— Ну что же, сэр, раз вы в подобном настроении, я незамедлительно удаляюсь, — промолвил Джошуа и мигом скрылся за дверью.

Бовалле не спеша последовал за ним и вышел на палубу взглянуть, как составляется опись грузов с «Санта-Марии».

Таким образом, когда донья Доминика поднялась на палубу немного подышать, ее глазам представилось зрелище, заставившее ее скривить губы и вздернуть подбородок. Она прошла на квартердек, откуда открывался вид на шкафут, где перебирали груды отрезов и на грубых весах взвешивали слитки. Мастер Данджерфилд, устроившись с листом бумаги и чернильницей из рога на перевернутой бочке, записывал числа и вес, которые ему диктовал плотный волосатый субъект. На соседней бочке развалился Бовалле, положив руку на бедро и покачивая ногой. Его внимание было приковано к тому, что происходило прямо перед ним, и он не замечал сеньору, смотревшую на него сверху.

Надобно вам сказать, что в то время подобное пиратство было почти узаконено. Оно являлось чем-то вроде партизанской войны с королем Филиппом II Испанским, который, несомненно, сам ее спровоцировал. Англичане питали к Испании глубокую ненависть, и тому было множество причин. Так, много лет назад было дело сэра Джона Хокинза в Сан-Хуан-де-Ульоа — пример испанского вероломства, о котором не так-то скоро забудешь. Были жестокие гонения в Нидерландах, от которых закипала кровь в жилах всех честных людей. Наконец, Святая инквизиция в Испании — чудовище, которое поглотило много смелых моряков, захваченных на английских судах. Если вам и этого недостаточно — посмотрите, что вытворяет Испания с населением Вест-Индии. Полагаю, это вас убедит окончательно. Прибавьте непомерную гордыню Испании, вообразившей себя владычицей Нового и Старого Света. Елизавете, Божьей милостью королеве Англии, не оставалось ничего иного, как умерить эту наглую самонадеянность. В этом ей искусно помогали такие люди, как Дрейк — резкий, с громовым голосом — и его друг Бовалле; Фробишер и Гилберт, Дэвис и Хокинзы — отец, сыновья и внук. Они бесстрашно отправились в испанские воды и сильно побеспокоили короля Филиппа. Их вела вера, которую никому не удалось бы поколебать, — вера в то, что один англичанин стоит доброй дюжины испанцев. Дальнейшие события подтвердили их правоту.

Николас Бовалле, младший сын, провел свою беспокойную юность, странствуя по Континенту, как приличествовало его положению. Он покинул Англию мальчиком, одержимым духом безрассудной отваги, который, как предсказывали его отец и старший брат, должен был принести ему несчастье. И вот он вернулся мужчиной, закаленным в испытаниях, но не утратившим бесшабашной удали. Его брат, унаследовавший титул отца, озабоченно покачал головой, назвал Николаса настоящим головорезом и сорвиголовой и выразил удивление, что тот до сих пор не угомонился. Он припомнил также старинное высказывание, гласящее, что англичанин с характером итальянца — это сущий дьявол. Николас не оправдал ожиданий семьи: он отправился в море в поисках новых приключений. Он наделал шуму в Новом Свете и сопровождал Дрейка в кругосветном путешествии. С этим искусным моряком он прошел через Магелланов пролив, видел разграбление Вальпараисо, добрался до дальних островов Палау и Минданао и вернулся домой, обогнув опасный мыс Бурь, — с бронзовым загаром, стальными мускулами и несметными богатствами.

Конечно, все это было совсем неплохо, но Джерард Бовалле, человек рассудительный, решил, что Николасу пришло время остепениться. Ему даровано рыцарское звание. Пусть он теперь успокоится, выберет подходящую невесту и обзаведется наследниками, которых Бог не дал миледи Бовалле. Вместо этого неугомонный Николас, не успев приехать, почти сразу же снова уплыл — на этот раз на собственном корабле. У него не было ничего общего с тем почтенным землевладельцем, каким желал его видеть брат, и стремился он, по-видимому, только к одному — наделать как можно больше шуму. Это удалось ему в полной мере, и если на свете был всего один Дрейк, то и один-единственный Бовалле. Испанцы объединили два этих имени, причем Бовалле они считали сущим дьяволом. Они говорили, что Дрейк совершает невозможное единственно возможным способом, а Бовалле — невозможным, и испытывали перед ним суеверный ужас. Что касается его собственных людей, то они преклонялись перед своим командиром и твердо верили в его удачу и гений. Правда, они считали его совершенно безумным, но так как это безумие приносило им хорошую прибыль, то давно перестали удивляться затеям Бовалле и следовали за ним, по опыту зная, что все кончится хорошо. Его шкипер, бородатый Патрик Хау, важно грозил пальцем:

— Эй, вы, послушайте меня! Мы побеждаем, потому что наш Ник не может проиграть. У него зоркий глаз на удачное дельце, он слеп к опасности и смеясь уворачивается от нее. По-вашему, он безумен? Ну что ж, пожалуй, можно сказать и так.

Истина заключалась в том, что сэр Николас с быстротой молнии устремлялся в какое-нибудь отчаянное предприятие и возвращался с победой, пока все застывали, разинув рот перед его дерзостью.

Именно так он ворвался в жизнь доньи Доминики, не успела та и глазом моргнуть. И все это было проделано с абсолютно беззаботным и небрежным видом. Ну и наглец, видит Бог!

Доминика размышляла об этом, глядя на Бовалле сверху, и, так как он не обращал на нее никакого внимания и даже ни разу не взглянул на палубу, она заметила, обращаясь к проплывавшим облакам:

— Купец, считающий краденые товары!

Бовалле сразу же взглянул вверх. Солнце светило ему прямо в лицо, и он заслонил рукой синие глаза.

— Миледи Надменность! Желаю вам тысячу добрых утр!

— Для меня не будет доброго утра, пока я нахожусь на подобном корабле, — с вызовом ответила она.

— А в чем дело теперь? — спросил сэр Николас, спрыгивая с бочки. — Чем вам не угодил корабль?

Он уже поднимался по трапу, и даже если она этого добивалась, то не показала виду.

— Ради Бога, сеньор, оставайтесь со своей добычей.

Но Бовалле уже был рядом с ней на палубе и, перекинув ногу через перила, уселся на них, как озорной мальчишка.

— Так в чем же дело? — повторил он. — Опять пыль в коридоре?

Доминика презрительно фыркнула.

— А дело в том, сеньор, что это — пиратский корабль и вы — мой враг!

— Моя дорогая, как вы можете утверждать это без зазрения совести! — весело возразил он. — Я вам не враг.

Она попыталась испепелить его взглядом, но это не возымело ни малейшего действия.

— Вы — заклятый враг всех испанцев, сеньор, и мне об этом хорошо известно.

— Но я собираюсь сделать из вас англичанку, радость моя, — откровенно ответил Бовалле.

В полной растерянности девушка задохнулась, вспыхнула и сжала маленькие кулачки.

— А где же кинжал? — спросил Бовалле, наблюдая за ней насмешливыми глазами.

Доминика резко повернулась на каблуках и устремилась на полуют. Она онемела от возмущения, однако ее интересовало, последует ли за ней Бовалле. В этом не стоило сомневаться. Позволив девушке дойти до полуюта, где ее не могли видеть моряки, сэр Николас настиг ее, положил ей руки на плечи и повернул к себе. Насмешливый блеск исчез из его глаз, голос смягчился.

— Сеньора, вы назвали меня насмешником, но на этот раз я не шучу. Выслушайте мое торжественное обещание! Не пройдет и года, как я сделаю из вас англичанку. Итак, скрепим мое обязательство. — Не дав опомниться, Бовалле наклонил свою красивую голову и поцеловал ее в губы.

Донья Доминика вскрикнула от гнева, и рука ее дернулась, чтобы наказать обидчика. Но он уже изучил ее характер и был наготове. Она почувствовала, что ее держат за руки. Он улыбнулся, глядя прямо в ее сердитые глаза:

— Ну что же, вы зададите головомойку гнусному негодяю или пожалеете бедного безумца?

— Я ненавижу вас! — страстно ответила донья Доминика. — Презираю и ненавижу!

Он отпустил ее.

— Ненавидите меня? Но почему?

Она провела рукой по губам, стирая его поцелуй.

— Как вы посмели! — задохнулась она. — Схватить меня и поцеловать! О, подлец! Вы хотели меня унизить!

Девушка подбежала к трапу, который вел к каютам. Но Бовалле встал на ее пути.

— Погодите, дитя мое! Тут какое-то недоразумение. Я хочу на вас жениться. Разве я не сказал об этом?

Доминика топнула ногой и попыталась пройти, но это ей не удалось.

— Я никогда не выйду за вас замуж! — бросила она ему вызов. — Вы лишены великодушия и благородства! Вы держите меня пленницей и поступаете со мной, как вам заблагорассудится!

Он схватил ее за руки и слегка встряхнул.

— Нет, нет, Доминика, тут нет тюремщика и пленницы — только мужчина и женщина. Какое зло я вам причинил?

— Вы посмели поцеловать меня и насильно удерживали!

— Я молю о прощении. Но вы можете заколоть меня моим собственным кинжалом, дорогая. Смотрите, он у вас под рукой. Быстрая и верная месть! Нет? Что же тогда прикажете мне делать? — Его руки соскользнули к ее запястьям, и, наклонившись, он поцеловал ей пальцы. — Ну вот! Забудем об этом до следующего поцелуя. — Эти слова сопровождались быстрым озорным взглядом.

— Этому не бывать, сеньор.

— Итак, она бросает перчатку. Я поднимаю ее, сеньора, и отвечаю испанской пословицей: «Viver para ver!»[3]

— Но даже вы вряд ли женитесь на мне насильно, — возразила она.

— Верно, дитя мое, это был бы чересчур простой путь.

— Ручаюсь, вам бы так не показалось!

— Итак, женитьба — это следующий вызов? — спросил он.

Доминика отступила на шаг.

— Вы не сделаете этого!

Успокойтесь, я же сказал, что не сделаю! К вам будут свататься, как к королеве!

— А где же вы будете ко мне свататься? — презрительно спросила она. — Мой дом в самом сердце Испании, да будет вам известно.

— Не сомневайтесь, я последую туда за вами, — пообещал Бовалле и рассмеялся при виде ее изумления.

— Жалкий хвастун! Как вы осмелитесь?

— Ждите меня в Испании, не пройдет и года, — ответил он. — Клянусь вам!

— Сеньор, в Испании Святая инквизиция, — напомнила она.

— Да, сеньора, — довольно мрачно произнес он и достал томик в кожаном переплете. — Можно легко угодить к ней в лапы, радость моя, если держать у себя такие опасные книги.

Она побледнела и нервно прижала руки к груди.

— Где вы это нашли? — Она тяжело дышала.

— У вас в каюте на «Санта-Марии», дитя мое. При таком образе мыслей, чем скорее я увезу вас из Испании, тем лучше для вас. — Он отдал ей книгу. — Спрячьте ее получше или плывите со мной в Англию.

— Не говорите моему отцу! — тревожно попросила она.

— Как, разве вы мне не доверяете? Ах, злюка!

— Полагаю, все это вас не касается, сеньор, — ответила она, снова став высокомерной. — Благодарю вас за книгу. А теперь позвольте мне пройти.

— У меня есть имя, дитя мое. По-моему, я разрешил вам им пользоваться.

Она сделала реверанс.

— О, благодарю вас… сэр Николас Бовалле! — насмешливо произнесла она и сбежала мимо него по трапу.

Глава 4

Донья Доминика решила, что необходимо как следует наказать дерзость Бовалле, и взяла на себя эту благородную миссию. Мастер Данджерфилд был орудием, которое всегда находилось у нее под рукой. Она занялась им, совершенно околдовала и, к его великому смущению, начала флиртовать. Эта кокетка пустила в ход свои длинные ресницы и медовый тон и всячески льстила самолюбию молодого человека. Она приседала перед Бовалле в реверансах, выслушивала его с кротким видом, сложив руки на коленях, и при первой же возможности снова поворачивалась к Данджерфилду. Бовалле доставались от нее только церемонные поклоны и общие фразы, произносимые холодным тоном, Данджерфилду же предназначались улыбки и оживленная беседа. Она ясно давала понять, что при желании юноше будет позволено поцеловать ей руку. Мастер Данджерфилд был ей весьма признателен, однако проявлял прискорбную склонность возводить ее на пьедестал. В другое время донья Доминика, возможно, была бы этим польщена, но сейчас она не была расположена играть роль богини. Она из кожи вон лезла, чтобы намекнуть мастеру Данджерфилду, что ему следует быть чуть посмелее.

Но все эти маневры не достигали цели. Донья Доминика, краешком глаза наблюдавшая за сэром Николасом, с негодованием замечала, что он откровенно веселится. Заметив, что Бовалле следит за этой игрой смеющимися глазами, она удвоила усилия.

Доминика вынуждена была признать, что Данджерфилд — пресный собеседник, и рассердилась на себя за желание оказаться в более живом обществе его командира. Рядом с ним приходилось всегда быть готовой к неожиданностям. Пряность риска приправляла игру, атмосфера приключения возбуждала аппетит. Она выходила на палубу вместе с Данджерфилдом и, стоя возле него, задавала ему бесчисленные вопросы о судовождении и с сосредоточенным вниманием выслушивала обстоятельные ответы. Но одновременно она все время была начеку и, заслышав звенящий голос Бовалле и увидев, как он легкой поступью идет по палубе, чувствовала, как учащается биение ее сердца, а на щеках вспыхивает румянец. Она старалась не смотреть в его сторону, но, как ни боролась с собой, рано или поздно украдкой взглядывала на него и встречалась с глазами, искрившимися от смеха. Он смотрел на нее, уперев руки в бедра и широко расставив ноги, и в этой позе была насмешка.