Екатерина Дибривская - Домик разбившихся грёз

«p. s. Я не был уверен, что поступаю правильно, когда отправил к тебе Сашку, но теперь вижу, что не ошибся. Не отталкивай его, он хорошо к тебе относится и обязательно поддержит в твоей непростой ситуации.

Будь счастлива, Алечка.

Обещаю, часто мы встречаться не будем, я не буду вредным свёкром, который портит жизнь молодым».

Телефон выскальзывает из рук, а сердце взлетает к самому горлу. Это конец.

Алекс окончательно отпустил меня.

Он перешагнул и просто пошёл дальше. Ему комфортно при мысли, что я вернусь к его сыну. Я больше не нужна Алексу.

А мне не нужна жизнь без него.

Взглядом раненого зверя осматриваю палату, но озарение приходит внезапно.

Медленно опускаюсь на корточки, поднимаю с пола телефон и пишу ответ:

«Иногда жизнь напоминает чёртову книгу: слишком много испытаний. Даже в любви.

Моя — так и вовсе, всегда приносит мне только боль.

Я знаю, что всё испортила. Я никогда не смогу быть снова счастлива, но обещаю тебе, что в скором времени найду успокоение.

Спасибо за мои самые лучшие моменты. Я люблю тебя, Алекс. Всегда.

Прощай,

всегда твоя,

Аля».

Некоторое время я надеюсь получить ответ, но его нет.

Мне нужно успеть до возвращения Сашки, значит, времени оттягивать больше нет.

И я берусь за краешек пластыря, срывая его и освобождая катетер, чтобы аккуратно извлечь его из вены.

Лишь для того, чтобы вставить иглу в другом месте под другим углом.

Лишь для того, чтобы навредить…

Московские пробки — это всегда не вовремя. Словно провидение всеми силами намерено меня удержать, когда я всеми силами рвусь покинуть загазованный город, оставив все проблемы здесь.

Я больше не вытягиваю. Стар я для этих эмоциональных качелей. Равнодушие моей молодой невесты действует на меня подобно медленному яду. Стоило только грудь сдавить тисками, понял, всё, хватит. Для полного счастья и остроты чувств мне только самому помереть не хватало. От инфаркта, например, который близок, по словам моего знакомого врача. С таким-то образом жизни!

И на что я, собственно, рассчитывал: что Аля нырнёт в мои объятия в поисках поддержки? Она уже имеет этот печальный опыт. Из-за меня, из-за моего прошлого. Она, потерянная двадцатилетняя девчонка, только и делает, что хоронит своих детей. Моих детей.

А вот я не вытягиваю. Хотел бы сказать, что могу с этим справиться самостоятельно, но не могу. Не справляюсь. Мне нужна она. Маленькая, милая, сладкая. Та, которая больше не нуждается во мне. И это ранит гораздо сильнее навалившегося горя.

Не представляю, как она держится? Ни слова не проронила, ни единой слезинки. С тех самых пор, как закрыла свои глаза в том чёртовом доме, так и не посмотрела на меня больше.

Я успокаивал себя, говорил, что ей нужно немного времени, но время утекало сквозь пальцы, моё самочувствие ухудшалось, а Аля так и не смогла взглянуть на меня.

И я прекрасно её понимаю. Груз вины настолько давит на мои плечи, что мне нечем дышать. Я спать не могу, есть не могу. Я настолько противен самому себе, что с лёгкостью принимаю её выбор. Принимаю и отпускаю.

Не могу заставлять её терпеть моё общество, когда сам себя выношу с трудом.

Один раз позволил себе слабость, уговорил бутылку виски и разрыдался, как долбанный пацан. Именно тогда я и понял, что она никогда меня не простит. Понял, но зачем-то решил попытать удачу. В последний раз.

Холодная, пустая оболочка ещё совсем недавно счастливой женщины, как и прежде, предпочла не подавать признаков жизни. А грудь привычно сдавило тяжестью. И тогда я понял, что должен уйти, потому что, видит Бог, кто-кто, а я просто не имею права требовать от неё отклика. Это только я виноват в том, что случилось с ней. Во всем, что с ней произошло, только моя вина.

Но совсем без присмотра оставить Алю я не смог, поэтому рассказал Сашке, где её искать. Однажды именно он спас её от непоправимого, смог вернуть её к худо-бедно, но жизни, и я надеялся, что сможет вытянуть её из анабиоза ещё раз.

Мне бы только знать, что она есть, живёт дальше, а не иссыхает на больничной койке! Мне бы только знать, что она существует, что когда-нибудь она сможет оправиться от боли, если это вообще возможно!

Потому что мне самому кажется, что мне никогда не стать прежним. Стоит только вспомнить, как она кричала там, в нашем доме, который должен был стать нашим счастливым гнёздышком, как держалась за живот, и всё во мне застывает.

Если её настолько тяготит моя близость, лучшее, что я могу сделать из любви к ней, это оставить. Что и делаю.

Обрубаю все концы, чтобы сохранить крупицы разума. Её равнодушие сводит меня с ума. Её нежелание видеть меня рядом — угнетает. Даже не знаю, кого я спасаю в первую очередь. Думаю, вряд ли кто-то сможет осудить меня за мою слабость, но сильным я быть больше не могу.

Не в ближайшее время.

Я снова бросаю взгляд на экран телефона, чтобы посмотреть на время, а вижу только значок уведомления почты.

Она написала мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зря я не сдержался, напомнил лишний раз о себе, но мне казалось важным, чтобы она знала, я желаю ей счастья и не стану вставлять палки в колёса.

Открываю короткое послание и перечитываю трижды.

— Можно как-то объехать пробку? — спрашиваю у водителя такси.

— Не переживайте, километра четыре, и затор рассосётся. Поспеем к самолёту.

— К чёрту самолёт, — отмахиваюсь я, чувствуя напряжение, — до склифа едем. Чем быстрее, тем лучше.

Водитель смеётся, но ловит в зеркале заднего вида мой взгляд. Мне совершенно не до шуток. Снова и снова набираю номер Али — не доступен! Звоню сыну — тот же раздражающий механический голос.

— Да что тут со связью?! — рычу на бесполезный кусок пластика.

— Центр. Репетиция парада. — неожиданно делится водитель. — Из-за этого и пробка, и связь глушат. А до склифа вы дворами минут за пятнадцать дойдёте. Вот в ту сторону и держитесь наискось.

Смотрю на экран навигатора. Пробке не видно конца и края, попытки дозвониться не венчаются успехом, а времени в обрез.

Моё состояние можно легко понять, если заглянуть и перечитать снова её письмо. Глупая девчонка способна уничтожить меня! Мозг воспроизводит в памяти текст, и я надеюсь, что переиначиваю смысл.

Ведь если я всё понимаю верно… Аля снова затеяла глупость. И я просто обязан её остановить.

Водитель был прав. Я дохожу дворами чуть больше, чем за пятнадцать минут. Запыхавшийся и весь на нервах, врываюсь в палату и застываю. Аля стоит посредине, сосредоточенно разглядывая свою руку.

— Аля, — тихо зову я, лишь бы не дёрнулась и не порвала вену.

У тонкого запястья завис катетер с иглой, нацеленной изорвать кожу.

Девушка поднимает на меня глаза. Я подхожу ближе. Очень медленно.

— Убери, Аль, — прошу я. — Не надо.

Вижу, как трясутся мелкой дрожью её крохотные руки. Глупая, что же ты делаешь?

— Алекс? — она облизывает пересохшие губы и жалобно морщится. — Разве ты не уехал?

Я смотрю на её трясущуюся руку, удерживающую катетер. Почему эти чёртовы иглы такие огромные?

— Не надо, Аль, хватит, — подхожу к ней близко, почти вплотную, и она застывает.

— Думала, что смогу… — шепчет тихо. — Но я не могу, понимаешь? Я так устала, Алекс… Мне очень больно. Мне так больно, что я совершенно забыла о самом главном. Я забыла, что тебе тоже больно, Алекс.

Она всхлипывает. Я глаз не могу отвести от чёртовой иглы, которую девчонка держит около чёртовой руки.

— Мы уже ничего не исправим, если ты сейчас наделаешь глупостей, понимаешь?

— Разве мы можем исправить то, что произошло? Ты понимаешь, Алекс, что наше чудо, едва ли не единственную надежду, светлый шанс, что у нас будет ребёнок, просто взяли и отняли у нас? Ты понимаешь, что я совершенно не знаю, как жить с этим дальше, когда все мои мечты разбиты в пух и прах… Я больше не могу чувствовать всю эту боль…

— Мы не можем отменить прошлого, но мы можем научиться с этим жить, — успокаиваю её, хотя самому мне до спокойствия, как до Луны. — Всё будет хорошо, слышишь? Тебе больше нечего бояться.

— Ты всё ещё любишь меня?

— Конечно, не сомневайся. Я знаю, малышка, что подвёл тебя…

— Нет, Алекс. — она качает головой. — Это я подвела тебя. Когда мы были так нужны друг другу, я просто отталкивала тебя…

— Мы всегда будем нужны друг другу, — говорю ей. — Аль, мне нужно взять эту штуку, ладно?

Протягиваю руку, крепко сжимаю её пальцы, забираю нелепое орудие вреда и тяну девушку в свои объятия.

— Аль, пожалуйста, никогда больше не делай этого. — тихо прошу, вдыхая запах её волос. — Ты — моё сердце, моя жизнь. Я люблю тебя.

Она обвивает моё тело руками, скрещивая их на спине. Я целую её губы, наконец позволяя себе расслабиться, поднимаю взгляд и вижу в дверях палаты Сашку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, как долго он там стоит, но ему не нравится происходящее. Сын сжимает кулаки, поигрывая желваками, но я осаживаю его взглядом. Пришло время расставить все точки. Но сначала Аля, которая ластится ко мне в поисках утешения.

— Прости, пожалуйста, я больше не буду вести себя так глупо. Думаю, я просто…

— Т-с-с, на тебя многое свалилось… Но я рядом… Я никогда не оставлю тебя, малышка. — прижимаю её крепче к себе, не отрывая взгляда от взбешённого сына. — Мы обязательно справимся, Аль. Вместе. У нас всё будет хорошо. И у нас обязательно будут дети.

— Обещаешь? — по её лицу струятся слёзы, и я собираю их своими губами.

— Конечно, малышка. Не плачь, Алечка. Я тебе обещаю, что мы справимся.

— Спасибо, Алекс, — говорит она. — Я люблю тебя.

Сашка болезненно кривится и, резко развернувшись, тихо уходит.

— Аль, хочешь, я заберу тебя домой? Сегодня?

— А можно?..

— Тебе можно всё.

— Хочу… — она поднимает на меня свои покрасневшие глаза. — Это нормально, что я хочу вернуться в наш дом?

Я внимательно смотрю на неё, пытаясь найти ответы.

— Я была там так счастлива… — поясняет она. — Думаю, место не виновато в том, что произошло… А больше опасаться нечего, правда?

— Правда. — раздумываю пару минут и решаюсь. — Хорошо, посиди немного, и поедем домой.

Я помогаю ей устроиться на кровати, а сам иду по длинному больничному коридору, пока не натыкаюсь на сидящего на кушетке сына. Его голова опущена вниз, руки повисли вдоль тела. Саша часто дышит.

Когда я останавливаюсь в считанных сантиметрах от него, сын поднимает на меня взгляд.

— Всё время это ты был, да? Тот, кого она любила? Ты, пап?

— Мне жаль, Саш, но да. Это был я.

— Да нихрена тебе не жаль! Я думал, ты понял, как я люблю её, а ты… Потешался надо мной. Захотел — запретил, захотел — отправил к подстилке своей…

— Саша, вот только не нужно грязи, пожалуйста, — я морщусь от грубого слова, — у нас всё серьёзно.

— Пап, да что у тебя может быть с ней серьёзно? Ты собирался снова бросить её… Меня утешать отправил… Велика же твоя любовь!

Я тяжело вздыхаю и устраиваюсь рядом с сыном.

— Я никогда не любил, Саша, никогда, пока не встретил Алю два года назад. Она была такой чистой и светлой, такой искренней, что я не смог устоять перед ней. Потом… Ты сам знаешь. Проблемы с бизнесом, меня подставили. Мою жизнь разрушили. Алевтину обидели. Получилось, что от моего имени. Я не искал её только потому, что думал, что она спокойно двинулась дальше. Но я никогда не переставал её любить, Саша. Когда я встретил её снова, я знал, что больше никогда не смогу отпустить… Но вся эта ситуация с аварией… Это моя вина, она пострадала из-за меня. И я решил, снова ошибочно, что отпустить её правильное решение. Да, я не имел права втягивать тебя в это, но я хотел, чтобы ты утешал её. Не для тебя хотел. Для неё, для себя. Я не имел права так поступать с тобой, Саша. Извини меня.

— Ты думаешь, я когда-нибудь смогу простить тебе, что ты увёл мою девушку?

— Это было грёбанной ошибкой. Ваши отношения. Мы оба это знаем.

— Если бы ты сдох тогда от своего инсульта, Аля навсегда осталась бы со мной! — кричит сын.

— И всё равно она любила бы меня… Саш, ты пойми, бывает только одна настоящая любовь. Такая, что дух захватывает.