самое ценное, на самое дорогое. Не тогда, когда Аля трясётся, как осиновый лист на ветру, до крови кусает губы, пытаясь безуспешно удержать слёзы.

— Поехали домой, малышка. — целую её макушку. — Я отвезу тебя. Тебе нужно успокоиться. Абсолютно не о чем переживать. Это ошибка. Я обязательно решу все вопросы, как только ты будешь в порядке. Хорошо?

— Хорошо, — выдыхает девушка и действительно берёт себя в руки.

Я рад, что более никто не произносит ни звука. Мне плевать на их мнение обо мне и о ситуации в целом. Мне нужно как можно быстрее увезти Алю подальше от всех проблем.

Из машины я совершаю два звонка: руководителю информационной службы и своему другу детства Никите Гончарову и руководителю службы безопасности Денису Чадову. Эти ребята не раз оказывали мне помощь, много лет работают на меня, не подводя даже в самых сложных ситуациях. И настал тот момент, когда пришло время подключать их.

Даю распоряжения: Никите — узнать всё о клинике, проникнуть в их систему и попытаться отыскать следы возможных атак; Денису — выделить самых надёжных парней для охраны моего дома и бесценного сокровища, спрятанного в нём.

Но Аля оживает. Выходит из оцепенения. Впивается в мою руку и качает головой.

— Я буду с тобой, Алекс. Не останусь дома. Ни за что не отпущу тебя одного!

— Алечка, я не думаю, что тебе стоит…

— Я боюсь, Алекс, — всхлипывает она. — Я боюсь, что ты не вернёшься…

И всё-таки рыдает, вгоняя тысячи иголок мне в сердце. И я вынужден, скрипнув зубами, сменить план и вместо охраны дома вызвать машину сопровождения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От офиса Сафронова я еду прямо по адресу центрального офиса Бакинского. Мне крайне неприятно думать, что мой близкий приятель и есть виновник всех бед, но иначе пока не складывается. Все пути моего расследования вели отсылки к нему. Николай обладает властью испортить жизнь любому человеку, в том числе и мне. Просто не понимаю, зачем ему это?

Притихшая и задумчивая Аля сжимает руки в кулачки и кусает губы.

— Зачем кому-то делать это с нами? — спрашивает, решившись на разговор.

— Ты здесь абсолютно случайная жертва. Мне очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с такой жестокой несправедливостью, стать пешкой в чужой игре. Всё это нацелено — всегда было — лишь против меня. И так уж сошлись звёзды, что ты пришла в мою жизнь в самый неподходящий момент. Уверен, если ты будешь оставаться в стороне, то больше тебе не достанется…

— Оставаться в стороне? — удивлённо спрашивает девушка, поднимая свои огромные печальные глаза.

Смотрит прямо в мою душу. Возможно, если это будет единственным способом защитить её, мне придётся сделать этот выбор за нас двоих. Даже зная, что другого шанса я больше никогда не получу.

— Нет, — разочарованно качает она головой, сходу считав направление моих мыслей. — Ты не можешь так поступить со мной. Пожалуйста, Алекс! Мы справимся. Вместе. А без тебя… Мне ничего не нужно, понимаешь?

У меня внутри — словно кислотой выжжено. Какое-то нездоровое предчувствие беды наваливается грузом, и я ничего не могу с этим поделать. Вокруг нас сгущаются тучи, превращая безоблачные минуты нашего счастья в мрак и бардак, и кем я чувствую себя, когда никоим образом не могу противостоять этому злу? Беспомощным и недостойным такой сладкой женщины, как минимум.

— Аль, ты меня пойми правильно…

— Ты не можешь так поступить со мной! — визжит она и зажмуривается, впиваясь ноготками в запястье.

— Господи, Алечка, — съезжаю на обочину и успокаиваю её. — Я никуда не денусь. Успокойся. Всё хорошо. Дыши.

Силой отрываю её руку, смотрю со всей серьёзностью.

— Завязывай, малышка, с этим делом. Перестань травмировать себя, нам сейчас не нужны дополнительные сложности, ладно?

Она глубоко и часто дышит, постепенно успокаиваясь, и открывает глаза.

— Обещай мне, — просит так жалобно, что я готов взорваться, — обещай мне, Алекс. Что бы ни случилось, обещай, что не оставишь меня. Никогда.

— Я обещаю тебе, — смотрю в её глаза. — Мы будем вместе.

— Хорошо, — кивает она. — Я лучше умру, чем останусь снова без тебя.

Я хочу сказать ей, что то, с чем мы, вероятно, имеем дело, гораздо опаснее всех моих предположений. Что она может пострадать, если будет рядом. Просто потому, что будет стоять между мной и прицелом неведомого орудия невидимого врага. Но решимость в её взгляде тормозит меня. Она не поймёт. Даже разбираться не станет. Любой намёк на окончание наших отношений может сорвать все тормоза в её головке. И если она наделает кучу глупостей из-за неосмотрительно брошенного мной слова, то я же никогда себя не прощу.

— Аль, я люблю тебя больше всех остальных людей. Береги себя для меня, ладно? А я позабочусь, чтобы больше никто не донимал тебя.

— Нас, — тихо шепчет она.

— Что?

— Позаботься, чтобы никто больше не донимал нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К моменту, когда я паркуюсь у офисного здания Бакинского, Алевтина уже спокойна и даже, в какой-то степени, хладнокровна. Взирает на мир с безразличной прохладцей, но дрожащие пальцы с лёгкостью выдают мне её волнение.

— Посиди в машине, я быстро, — сжимаю её пальцы, целую в лоб и вижу выходящего из стеклянных дверей приятеля. — Что бы не увидела, сиди в машине. Охрана ещё в пути.

Аля поджимает губы и кивает. Не верю ей, но выбора нет. И я иду прямиком к Николаю.

Друг с лёгкой улыбкой смотрит на моё приближение. Переводит взгляд за мою спину, разглядывая с интересом Алю.

— Сафроновская дочка? — усмехается понимающе, чем окончательно выводит из себя.

— Тебе ли не знать, так?

— Знаю, конечно. Как не знать, когда едва ли не единственного близкого друга втянули в тёмную историю…

— С твоей подачи? — спрашиваю прямо.

Нет сил юлить. Эти игры сидят у меня в печёнке. Хочу расставить все точки над «ё» и заняться самым важным: отогреть свою девочку, сделать её самой счастливой, чтобы больше никогда не видеть мертвенной тоски и отчаяния, прожигающей боли и терзающих душу страданий в её глазах.

— А вот это, Санёк, было прям обидно! — горько усмехается Николай. — Значит, ты такого обо мне мнения? Что я, пройдя с тобой бок о бок огонь, воду и медные трубы, кинуть тебя решил? И ради чего, интересно мне знать?

— Так и мне интересно, Коль. — приближаюсь к нему вплотную. — Какую игру ты ведёшь? Зачем?

— Не твоя ли милашка, с подачи папочки, само собой, в уши тебе льёт?

Это он зря. Трогать Алю и наговаривать на неё я никому не позволю, да и время для своих высказываний Бакинский выбрал крайне неподходящее, а посему… Коротко замахнувшись, бью. Один раз. Вероятно, я бы продолжил, но его охрана скручивает меня в бараний рог. И приятель, не теряя времени зазря, бьёт меня в ответ.

Я даже не успеваю заметить, как в нашу потасовку просачивается маленькое хрупкое девичье тело. Не зная страха, Аля бросается на Николая и начинает колотить его ладонями.

— Вы что творите? Обездвиженного бить? Не стыдно? Разве так мужчины поступают? Прикрываясь амбалами сдачу дают? Друзей подставляют? Жизнь им портят? Чужие судьбы ломают?

С каждым словом она замедляется и затихает, переходя на всхлипы и завывания. Я скидываю с себя руки безопасников Бакинского и порывисто прижимаю девушку к себе.

Николай кивком распускает охрану и переводит взгляд с меня на Алевтину и обратно.

— Рассказывай, — требует он, и я максимально прямо, без лишних эмоций повторяю историю с самого начала. Чем больше я говорю, тем больше хмурится Николай Петрович, а в конце, задав несколько уточняющих вопросов, потирает виски: — Чего раньше молчал? Реально считаешь, что я играл бы с тобой как кошка с мышкой, а не закрыл бы ещё тогда, два года назад? Считаешь, что если бы я действительно захотел тебе подгадить, то не грохнул бы твою девчонку? Да её сбили бы прямо на твоих глазах. Ты знаешь, как у нас решаются дела. Если был интерес, я предъявил бы прямо. А дальше события развивались бы в зависимости от твоих решений. Мне какой прок тебя с Сафроновым стравливать? Ты мне скажи, Саня, какой прок мне вообще тебя топить, если мы с тобой много лет в согласии работаем? Друзьями считаемся?

Аля отрывается от моей груди.

— Если вы называетесь его другом, помогите. Пожалуйста! Я не могу его потерять.

Бакинский улыбается одними губами:

— Даже не сомневайся, девочка. И не из такого дерьма выплывали.

Он смотрит на меня с отеческой заботой, как тот старший товарищ, которого я встретил на своём жизненном пути много лет назад. В его взгляде и обещание — непременно разобраться в бардаке, и гордость — что я встретил девушку, которая готова броситься на моего обидчика, и радость — потому что наша близость читается в каждом движении, и опасение — то, чего он не скажет при ней, и то, чего не нуждается в обсуждениях.

Если мой враг захочет ударить побольнее, это будет слишком просто.

В следующие дни Алекс постоянно в разъездах: то встречается с Николаем Петровичем, который хоть и пугает меня до жути своим цепким взглядом, но всячески пытается помочь нашей непростой ситуации, то катается куда-то в далёкий провинциальный городишко, откуда он родом, и напрягается с каждой поездкой всё сильнее.

Он больше не делится со мной своими открытиями. Причин на то имеется целых две. Во-первых, это может быть небезопасно для меня. Во-вторых, меня подкашивает очередная простуда.

То ли последствия стресса, то ли я действительно умудрилась подцепить какой-то вирус, но слабость сковывает тело, кости ломит, внутренности сжимаются от частых приступов тошноты, которая всегда возникает у меня из-за голодания, но аппетита нет. Я не могу заставить себя встать с постели. Так и лежу целыми днями, слушая, как внизу без дела слоняются несколько мужчин.

И сколько бы я не просила Алекса убрать охрану, он не соглашается. Я же уверена, что здесь, за городом, со мной ничего не может произойти. Помимо самого очевидного — слабость возьмёт верх, и Алекс, как грозится, отправит меня в больницу.

В этот пятничный вечер я предвкушаю тихие выходные рядом с любимым человеком. Возможно, я даже наберусь сил, чтобы выйти на прогулку. Свежий воздух пойдёт мне на пользу, я уверена. А после прогулки я, так и быть, запихну в себя несколько ложек супа.

Меня мутит от одной мысли о еде. Я подрываюсь и бегу в ванную как раз в тот момент, когда Алекс возвращается домой. Он с беспокойством гладит моё лицо прохладными руками, пока я лежу, прислонившись щекой к блестящему глянцу белоснежной раковины.

— Давай вызову врача? — предлагает в сотый раз, но я упрямо качаю головой.

Однажды в школе я уже болела кишечным гриппом и провела целых три недели в инфекционной больнице. Мало приятного. Больше я не собираюсь переживать этот печальный опыт!

— Аль, что же ты меня без ножа режешь, малышка? — тяжело вздыхает мужчина. — Это просто невообразимо! Ты так беспечно относишься к своему здоровью, что я хочу тебя отшлёпать, словно маленькую непослушную девочку!

— М-м-м, звучит заманчиво! — усмехаюсь в ответ и поднимаюсь, пока он не забил тревогу. — Всё в порядке, Алекс. Я чувствую себя лучше. И потом, меня лишь мутит. Совсем немного. Это из-за простуды.

В глазах темнеет, и голова идёт кругом. Мужчина подхватывает меня на руку, не давая упасть.

— Алька!

— Это голодный обморок, — бормочу я, краснея. — Я кушать хочу.

— А чего тогда сидишь голодная? — укоризненно спрашивает Алекс.

— Раньше не хотела. Это всё ты… Возбуждаешь мой аппетит.

Он смеётся, пока несёт меня в кухню. Несмотря на тёплую глухую пижаму, мне всё равно некомфортно от присутствия чужих людей в нашей уютной приватной обстановке.

— Ты уверена, что нет причин для паники? — со всей серьёзностью уточняет Алекс.

— Уверена. — я закатываю глаза, кусая губы. — Сейчас как поем, сразу пойду на поправку. Вот увидишь!

— Аль, — вздыхает мужчина. — Ты очень похудела. Твоё состояние вызывает у меня нешуточные опасения.