Я снова открыла глаза и увидела перед собой лицо старухи. Оно было чрезвычайно довольным, словно она совершила нечто такое, что еще более прославило ее и без того громкое имя. Как по команде, в комнату вернулись все остальные женщины. Хозяйка немедленно принялась руководить ими, покрикивая и всплескивая руками. После недолгих минут тишины и покоя в помещении снова воцарились гвалт и суматоха. Хасна передала бабушке тарелку с какой-то мутно-зеленой мазью. Старуха быстро разбила яйцо, выпила белок, желток добавила в тарелку, поставила ее возле жаровни, чтоб она прогрелась, направилась к полкам и вернулась с глиняным кувшином, крышка которого была запечатана воском. Лалла Фатма не без некоторых усилий откупорила его, и комнату заполнил густой, отвратительный запах какой-то тошнотворной тухлятины, гнили, словом — чего-то неописуемо вонючего. Старуха удовлетворенно втянула в себя воздух, сунула руку в кувшин и вытащила полную горсть какой-то темной и вязкой дряни. Потом она улыбнулась мне, продемонстрировав отсутствие многих зубов, и протянула руку. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы эта ведьма приближалась ко мне со своей бурдой.

Я прижалась спиной к стене, изо всех сил замотала головой и взмолилась:

— Нет-нет. Пожалуйста, дайте воды. Просто воды.

Таиб перевел, но его бабуля и слышать ничего не хотела.

— Охо, охо, — повторяла она снова и снова и грозила мне пальцем. — Аман, охо.

Потом с неожиданной, зверской силой Лалла Фатма ухватила меня за лодыжку и принялась размеренными круговыми движениями размазывать по ней и втирать это омерзительное вонючее вещество. Когда мой ужас перед запахом немного поутих, до меня дошло, что ощущение там, в общем, было довольно приятное, как при хорошем массаже. От поврежденного места по всей ноге и выше стало распространяться тепло. Наверное, эта женщина и вправду знала, что делает.

Лодыжка непроизвольно, сама по себе дернулась. Двигается! Значит, не сломана. Я подумала об этом с внезапной надеждой, несмотря на то что все еще испытывала чертовскую боль. Теперь старуха накладывала на мою ступню толстый слой теплой зеленой мази, закончив, накрыла ее пучком тростниковых стеблей вместо шины и замотала все тряпичной полоской, оторванной от белого покрывала Таиба.

— Две недели нельзя наступать на эту ногу, — перевел он. — Вы повредили связки, возможно, и сухожилие, но кости остались целы.

Добрая новость после моих фантазий на тему ампутации. Зато о скалолазании теперь не могло быть и речи, так что отпуск мой, считай, накрылся. Не прошла до конца даже одного-единственного маршрута.

Я уныло размышляла об этом, скорчив недовольную гримасу, потом вспомнила о хороших манерах, которые мама-француженка вдолбила в меня, и поблагодарила лекарку:

— Танмирт,[46] Лалла Фатма.

Это был весь запас языка, который я успела усвоить, но старуха так и просияла. Она быстро вскочила на ноги, подбежала к мешкам у стены и вернулась, держа в руках что-то темно-красное. Таиб пытался скрыть улыбку. Так фокусник, на мгновение показавший публике кролика, который сейчас исчезнет, старается сохранять непроницаемо-каменное лицо. Я посмотрела на него, но старуха теперь, кажется, обращалась ко мне, протягивая что-то на раскрытой ладони. Приученная за долгие годы соблюдать правила учтивости, я автоматически протянула руку, но тут же в ужасе отдернула ее.

— Это саранча, — перевел Таиб, стараясь сохранить серьезный вид. — Она питается только самыми высококачественными травами, ее задние, толчковые ноги обладают огромной силой. Если вы съедите все это, то сила насекомых перейдет к вам в лодыжку, и она быстро заживет.

— Вот еще, стану я есть вашу саранчу, — заявила я и осторожно, но вместе с тем твердо отвела руку Лаллы Фатмы.

— Но ее пожарили и обваляли в сахаре. Очень вкусно, — продолжал Таиб. — Мы едим ее как конфеты. Смотрите.

Он сунул одну из них в рот и смачно разгрыз. Я с ужасом смотрела на него, а потом в голос рассмеялась, глядя, как парень сделал испуганное лицо и выплюнул мясистые остатки себе в ладонь.

— Ладно, они и правда противные. Нана будет недовольна нами обоими и очень огорчится.

Лалла Фатма посмотрела на него, потом на меня, прищелкнула языком и вышла из комнаты. Неужто я ее смертельно обидела? Кто знает. Но через пару минут она вернулась с каким-то блестящим предметом в руке, который принялась закреплять на моей лодыжке.

— Барака, — сказала она с таким видом, словно я знаю, что это такое. — Барака.

— Это на счастье, — перевел Таиб. — Предохраняет от дурного глаза и поможет быстрей залечить ногу. Раз уж вы не едите саранчи, амулет поможет вам быстрее стать здоровой и сильной.

Я наклонилась, чтоб посмотреть поближе. Это был небольшой серебряный квадратик, привязанный к бинтам тоненьким кожаным шнурком. У меня перехватило дыхание.

Я расстегнула карман, вынула свой амулет, протянула его на ладони и сказала:

— Смотрите.

Таиб и его бабушка уставились на огромную копию предмета, привязанного к моей лодыжке, а потом оба быстро заговорили, склонив друг к другу головы, она свою, закутанную в яркую шелковую шаль в оранжевую и черную полоску, а он свою, коротко стриженную, с черными волосами, в которых местами уже пробивалась седина. Внук Лаллы Фатмы был старше, чем мне показалось вначале.

— Очень похожи, правда? — оживленно спросила я.

Таиб поднял голову.

— Они сделаны в разных регионах. Маленький принадлежит нашим мавританским предкам, а этот, думаю, сделан где-то на юге, хотя по происхождению явно туарегский. Откуда он у вас?

— Это… подарок.

— Дорогой подарок. Очень хороший талисман. Что вы о нем знаете?

— Кажется, его нашли в пустыне, неподалеку от одного могильника. — Я не стала вдаваться в подробности и никак не могла вспомнить, как звали особу, упомянутую в археологическом документе. — Там была похоронена женщина, имя которой означало «Та, что владеет шатрами» или что-то в этом роде.

— Уж не Тин-Хинан ли вы имеете в виду? — Таиб так и вздрогнул.

Да-да, я вспомнила. Именно это имя было в бумагах отца.

— Да, — ответила я. — Так оно и есть. Но вполне возможно, что амулет не имеет к ней никакого отношения.

Таиб снова принялся внимательно разглядывать мою вещицу, потом покачал головой и пробормотал совсем тихо, словно про себя:

— Он не может быть таким древним. Наверное, просто совпадение. А вы не позволите купить его у вас?

Это что, такой закон вежливости? Я должна подарить этому семейству свой амулет за то, что они спасли меня? Я вдруг без всякой причины разозлилась. Они притащили меня к этой старой ведьме с ее вонючей мазью и приемами деревенской знахарки и требуют мой амулет? Он принадлежит мне, и я с ним ни за что не расстанусь.

— Он не продается, — зажав его в руке, заявила я.

— Даже если мы не сумеем доказать его происхождение, за него можно выручить хорошие деньги. Понимаете? — пожал плечами Таиб. — В Париже. За такими артефактами охотятся многие коллекционеры. Это работа настоящего инедена, а не современная копия из никеля.

— Странно! Откуда вы так много про это все знаете? — Я недоверчиво посмотрела на него.

— Вы имеете в виду, слишком много для бедного, отсталого бербера? — Он коротко и резко рассмеялся. — По правде говоря, я здесь в гостях, приехал повидаться с сестрой Хасной. — Таиб кивнул в сторону девушки, и она улыбнулась в ответ. — С наной и другими родственниками. Вообще-то я торгую североафриканскими древностями, большей частью в Париже.

Я вдруг догадалась, кто он такой. Господи, какая же я дура! Это ведь тот самый родственник хозяина ресторана, о котором тот упоминал.

— А-а, — протянула я. — Значит, вы — тот самый Таиб.

Когда ему стало ясно, что я не собираюсь объяснять, что значит мое странное замечание, он продолжил:

— Можно посмотреть его поближе? Это по-настоящему интересный экземпляр.

Я неохотно протянула амулет, но, как только это сделала, мне показалось, что внутри него что-то сдвинулось. Я перевернула его и стала внимательно разглядывать.

— Кажется, он сломался. Должно быть, когда я сорвалась.

Внезапно тошнота снова подступила к горлу. Этот амулет спас мне жизнь — и вот, пожалуйста, сломался.

Таиб вытянул шею.

— Нет, не сломался, смотрите.

Центральная шишечка была не на месте. При ударе во время падения она сдвинулась в сторону. Под ней скрывалась потайная ниша. Про свою травму я уже позабыла!.. Внутри ниши приютилась крохотная трубочка, похоже, из бумаги, может, из пергамента или даже папируса… На чем там еще писали древние люди? Дрожащими пальцами я попыталась выковырять ее оттуда, но, видно, она пролежала там очень долго и никак не хотела выковыриваться.

— Попробуйте вы. — Я протянула амулет Таибу, но Лалла Фатма положила руку ему на плечо, что-то очень громко и быстро сказала, и он в испуге оцепенел.

— Нана очень суеверна. Она говорит, что мертвых лучше всего не беспокоить.

— Мертвых?

— Это такая поговорка. Не надо ворошить прошлое. Она боится, что там какое-то недоброе заклинание или, еще хуже, проклятие, и не хочет, чтоб оно перешло на всю семью.

«Не будить спящего зверя». Я вдруг вспомнила эти слова из письма отца. Не может этого быть! Я решительно полезла пальцами в узенькую щель, и скоро свернутый в трубочку листок бумаги оказался у меня в руке. Я ждала того странного ощущения дрожи, которое меня охватило при первом прикосновении к амулету… но так и не дождалась. Бумага выглядела очень тонкой и ломкой. Я боялась, что она рассыплется, как только я попытаюсь ее развернуть. Но надо ведь узнать, что в ней содержится. Я осторожно расправила свиточек. Что я хотела обнаружить внутри? Что-нибудь типа послания в бутылке с призывом о помощи! Я смотрела на загадочные символы: кружок, перечеркнутый по диагонали, как на знаке «вход воспрещен», треугольник, из которого торчала палочка, человечек с поднятыми руками, похожий на закрытый зонтик, буква X с перекрытыми верхними и нижними концами, какой-то знак, похожий на перевернутую букву А с выступающими по обе стороны концами поперечной перекладины, два крошечных кружочка, один сверху другого. Надпись эту можно было читать как по горизонтали, так и по вертикали. Все значки были искусно выстроены так, чтобы любопытный глаз постороннего, каковой я и являлась, ничего не понял.

— Вы знаете, что это такое, можете прочитать? — повернувшись к Таибу, поинтересовалась я.

Он покачал головой.

— Это письмо называется тифинаг, особый алфавит языка тамашек, им у туарегов до сих пор пользуются женщины. Могу ли я прочитать это? — Таиб снова покачал головой. — Моя семья имеет туарегские корни, но все, кто мог бы читать подобные надписи, давно в могиле.

— А ваша бабушка?

Я заметила, что старуха тянет шею. Ей тоже любопытно было узнать, что мы такое обнаружили. Глаза ее были широко раскрыты, словно она что-то такое знала, но предпочитала держать при себе. Потом Лалла Фатма подняла руки, словно предохраняя себя от злых сил, повернулась и вышла. Мы смотрели, как она нырнула в низенький дверной проем, вышла во двор и пропала из поля зрения.

Глава 15


После тяжелого признания Мариата стала избегать Амастана. Девушка не знала, что ему сказать. Почему она не могла найти нужных слов, никак не откликнулась на огромную жертву, когда он раскрыл перед ней душу? Какой же она тогда поэт, хуже того, что за женщина? Судя по взглядам, которые молодой человек бросал на нее и тут же отворачивался, ее нежелание разговаривать с ним принесло ему новую боль. Тень Манты всегда маячила между ними. Мариата пыталась представить, какой она была. Должно быть, живой, уверенной в себе. Конечно, красивее многих, немного своенравная, из тех, кто не боится поцеловать молодого человека, если он ей нравится, готовая доверить ему свое сердце, даже едва его зная. Словом, Манта очень походила на нее. Придя к этому выводу, она тем более не могла подойти к Амастану. У нее возникло странное чувство, что это было бы в каком-то смысле предательством по отношению к погибшей девушке и к их трагической любви.