— Думаешь, мне нужна эта громоздкая старая рухлядь?

Она поцокала языком, мехари подогнул ноги и опустился перед ней на колени. Женщина привязала сандалии к уздечке, схватила животное за нижнюю губу, перекинула ногу через шею и уселась прямо на холку перед горбом. Вместо седла она поджала под себя ногу, потом посмотрела вниз и поймала на себе восхищенный взгляд девушки.

— У моего отца были только дочери. В тяжелые времена мне приходилось водить караваны.

Мариата неуверенно окинула взглядом своего мехари. Она слегка робела. Один раз ей уже пришлось путешествовать, проделав путь от Ахаггара до Аира, но большую часть времени она сидела в паланкине, как и подобало женщине ее положения.

— Наклони ему голову, — приказала Рахма.

Мариата повиновалась, и хорошо обученное животное послушно опустилось на колени.

— Сними обувь и держи ее при себе, на коленях. Чтобы повернуть налево, похлопай по шее справа, и наоборот. Ступни положи на выгиб шеи. Так ты станешь чувствовать каждое его движение и сможешь управлять им не хуже, чем вожжами. Захочешь перейти на рысь, стукни его по горбу, только не очень сильно, иначе понесет, или сожми ему пятками шею. Можно сделать и то и другое. Чтоб остановиться, натяни поводья. Если тебе надо, чтобы он опустился на колени, похлопай его по затылку как следует и свистни погромче. Поняла?

Мариата подергала за поводья, но верблюд лишь взревел низким голосом.

— А что делать, чтобы он тронулся с места? — спросила она.


Они ехали всю ночь без остановки, держась северо-западного направления, через узкие ущелья, изрезанные крутыми оврагами и руслами высохших речек. На безоблачном небе ярко сияла полная луна, окрашивая в серебро окружающий пейзаж. То и дело раздавался вой шакала, ему вторил другой. Эхо жутких воплей катилось по холмам, заставляя Мариату трепетать от страха.

При каждом ночном звуке она испуганно вздрагивала, ей казалось, что за ними погоня. Девушка оглядывалась, но никого не видела. За спиной вздымалась неровная цепь величественных Базганских гор, у подножия которых кое-где, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, по тучным лугам несли свои воды на юг речные потоки.

— Вон там, в полудне пути отсюда, лежит Агадес, ворота в пустыню Тенере. — Рахма неопределенно махнула рукой.

На их родном языке это слово означает «пустота» или просто «пустыня» — более тысячи миль бесплодных скал и песка. Вот и теперь отец Мариаты и братья ее идут по этой пустыне, по древнему караванному пути между ливийским Феццаном, Египтом и древней Сонгайской империей. Веками торговые караваны перевозили через пустыню Тенере, от одной великой цивилизации к другой, золото, слоновую кость, хлопок, кожи и рабов. Но дни благоденствия и покоя давно миновали. Теперь верблюды несут на своих спинах лишь сухие овощи да мешки с просом. После отчаянной торговли с народом канури, владеющим копями, караванщики получают взамен сосуды с солью, везут их в обратную сторону и выручают жалкий барыш. Ведь приходится платить пошлину племенам, чью территорию они пересекают и чьими колодцами пользуются. Порой на торговцев нападают разбойники, порой они гибнут во время свирепых песчаных бурь. Бывает, что целые караваны поглощаются зыбучими песками феш-феш, и только через много лет люди находят их кости. Но чаще всего от них не остается и следа.

— Нам что, идти через Тенере? — спросила Мариата.

При этой мысли ее охватило беспокойство, предчувствие какой-то опасности. Впервые в эту минуту, качаясь в седле в такт верблюжьей походке и вдыхая свежий ночной воздух, она ясно поняла, что не представляет, куда они направляются. Ей известно только то, что говорила Рахма. Разыскивая ее, старуха прошагала пешком восемь дней.

— Боже упаси, конечно нет! — тихо рассмеялась та.

Больше она ничего не сказала, и дальнейший путь проходил в молчании. Они спустились с плато Аир и двинулись по долине вдоль широких уэдов. По этим высохшим руслам, покрытым глинистым сланцем, верблюды вышагивали легко, лишь камни, кое-где попадающиеся на пути, хрустели под их огромными ногами. Позади над холмами поднялось солнце. Косые красные лучи осветили долину, и ветки акаций вспыхнули, будто объятые пламенем. Пока ничто не говорило о том, что Росси бросился в погоню.

Наконец перед ними раскинулась широкая плоская равнина. Рахма шлепнула своего верблюда, и тот немедленно прибавил шагу. Она оглянулась через плечо и прикрикнула:

— Не отставай! Они наверняка идут следом. Верблюды, которых ты украла, стоят немалых денег. Мы должны как можно больше увеличить разрыв.

Мариата с опаской потрепала своего верблюда по горбу, но тот лишь повернул к ней огромную белую голову и глянул на нее громадными равнодушными глазищами. Ему превосходно удалось выразить этим и бесконечную скуку, и неизмеримое превосходство над ней.

— Пожалуйста, — умоляла она его, колотя пятками по шее. — Пожалуйста, шагай побыстрей.

В течение дня бесконечная череда зеленой растительности и серого камня в окружающем пейзаже постепенно сменилась жесткой щеткой трав, пожелтевших и побуревших от жары. Они пересекли открытое место, где не было ничего, только голые скалы и россыпи черного как смола гравия, вперемежку с колючками и густыми зарослями кустарников, среди которых выделялся тамариск, растущий там, где уровень грунтовых вод достаточно высок. На следующий день пошли рыжевато-коричневые пески, бархан за барханом, как волны в океане.

Мариата смотрела вдаль, где песок, образуя мерцающую дымку, сливался с небом, и ей казалось, что рассудок ее, качаясь на этих волнах, тоже плывет сейчас к ускользающей линии горизонта. Ее охватило чувство удивительного покоя, все мышцы расслабились, ломота в костях стихла.

— Как это красиво, — прошептала она.

— И несет с собой смерть, как и все прекрасное, если не окажешь ему должного уважения, — улыбнулась Рахма.

— Ты прошла этот путь пешком?

— Да.

— Должно быть, ты очень любишь своего сына, — изумленно покачала головой Мариата.

— Да.

— Расскажи мне о нем. Он красив? Благороден? Может быть, он поэт? Носит ли он голубые одежды? Окрашена ли кожа на его лице в цвет индиго от покрывала? Ходит ли он по пустыне караванными тропами? Или, может быть, он воин, который потрясает мечом во время битвы и выкрикивает прославленное имя своего клинка?

Старуха прищелкнула языком и заявила:

— Молодые девицы все одинаковы: глупые мечтательницы и фантазерки. Да и мальчишки не лучше, пожалуй, и хуже, только и думают о войне и прочих глупостях. Сейчас я скажу тебе только, что он лежит при смерти. Если умрет, тебе не понадобится знать больше этого, а выживет, спросишь у него самого.

— Ты даже не скажешь, как его зовут? — Мариата была разочарована.

— Амастан.

— А полное имя?

— Много задаешь вопросов. — Рахма тяжело вздохнула.

— Ради этого человека я взялась пересечь пустыню. Должна же я знать о нем хоть что-нибудь.

Старуха довольно долго молчала, глядя куда-то вдаль сощуренными от яркого света глазами, потом все-таки сказала:

— Его зовут Амастан, сын Муссы.

— Так, значит, он сын Муссы, сына Ибы, аменокаля, верховного вождя всех племен Аира?

— Благодарение Богу, он не похож на своего отца.

— Так он сын аменокаля?

Старуха резко шлепнула своего верблюда по макушке и громко свистнула. Тот послушно остановился, опустился на колени, и она легко соскользнула на землю.

— Значит, он двоюродный брат Росси? — не отставала Мариата.

— Только не суди о моем Амастане по тому, что ты знаешь об этом трусе. Пока не родился мой мальчик, Мусса души в Росси не чаял. Стоило Росси потребовать что угодно — и он тут же получал свое: красивую безделушку, лучший кусок мяса, игрушечный деревянный меч. Но Амастан был первенец, наследник Муссы. Увидев сына, отец полюбил его до безумия, а Росси стал страшно ревновать. Когда мой мальчик рос, я постоянно обнаруживала у него синяки и царапины. Во время детских игр он никак не мог их получить. Однажды я увидела отчетливые отпечатки пальцев на горле Амастана, словно кто-то пытался его задушить. Он не сказал, что это дело рук Росси, но разве от матери что-нибудь скроется?

— Поэтому ты ушла от них?

Рахма плотно поджала губы.

— Теперь мы пойдем пешком, — сказала она.

— Пешком? — испуганно переспросила Мариата.

— Верблюды должны отдохнуть.

Старуха припала губами к бурдюку с водой и долго пила, потом передала его Мариате и обмотала платок вокруг лица так, как это делают мужчины. Она выпрямилась во весь рост и быстрым шагом тронулась дальше, ведя животное на поводу.

Слезая со своего верблюда, Мариата чуть не упала. Девушка тоже намотала на лицо темный платок, оставив открытыми только глаза. Ей непривычно было ходить так, очень неудобно, трудно дышать, но, как только с дюн прилетел первый порыв ветра, стало понятно, зачем это нужно. Песчинки неприятно впивались в кожу, больно жалили прямо в глаза. Вдобавок горячий песок жег ноги сквозь тонкие подошвы сандалий. После нескольких часов, проведенных на спине верблюда, тело утратило гибкость, и девушка передвигалась довольно неуклюже.

Несмотря на возраст и рану, полученную от Росси, Рахма двигалась легко, будто подобные путешествия для нее — привычное дело. Мариате казалось, что ее спутница шагает так же быстро, как мужчина, идущий во главе каравана, или какой-нибудь охотник. Она искренне восхищалась этой немолодой, но столь решительной и отважной женщиной. Когда ветер усилился, Рахма пошла с подветренной стороны верблюда, укрываясь за его большим телом. Мариата последовала ее примеру. Так они и шагали, пока солнце не поднялось высоко. Никаких признаков погони все еще не было.

Мариата почувствовала, что силы ее на исходе, однако взяла себя в руки. Она шла как в трансе, в полусне, механически переставляя ноги и крепко сжимая плетеный повод верблюда, пока не перестала чувствовать неудобство, которое так раздражало ее в начале дня. Сознание Мариаты, теперь свободное от телесных потребностей, блуждало где-то далеко. Зачем она отправилась в это безумное странствие с женщиной, которую едва знает, да еще при таких странных обстоятельствах? Неужели с ней случилось бы что-нибудь ужасное, останься она в племени? Что бы там ни говорил Росси, но кто-нибудь обязательно прибежал бы, если бы она позвала на помощь. Защита женщин в ее народе считалась святым долгом, они всегда были окружены всяческим уважением. Страх перед племянником Муссы лишил ее способности трезво мыслить, заставил совершать безумные поступки. Но тут она вспомнила про голодающих харатинов и бешеный нрав верховного вождя. Все говорили, что он уже при смерти. Вскоре вождем станет Росси, и тогда никто не защитит ее от его произвола. Ведь он пытался задушить сына самого аменокаля!

Она задумалась. Между Рахмой и Муссой наверняка случилось что-то серьезное. Развод аменокаля с женой или, того хуже, ее уход от него — дело неслыханное. Девушка чувствовала, что тут кроется какой-то скандал.

Такие вот мысли порхали у нее в голове, как мотыльки вокруг огня. Они то скрывались в темноте, то снова врывались в круг света и беспорядочно носились в безумной пляске.

Наконец Рахма обернулась к ней и пробормотала что-то неразборчивое.

Мариата подняла голову и увидела перед собой пальмы, дрожащие в раскаленном воздухе. Девушка подумала, что это мираж. Она слышала, что пустыня часто проделывает с человеком такие фокусы и неопытные путешественники всегда бывают обмануты.

— Оазис, — повторила Рахма, на этот раз более отчетливо. — Оазис Дум. Большая часть пути позади.

Они напоили верблюдов, пустили их пощипать травку и наполнили бурдюки водой. Потом Рахма улеглась в тени немного поспать, а Мариата села и опустила ноги в прохладную воду гуэльты.[25] Она любовалась отражением в воде финиковых пальм и ослепительно-синего неба. Какой покой! Девушка еще никогда не ощущала подобной тишины и умиротворения. Прежде ее с утра и до вечера окружали какие-то звуки. Приходили и уходили родственники или соседи, шумели детишки, блеяли козы, лаяли собаки, и так изо дня в день. Сначала она была Мариатой, дочерью Йеммы, дочери Тофенат, дочери Усман, имела сестер и близких родственников, являлась членом племени. Потом девушка стала племянницей Дассин, чужачкой из племени кель-тайток, жила с народом кель-базган и утратила свое прежнее положение. Ее увезли из родной земли и поместили среди чужих, незнакомых людей. Поэтому ей казалось, что их очень много, гораздо больше, чем на самом деле. Мариата не знала ни их имен, ни родословных. Они сновали по территории стоянки, болтали, кричали, толковали о делах, про которые она понятия не имела. В эту самую минуту девушка стала самой собой. Одна только Рахма крепко спала рядом. С этой женщиной она познакомилась всего только день назад. Их не связывала верность соплеменниц или родственные узы. Еще с Мариатой была пустыня, прекрасная, безмятежная и вечная.