Благодаря одному валлонцу, обосновавшемуся на Лонг-Айленде, Молине удалось проследить путь Жоса-Волка до Сореля, а потом и до его теперешнего обиталища, где он, окруженный многочисленным семейством, настолько прижился, что преспокойно именует себя «господином дю Лу».

Итак, мать Буржуа не ошиблась — ее маленькая воспитанница Мари-Анж дю Лу неспроста так походила внешностью на графиню Анжелику де Пейрак, ведь она приходилась ей племянницей!

Новость сильно взволновала Анжелику и несколько развеяла грусть, которая не оставляла ее с тех пор, как расставание с Онориной стало неизбежностью.

— Радуйся, дочка, — говорила она девочке, — у тебя в Монреале будет родня, будет кому с тобой играть и дарить тебе по праздникам сласти — дядя, тетя, двоюродные братья и сестры! Ведь я нашла своего старшего брата твоего дядюшку — Жосслена Сансе!

Онорина в ответ только хмурилась и не проявляла воодушевления. Находки матери лишь препятствовали независимости, о которой она так мечтала.

Выходит, она избавлялась от своего семейства — жертва, которая и так наполняла ее чувствительное сердечко страхом, — чтобы угодить под иго нового?

Она грезила, как будет якшаться только с «чужими», ибо только они, не зная ее, смогут ей доверять. Те же, кто тебя знает, слишком много на себя берут и делают твою жизнь невыносимой, вторгаются в самые твои сокровенные мысли, в самые тайные намерения, как те собачонки, которых индейцы обучают пролезать глубоко в норы и выволакивать оттуда бедного зайца. Так неужели ее снова ждет тирания взрослых, приходящихся ей родней?

«Врагом человеку станут родные его», — торжественно читал Жонас строки из Библии. Или «люди из дома его»? Впрочем, это одно и то же.

Вместе с письмом Молине прислал кое-что и Онорине, с которой он беседовал во время путешествия в Нью-Йорк. То был маленький ножик с резной рукояткой, изысканная дамская вещица лучшей английской работы, из самого Честерфилда.

— Надо же, какой он внимательный, этот Молине! — заметила Анжелика. — Точно он тебе родной дед! Вот бы он занялся твоей судьбой, как в свое время моей и моих сестер!

Сердце малышки радостно забилось. Это был, конечно, не кинжал для снятия скальпов, о котором она грезила ночами, однако и этим коротеньким клинком она сумеет изготовить немало замечательных поделок. Прежние волнения и разочарования мигом оставили ее.

Она везла с собой обе свои шкатулки с сокровищами, лук и стрелы. Ее ждало долгое путешествие вместе с родителями, которое она предвкушала с великой радостью, находясь на седьмом небе от счастья.

Стремясь побыстрее тронуться в путь, они оказались на берегу слишком рано.

Вестей из Франции и от младших сыновей еще не было. Анжелика надеялась вернуться еще летом, чтобы заняться сбором растений и кореньев. Каждое лето ее охватывало сожаление, когда она не оказывалась в Вапассу в самое лучшее время года, кроме того, ей не хотелось надолго разлучаться с близнецами.

Здоровье их не вызывало опасений, они оставались в хороших руках, однако они изменялись столь стремительно, что каждый день был наполнен новыми чудесами. То был настоящий театр, и можно было только сожалеть, что она столь долго не сможет лицезреть его занимательных представлений.

Все были согласны, что Шарля-Анри тоже следует оставить в Вапассу, ибо он казался теперь счастливым и даже иногда смеялся. Смех преображал его обычно испуганное личико с застывшим вопросительным выражением. Анжелика подслушала, как Онорина говорила ему:

— Я поручаю тебе своих брата и сестру.

Решено было из предосторожности не отнимать пока младенцев от груди.

Анжелика клялась, что вернется к их первой годовщине, — тогда и состоится это радостное событие Северина все хорошела. Слишком она пригожа для этого глупца Натаниэля Рамбура, который никак не удосуживался дать о себе знать. Молине не упоминал о нем в своем письме. Анжелика, увлекшись перспективой встречи со старшим братом, не позаботилась поберечь чувства девушки. Неужели это Натаниэлю обязаны они светом, горящим теперь в глазах Северины? Анжелика лишь мельком виделась с ее подругой Абигаль и позднее убедила себя, что та что-то скрывает. Когда она гостила у Бернов, Абигаль как будто собиралась что-то рассказать, однако этому помешало появление Габриеля Берна. Он тоже повел себя холодно и отстраненно, что, впрочем, еще ни о чем не говорило, ибо ей был известен его трудный характер.

Граф и графиня де Пейрак потратили совсем немного времени на перенос багажа на «Радугу». Вскоре были подняты паруса. Всего все равно не узнаешь!

Прежде чем покинуть Голдсборо, Анжелика ненадолго заглянула к чете Маниго, деду и бабке малыша Шарля-Анри. Очень коротко и без лишних прикрас, не желая их особенно щадить, она поведала им о посещении их младшей дочерью Женни форта Вапассу, о ее решении вернуться к когда-то похитившим ее индейцам и отдать на воспитание ей, Анжелике, сынишку Шарля-Анри, которому она все же не желала столь суровых испытаний; родители Женни узнали, что Анжелика и ее супруг с радостью пошли ей навстречу, нисколько не желая препятствовать решимости бедной женщины. Просьба Анжелики заключалась в одном: пускай Маниго позаботятся о составлении официальной бумаги, подтверждающей их согласие на усыновление Пейраками их внука, однако признающей их родство, чтобы на него распространялись те же права члена семьи, что и на всех других ее отпрысков — ведь речь идет о ребенке, рожденном в законе и являющемся продолжателем традиции, достойной гугенотской семьи из Ла-Рошели, поэтому нет никаких причин обделять его в будущем наследством.

Она пообещала им, что на обратном пути господин Пейрак и она навестят их.

Пока же, на время их отсутствия, Шарль-Анри остается в Вапассу, доверенный заботам матери и дочери Жонас, Малапрадов и еще многих преданных людей, которые окружили его любовью и которым они, нисколько не беспокоясь, оставили собственных недавно родившихся близнецов.

После этих слов она оставила их. Пускай вспомнят о совести, пускай погорюют, пускай ужаснутся судьбе своей дочери и своему безразличию к собственному потомку, которого они по доброй воле вычеркнули из памяти.

Впрочем, они даже не задали вопроса, в какой вере его станет воспитывать.

У нее не было ни желания, ни любопытства становиться свидетельницей их споров, которые наверняка сильно опечалили бы ее, хотя она-то знала, что выходцы из Ла-Рошели, особенно Маниго, наделены несравненным коммерческим чутьем и беспримерной выносливостью перед лицом невзгод как материального, так и духовного свойства. Для этих деятельных натур, казалось, не существовало преград.

Маниго и впрямь успели снова сколотить состояние, подобно большинству их соратников по религии и земляков из Ла-Рошели, перебравшихся сюда нищими, под стать Иову. Очень скоро, приняв участие в делах Пейрака, они основали собственные предприятия по всей Новой Англии и на Карибских островах, где французские плантаторы-гугеноты не только восстановили силы, ибо «обратители в истинную веру» из родного королевства махнули здесь на них рукой, но и снова стали участвовать в своих былых делах в Ла-Рошели.

Особенно это касалось торговли «черным деревом», то есть чернокожими рабами.

Вот почему Анжелика защищала права на наследственное состояние внука Маниго, Шарля-Анри Гарре.

Сирики женился на красавице Акаши и не умер от этого. Напротив, у Анжелики сложилось впечатление, что он вполне счастлив в браке. Ей удалось переговорить с ним с глазу на глаз перед встречей с Маниго и сообщить ему о судьбе Женни и его сына.

Колина Патюреля они не застали — он все так же сновал по Французскому заливу. Переждав самый холодный сезон, он снова принимался объезжать акадийские и английские форты. В его отсутствие Барссемпуи, служивший его первым помощником в годы пиратских эпопей, стерег порт, рынки и доки.

Итак, Колин был в отъезде, зато Бертиль Мерсело была тут как тут. Она не упустила возможности встретиться с Анжеликой, хотя та вовсе не стремилась к этому — ей вполне хватило бабушки и дедушки Маниго. Не сумев избегнуть встречи с Бертиль, она решила добиться от нее объяснений, ибо коль скоро недотрога из Голдсборо пожелала увидеться с ней, то, наверное, не без причины. Но если она воображала, что дочь бумажника Мерсело намеревается говорить с ней о судьбе бедной Женни и об исчезновении малыша Шарля-Анри, то ей совсем скоро предстояло убедиться, насколько она наивна.

Молодая женщина, на красоту которой время повлияло весьма благотворно, немного пораспространявшись о погоде, с наигранной нежностью осведомилась о чудесных малышках Анжелики. Затем она сообщила о своих родителях, их делах, поболтала о путешествиях, намеченных на лето, и лишь слегка коснулась местных событий: кончин, браков и появления на свет детишек. С гневным видом она обмолвилась о раздорах, каковые, хвала Господу и мудрости губернатора, успели завершиться: с убедительностью, смахивающей на искренность, она заверила мадам Анжелику, что ей несказанно радостно встретиться с ней и видеть, что она по-прежнему красива и здорова.

— Как это у вас выходит, мадам Анжелика? Я вам завидую! Я целый месяц не вылезала из-под одеяла из-за простуды и до сих пор еще не оправилась.

Наконец, Анжелика уяснила, что весь этот поток любезностей преследует единственную цель: дать ей понять, снабжая приятными новостями о местных любовных интригах (после возвращения губернатора можно ожидать нескольких свадеб!), что частые отсутствия последнего объясняются визитами, которые он наносит индейской принцессе Тарантине, правительнице одного из островов в устье Пенобекота и сестре жены Сен-Кастина.

— О, это началось не вчера! Неужели вы не знали? Кроме того, — добавила она, — губернатор наведывается с целью брака к одной из дочек маркиза де ла Рош-Посей в Порт-Руаяле.

Анжелика только пожала плечами, вовремя вспомнив, что речь идет о малолетних девочках, и вовремя избегнув западни. Бертиль уж и не знала, что еще порассказать, чтобы излить свою желчь.

Впрочем, история об индейской принцессе походила на правду. Значит, Колин Патюрель больше не живет бобылем? Анжелика была рада за него.

— Благодарю вас, Бертило, за все эти интересные сведения, которыми вы меня снабдили. Однако я расценила бы куда благосклоннее не новости о господине губернаторе, а интерес к судьбе вашего пасынка, малыша Шарля-Анри Гарре.

Лицо Бертиль Мерсело исказилось от гнева.

— Чего вы теперь жалуетесь? Ведь он отныне ваш. Разве не этого вам всегда хотелось?

Насколько все же велика сила слов, насколько некоторые существа, особенно женского пола, умеют ранить своими речами! Какая-нибудь Амбруазина Модрибур, с ее умом, извращенными устремлениями и дьявольской хитростью, в состоянии расправиться с вами, подлив вам яду или подослав наемных убийц, стерев с лика земли ваше тело вместе с душой; злой же язычок, подобный тому, каким Создатель наградил Бертиль Мерсело, способен обречь на крушение целую империю…

Сколь могучим ни представал бы человеческий замысел — а возникновение Голдсборо и его триумф были прекрасным примером возможностей, открывающихся благодаря созидательному труду, — существование паразитов, вредящих, подобно Бертиль, гранитным опорам гордого сооружения — его отцам-основателям и матерям-основательницам, — внушало опасение за успех всего предприятия и заставляло соглашаться с пессимистами, считающими, что зло всегда торжествует над добром. Одно гнилое яблоко, попавшее в корзину, портит весь урожай. Стоит завестись червячку — и прощай, плод.

При склонности драматизировать положение можно усмотреть в этой подспудной силе — силе капли воды, прогрызающей земную твердь, — каковой наделены мелкие, глупые создания, символ проклятия, висящего над родом человеческим со времени первородного греха. Кара остается неизбежной — с Амбруазиной и ей подобными еще можно тягаться, ибо чудовищность их преступлений рано или поздно все равно чревата судом и приговором; подрывная же деятельность таких злодеек, как Бертиль Мерсело, при всей их кажущейся безобидности, неизменно застает людей врасплох.

Рассудив таким образом, Анжелика постаралась забыть Бертиль Мерсело и семейку Маниго и занялась подготовкой к путешествию в Квебек и Монреаль, которое имело еще одну сторону, о которой предстоит упомянуть.

Анжелика охотно пригласила бы Северину сопровождать их в путешествии по французской территории. Она видела, как эта молоденькая девушка, вернее, еще подросток, расстроена отсутствием у Молине вестей о Натаниэле Рамбуре Неужто он испарился, сгинул в океанских глубинах? Северина хорошела на глазах, и у нее, по рассказам, уже появились поклонники. Однако облик ее был неизменно грустен. Большую часть времени она посвящала учебе, в чем ей помогала ее тетушка Анна, к которой она переехала в разгар зимы, желая оказывать ей и ее престарелой служанке Ребекке посильную помощь в трудное время года, колоть дрова и поддерживать огонь в очаге; с этим им было все труднее и труднее справляться, несмотря на отменное здоровье и бравый вид.