– Я и не боюсь. Я продрогла до костей, а ты всего лишь хочешь согреть меня.

– Не иронизируй, – серьезным тоном сказал Джон. – Надо, чтобы ты понимала все. И тогда твой организм сам справится. Он устроен удивительным образом, и у него есть огромные возможности. Стоит только подтолкнуть в нужном направлении, объяснить, что делать. – Взяв ее лица в руки, он всмотрелся в ее глаза.

Какие же у него замечательные глаза, подумала Элизабет сонно. Темные, сверкающие, они излучали какую-то непонятную энергию.

– Я никогда не преступлю границы дозволенного, не стану врываться в твой внутренний мир, но я должен сделать это, – его обнаженное тело было горячим, и жар, исходящий от него, начал проникать в нее. – А сейчас слушай очень внимательно, что я буду тебе говорить. Ты сделаешь это ради меня?

– Да.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Сейчас тебе станет жарко, так же, как жарко мне, и тело будет вырабатывать это тепло до самого утра. – Его губы

Коснулись ее виска с такой осторожностью, словно он оплетал ее тончайшей золотой паутиной нежности.

– Закрой глаза и расслабься. – Он теснее прижал Элизабет к себе, так что ее голова оказалась у него на плече. – Тебе не из-за чего беспокоиться. Я не дам тебе заснуть, пока ты не будешь в безопасности. Просто слушай, что я говорю.

Потом она, сколько ни старалась, не могла вспомнить, что говорил ей Джон. Звук его голоса окутывал ее, проникал в глубь ее сознания и заставил вспыхнуть факелы там, где всегда царил полумрак. Картины ясного солнечного дня, заливающего поросшие цветами поляны, медленно проступили сквозь туманную дымку. И куда бы она ни двигалась, в какую бы сторону ни шла, все тотчас вспыхивало и расцвечивалось такими радужными цветами, наполнялось такими звуками, что ей начинало казаться: вынести долее столь сильные впечатления ей будет не под силу. Она даже не заметила, как прошла дрожь, как каждая клеточка ее тела наполнилась этим теплом.

Его голос продолжал звучать где-то в глубине ее сознания, действуя на нее уми-ротворяюще. Нет, кажется, он уже перестал говорить, вдруг осознала Элизабет, но она по-прежнему продолжала слышать его. Как странно. Но ей не о чем беспокоиться. «Джон позаботится обо всем», – повторила она про себя его фразу. Ей надо просто лежать и дать ему возможность зажигать факелы в ее сознании.

– Бет, – сказал он дрогнувшим голосом. – Теперь ты можешь заснуть.

Паутина, окутавшая ее, пропала. Она почувствовала легкую растерянность, которую испытывала до того, как Джон соткал ее. И ей стало жаль, что исчезли эти необыкновенные ощущения. Словно она осталась в одиночестве. Никогда еще ей не доводилось переживать такое чувство потерянности.

– Джон…

– Я знаю, – проговорил он, коснувшись губами виска Элизабет.

Он не мог не знать того, что она переживает. Связь между ними еще сохранилась.

– Свет… – голос ее слабел по мере того, как она погружалась в дрему. Это было так прекрасно. – Пусть это вернется.

– Я не могу, любовь моя.

– Пожалуйста, – голос ее был почти таким же тихим, как и ее дыхание.

– Когда-нибудь.

Он пообещал, что это ощущение вернется, а Джон всегда держит свое слово. Элизабет осознала это столь же ясно, как явственно осознала и многие другие свойства его характера за несколько последних, совместно проведенных часов.

– Когда-нибудь, – повторила она, поудобнее устраиваясь у него на плече. Но что-то было еще такое, что продолжало беспокоить Элизабет. Взгляд, которым смотрел на нее Джон до того, как вспыхнул этот удивительный свет. – Ребенок…

– Что?

Не открывая глаз, она проговорила:

– В ту ночь, когда родился Эндрю… Что ты положил в молоко?

Джон нежно погладил ее волосы:

– Ничего. – Она знала, что он ответит подобным образом.

– Тогда тебе незачем было заставлять меня пить теплое молоко. Я его терпеть не могу.

– Я не знал, сможешь ли ты принять мою помощь, если не прибегнуть к эффекту плацебо.

– Может быть, ты и прав. – Глубокая дрема так сильно сковала ее, что не было сил говорить. И ей хотелось отдаться на волю волн, которые подхватили ее и понесли прочь оттуда, где уже не светил этот волшебный свет…

Она еще продолжала ощущать тепло, когда на следующее утро открыла глаза. В пещере стоял глубокий мрак, только сквозь щель между валуном и входом пробивалась серая полоска утреннего света. Ее нагие груди прижимались к горячей сильной груди Джона. И при каждом дыхании она чувствовала, как ее кожа касается шелковистых волнистых волос. Что это? Боль или острое желание, вдруг пронзившее ее, заставившее соски напрячься? Элизабет в смущении отпрянула от своего спутника. Ритм его дыхания изменился, и Элизабет поняла, что и Джон тоже проснулся.

– Бет?

– Думаешь, нам уже можно уходить отсюда? Кажется, уже рассвело, – голос ее прерывался от волнения.

– Да-

Она едва слышно рассмеялась:

– Что означает это «да»? Что уже рассвело или что нам пора идти?

– Должно быть, я еще не совсем проснулся, если выражаюсь столь невнятно.

Но и Элизабет чувствовала себя также не в своей тарелке, как и Джон. Ей никак не удавалось собраться с мыслями и сосредоточиться на чем-то, кроме мысли о том, что он совершенно обнаженный лежит рядом с ней и жар его тела пронизывает ее. У нее было такое ощущение, что если она дотронется до него, то просто обожжет руку. Дыхание Джона снова изменилось: стало прерывистым и тяжелым. А ей самой никак не удавалось глубоко вздохнуть, сбросить навалившуюся вдруг на нее тяжесть.

– Как ты считаешь, они все еще где-то поблизости?

– Понятия не имею, но меня это сейчас и не занимает вовсе. Бет… – Она вдруг почувствовала, как одеяло соскользнуло ей на бедра. – Бет, мне очень трудно. И тебе, как мне кажется, тоже. Позволь мне… – Его палец коснулся ее груди. – Какие они красивые и источают такую любовь, такое острое желание… Мне хочется видеть тебя всю. – Он мягко сжал ее груди ладонями. – Позволь мне утолить эту боль желания. Дай мне войти в тебя. Дать тебе то, чего ты хочешь. И ты испытаешь такое наслаждение, о котором даже не мечтала. Мне известно…

– Свет… – она даже не знала, услышал ли Джон то, что она сказала, если бы он вдруг не насторожился.

– Нет. – Он убрал руки с ее грудей. Дыхание его было по-прежнему затрудненным. Откатившись от нее в сторону, он сжался, как от боли. И она почти физически ощутила, как ему и в самом деле было больно: от неутоленного желания, которое наполнило мрак пещеры. – Обойдемся без света. Одевайся.

– Что? – Элизабет словно опять окунулась в ледяную воду.

Он проговорил быстро, не глядя на нее:

– Я вынес нашу одежду наружу, чтобы ветер высушил ее поскорее. Может, она еще влажная слегка, но…

– Почему, Джон?

Он сделал вид, что не замечает ее недоумения.

– Потому что просохнуть до конца она не могла. Потому что я не собираюсь повторять того, что ты пережила вчера.

– Это была телепатия?

– Да, в сочетании с глубоким гипнозом. – Он поднялся и пошел к выходу. Ей хотелось, чтобы мрак поскорее рассеялся и она смогла получше рассмотреть Джона. Вчера ее сознание было настолько затуманенным, что она почти не видела его. Осталось только смутное видение крепких ягодиц и мощных ног.

– А ты меня уверял, что ты и твои люди такие же, как мы все, – сказала она, стараясь говорить как можно непринужденнее. – Что это самый обычный народ, который живет в небольшом городке.

– Так оно и есть, не считая тех изменений, которые произошли в мозгу. – В его голосе появились жесткие нотки. – Должен тебе сказать, что мы очень быстро научились использовать открывшиеся в нас возможности. Те, кто проводил опыты, не понимали, что вложили в наши руки ключ к дверце, которую пытались скрыть от нас.

– Все, кто проходил испытания?

Он помедлил совсем немного:

– Все. И то, что я проделал вчера с тобой, – сущий пустяк. Этими способностями – регулировать температуру своего тела и держать ее на нужном уровне – владеют многие тибетские монахи. И открытие тех резервов, что были глубоко в нас самих, и стало побудительной причиной, из-за которой мы решили бежать из Саид-Абубы как можно скорее. Мы не хотели, чтобы с нами обращались как с умалишенными.

– Умалишенными? – глаза Элизабет распахнулись. – Что ты хочешь сказать?

Вернувшись в пещеру и положив одежду на одеяло, он ответил:

– Поговорим об этом попозже. У меня нет желания в данную минуту пускаться в обсуждение этой темы. Сейчас я зажгу светильник. Хотя для меня нелегкое испытание видеть тебя обнаженной.

– А ты никак не можешь остановить это? Ты же проделал это со мной.

– Не получится. Я уже пытался. Элизабет увидела горькую улыбку на его губах.

– Этот крест мне придется нести до конца. – Мне не хочется, чтобы тебе было плохо, – озабоченно сказала Элизабет, натягивая на себя одежду. Материя все еще была влажной и холодной.

– Но когда ты будешь со мной, я хочу быть уверенным, что ты по своей воле отдаешься мне. И мне более чем кому-либо другому, известно, что происходит в сознании человека, когда кто-то вторгается в него. – Тон его был жестким. – Мне очень хотелось, чтобы ты пережила самые возвышенные впечатления. И когда мы наконец соединимся, я хочу, чтобы ты ощутила силу моего желания так же, как и своего собственного. Преисполнилась такой потребности, какая переполняет меня… – Он замолчал и горько рассмеялся. – Ты только послушай, что я тут несу. Одной рукой я пытаюсь притянуть тебя к себе, а второй отталкиваю. Я совсем не похож на Марка Рэмзи?

– Нет. Совсем не похож. – Джон никогда не будет таким возвышенным идеалистом, каким был Марк, но сейчас она отчетливо понимала, что ей и не хочется, чтобы Джон стал таким. Прошлой ночью, когда их сознание слилось, она увидела такой ослепительный свет, который сиял в его душе, какого она никогда не ощущала у Марка. А еще он был сильным, обладал даром власти и многими другими достоинствами. Он был страстным. Нетерпеливым, упрямым в стремлении достичь своей цели. Нет, он так же мало походил на Марка, как рассвет на яркий полдень. Но каждый из них неповторим, каждый был наделен особенной внутренней красотой. И Элизабет чувствовала, что она с Джоном должна быть вместе до конца своих дней. – Нет, ты совсем другой.

Джон вздрогнул, как если бы она ударила его.

– Нет, я хотела сказать…

– Не надо объяснять, что ты чувствуешь. Я знаю, что мне еще предстоит пройти долгий путь. Но мне кажется, Элизабет, что за это время нам удалось преодолеть сразу несколько препятствий. – Джон поднялся на ноги. – Одевайся. Сейчас я выйду, огляжусь и скоро вернусь назад.

«Мы преодолели не одно препятствие», – подумала Элизабет, натягивая влажные носки. Пропасть, разделявшая их, вдруг стремительно сузилась. Любовь? Да, она любила Джон Сэндела. Всем своим сердцем. И незачем прятать это чувство от самой себя.

Но она все равно не могла избавиться от невольных сравнений, которые она делала между Джоном и Марком. И ей надо найти способ убедить Джона, что ее любовь к нему существует сама по себе, а не опирается на те чувства, которые она питала к Марку.

Но с этим придется подождать. Скоро они окажутся в таком месте, где ей удастся доказать искренность и глубину своего чувства к нему. Обстоятельства складывались так, что она не могла проявить себя в полной мере, показать Джону, на что она способна. Сначала она была беременна – громоздкая, неповоротливая и некрасивая. А теперь, наверное, лохматая, как ведьма. Да, в последнее время она совсем не обращает внимания на себя.

– Никаких признаков слежки, – проговорил Джон, вдруг возникнув у входа в пещеру. – Во всяком случае, в лесу. Быть может, они следят за дорогой и домом. Если нам удастся пробраться незамеченными через рощу, считай – мы у цели.

– У цели? – переспросила Элизабет, принимаясь складывать лоскутные одеяла. – Ты уже что-то наметил, как я понимаю.

– Дом Серены Сполдинг. Она твоя хорошая подруга. И при встрече с ней у меня осталось впечатление, что она не из тех, кого можно запугать.

– Верно. Она из тех, кто способен разнести дьявола в пух и прах, а потом с него же потребовать возмещение за вывихнутый палец. – Элизабет, стоя рядом с Джоном у входа, озабоченно огляделась. – Но мне не хочется, чтобы она вывихнула себе палец, защищая мою особу. Такой мерзкий гость, как Бардо, – не подарок.

– Я собираюсь зайти к ней только для того, чтобы ты смогла переодеться во что-нибудь сухое и попросить у нее на время машину, – сказал Джон.

– А что, если люди Бардо следят и за ее домом? Они наверняка знают, что мы не только соседствуем, но и дружим.

– Мы проберемся к ней в дом незамеченными. Я так же, как и ты, не хочу навлечь на нее неприятности. Но нам нужны колеса. Завтра нам необходимо встретиться с Гунером в Рочестере.

– Ого! Отсюда до Рочестера почти двести миль!