Даниэла Стил - Дорога судьбы

Он тоже любил ее. За семь лет они так привыкли друг к другу! Но ему никогда не хотелось жениться на ней, жить вместе, быть с ней рядом... так, как ему хотелось быть с Камиллой. Иеремия прижал женщину к себе, давая ей выплакаться.

– Мэри-Эллен, прошу тебя...

– О чем? Расстаться с тобой? Ты приехал проститься?

Иеремия кивнул. На глазах у него выступили слезы.

– Но это же глупо! Ведь ты даже не знаешь ее... этого ребенка!.. О чем тут думать целых шесть месяцев? Если ты решил подумать – значит, это пустяки!

Она боролась за жизнь, и голос ее звучал скорее резко, чем подавленно. Иеремия поднялся и посмотрел на ее смятенное лицо. Мэри-Эллен всхлипнула, и он взял ее на руки. Говорить было не о чем. Иеремия медленно поднялся по лестнице, уложил Мэри-Эллен на кровать и стал гладить по волосам, утешая, словно маленькую.

– Мэри-Эллен, не надо... Все будет хорошо...

Она молча смотрела на него. Сердце ее было разбито. Возврата к прошлому нет. Череда никому не нужных субботних ночей казалась ей длинной, одинокой дорогой. Что скажут люди? Что он бросил ее? Она сжалась в комок, представив себе слова матери:

«Я говорила тебе, потаскушка, что этим кончится!»

Да, так оно и было. Потаскушка, к которой по субботам шлялся Иеремия Терстон. Все эти годы она гордилась этим, а теперь он ее бросил.

«Нужно было давно прибрать его к рукам», – говорила она себе, прекрасно понимая, что никогда не пошла бы на это.

Их обоих вполне устраивали такие отношения...

Иеремия сидел на стуле возле кровати и смотрел, как она рыдает. Наконец Мэри-Эллен устремила на него взгляд больших зеленых глаз.

– Я не хотела, чтобы все так кончилось...

– Я тоже. Я бы мог сегодня ничего не сказать тебе, но это было бы нечестно. Я собирался молчать все эти полгода, и мне действительно надо подумать.

– О чем?.. – Мэри-Эллен тихонько всхлипнула. – Какая она?

– Даже не знаю, как тебе сказать. Она совсем молоденькая, но не по годам умная. – Иеремии пришлось солгать, чтобы хоть немного уменьшить боль Мэри-Эллен: – Она не такая красивая, как ты.

Мэри-Эллен улыбнулась. Он всегда был добр.

– Ни за что не поверю.

– Но это действительно так. Ты настоящая красавица. А на свете есть еще немало мужчин. Ты заслуживаешь большего, чем наши субботние ночи, Мэри-Эллен. Все эти годы я был эгоистом.

– Я не думала об этом.

Однако Иеремия заподозрил, что это неправда. Просто она никогда об этом не говорила. По ее лицу вновь потекли слезы. Иеремия не мог смотреть на них без боли. Он стал целовать глаза Мэри-Эллен, стараясь осушить их. Она медленно протянула к нему руки, крепко прижала его к себе, и на этот раз он не смог сопротивляться. Иеремия крепко обнял Мэри-Эллен, они упали на кровать, и ему вдруг – так же, как раньше, – нестерпимо захотелось овладеть ею. Ночью, когда Иеремия наконец уснул рядом с ней, на лице Мэри-Эллен появилась слабая улыбка. Женщина поцеловала Иеремию в щеку и погасила свет.

– Иеремия! – Проснувшись утром, Мэри-Эллен увидела, что Терстона нет.

Испуганная женщина мигом вскочила с постели.

– Иеремия! – Мэри-Эллен бросилась вниз, подметая лестницу подолом розового атласного халата, и застыла в дверях кухни.

Иеремия обернулся и загляделся на ее статную фигуру.

– Доброе утро, Мэри-Эллен. – Он деловито поставил на стол две полные чашки. – Пока ты спала, я решил сварить кофе.

Мэри-Эллен кивнула и испуганно посмотрела на него. Ночью она решила, что заставила его передумать, но теперь от этой уверенности не осталось и следа. В ее тихом голосе вновь появился страх:

– Мы идем в церковь?

Иногда они так делали, но теперь все изменилось. Иеремия медленно кивнул, отхлебнул кофе и поставил чашку на стол.

– Да, идем. – За этими словами последовала многозначительная пауза. – А потом я поеду домой. – Они оба знали, что видятся в последний раз, но Мэри-Эллен все еще не сдавалась.

– Иеремия... – Тяжело вздохнув, она поставила чашку. – Ты не должен ничего менять. Я все понимаю. Вчера вечером ты правильно сделал, что рассказал о... о ней... – Произнеся эти слова, Мэри-Эллен едва не задохнулась.

Ей не хотелось расставаться с Терстоном.

– Это единственное, что я мог сделать. – Лицо Иеремии было суровым.

Он понимал, что причиняет ей боль, но у него не было выбора.

– Я люблю тебя и не могу лгать.

– Но ты еще ничего не решил, – жалобно промолвила она, и у Иеремии задергалась щека.

– Ты хочешь подождать? Спать со мной до моей свадьбы? Ты этого хочешь? – Он поднялся, и его голос зазвучал громче. – Ради Бога, позволь мне сохранить остатки самоуважения. Мне это удается с большим трудом.

– А если все-таки ты не женишься на ней? – В голосе ее звучала страстная мольба, но Иеремия только покачал головой.

– Не знаю. Не спрашивай меня об этом. Если она не станет моей женой, неужели ты захочешь, чтобы я вернулся? – Он отошел к окну. – Ты первая возненавидишь меня.

– Я никогда этого не сумею. За семь лет ты ни разу не обидел меня.

Но от этих слов ему стало еще хуже. Иеремия обернулся. Теперь и в его глазах стояли слезы. Он подошел и порывисто обнял ее.

– Прости, Мэри-Эллен. Я не хотел уходить от тебя. Я никогда не думал, что так получится.

– Я тоже. – Она улыбнулась сквозь слезы, и они сжали друг друга в объятиях.

В то утро они не пошли в церковь, но вновь вернулись в постель и любили друг друга. Уже под вечер Иеремия оседлал Большого Джо, уселся верхом и посмотрел на стоявшую на крыльце Мэри-Эллен. На ней был все тот же розовый халат.

– Береги себя, милая.

По ее лицу медленно текли слезы.

– Возвращайся... Я буду ждать тебя.

С трудом проговорив эти слова, Мэри-Эллен подняла руку. Он в последний раз посмотрел на нее и поскакал к дому. Он остался один. Ни Мэри-Эллен, ни Камиллы. Впрочем, так было всегда.

В этом году лето в долине Напа выдалось на редкость хорошим, щедрым и жарким. Ртуть, согласно заключенному весной договору, давно отправили на Юг, дела на прииске шли прекрасно, на виноградниках созревал новый урожай, а у Иеремии с каждым днем прибавлялось дел. Он часто вспоминал о своем решении прекратить встречи с Мэри-Эллен и каждую субботу ощущал беспокойство, однако в Калистогу возвращаться не собирался. Вместо этого он несколько раз ездил в Сан-Франциско, посещая знакомый публичный дом. Однако его постоянно грызла какая-то невидимая миру боль, и только Ханна, молча наблюдавшая за его метаниями, замечала, как эта боль уходит из глаз Иеремии, стоит ему получить очередную весточку от Камиллы.

Камилла стала писать ему забавные письма сразу после того, как он вернулся. Она рассказывала о людях, с которыми встречалась, о балах, куда ее приглашали, о званых вечерах в доме ее родителей, о том, как она ездила в Саванну, Чарлстон и Новый Орлеан, и, наконец, о некрасивой девушке, за которой начал волочиться Хьюберт из-за того, что ее отец владеет самыми лучшими конюшнями на Юге. Ее письма были содержательными, живыми, веселыми, и Иеремия с удовольствием разбирал завитушки ее затейливого почерка. Внизу страницы она всегда ставила несколько точек, как будто желая заинтриговать его, подарить ему надежду, заставить вернуться к ней. В письмах не было ни малейшего намека на страстные чувства. Камилла давала понять, что Иеремии придется поухаживать за ней, когда он вернется. В августе его терпению пришел конец, и он заказал билет на поезд. С момента их знакомства прошло только четыре месяца, но он уже принял решение. К моменту его отъезда из Сент-Элены об этом узнала и Ханна. Она все еще жалела тоскующую Мэри-Эллен, но с радостью ждала, когда Иеремия наконец привезет молодую жену и его дом наполнится детскими голосами и женским смехом.

Иеремия отправил Орвилю Бошану телеграмму, предупредив о своем приезде и заодно попросив ничего не говорить Камилле. Ему хотелось застать ее врасплох и посмотреть, как она его примет. Четыре месяца – немалый срок для молоденькой девушки, она могла и передумать. Во время долгого путешествия на Юг Иеремия думал только об этом. Такая попутчица, как Амелия, ему больше не встретилась, и в поезде он почти ни с кем не разговаривал. Наконец добравшись до Атланты, Терстон почувствовал себя измученным и разбитым. Рядом с вокзалом стояла коляска Бошана, которую прислали, чтобы отвезти его в гостиницу.

Иеремия, как всегда, занял «люкс» и тут же послал Бошанам записку. Ответ не заставил себя долго ждать. Орвиль сообщал, что рад пригласить его на обед, и заверял, что Камилле ничего не известно о его приезде. Иеремия попробовал представить себе, как она удивится, увидев его снова, и ощутил от этой мысли странный озноб. В восемь часов вечера, садясь в коляску Бошана, он почувствовал, что у него вспотели ладони. Стоило Терстону опять увидеть знакомый дом, как у него забилось сердце.

Иеремию проводили в небольшую, роскошно отделанную гостиную, куда вскоре вышел сам Орвиль Бошан и радостно пожал ему руку. Получив телеграмму с Запада, он понял, что приезд Иеремии сулит хорошую новость.

– Как ваши дела?.. Счастлив снова видеть вас, дружище! – Он буквально трясся от радости, и Иеремия надеялся, что дочь будет рада не меньше папаши.

– Отлично.

– Я рассчитывал видеть вас только через два месяца.

Иеремия улыбнулся.

– Я бы не смог прожить эти два месяца без нее, мистер Бошан, – тихо сказал Терстон, и невысокий смуглый человек просиял, услышав его слова.

– Я рассчитывал, что так и будет... Я на это надеялся.

– Как она? Она еще не знает, что я здесь?

– Нет. Но вы выбрали самый подходящий момент. Элизабет уехала в Южную Каролину навестить знакомых. Хьюберт тоже куда-то запропастился – ему захотелось приобрести очередную клячу. Мы остались одни, только я и Камилла. Сейчас жизнь городе замерла. Все разъехались на летние месяцы. Правда, моя дочь в последнее время стала немного нервной. – Бошан усмехнулся. – Она с нетерпением ждет писем и рассказывает о вас своим подружкам.

Он не стал говорить Иеремии, что Камилла называет его «самым большим богачом на Западе и папиным другом». Терстону незачем знать о ее болтовне.

– Стоит ей увидеть меня, и она передумает. – Пока Иеремия ехал на Юг, он весь извелся.

В конце концов, она еще сосем ребенок, а он уже не мальчик. Вдруг он покажется ей слишком старым?

– С какой стати? – удивился Бошан.

– Знаете, с девушками такое случается, – улыбнулся Иеремия, но Орвиль громко расхохотался в ответ.

– Только не с Камиллой! Эта девчонка с рождения знает, что ей нужно. Она упряма как мул, но у нее светлая голова. – Он вновь засмеялся, явно гордясь дочерью. – Хотя мне и не следует того говорить, но вы найдете с ней общий язык. Она добрая девушка, Терстон, и станет вам хорошей женой. – Глаза Бошана сузились, и он пристально посмотрел на собеседника. – Вы ведь не изменили своих планов?

«Если бы это было так, едва ли Иеремия поехал бы в Атланту», – подумал Бошан и оказался прав.

– Нет, – тихо ответил Иеремия, выпрямившись во весь немалый рост. – А вы сами не передумали, сэр?

– Наоборот. По-моему, это именно то, что нужно вам обоим. – Он отсалютовал Иеремии бокалом с вином, и Терстон улыбнулся в ответ.

Оставалось только убедить Камиллу.

Прошло еще минут десять, прежде чем она появилась в комнате. Дверь быстро распахнулась, и в гостиную впорхнуло видение, одетое в бледно-желтый шелк. На шее девушки раскачивались бусы из топазов и жемчуга. На плечи ниспадал водопад черных локонов, за ухом была приколота великолепная чайная роза. Камилла посмотрела на отца, а затем бросила равнодушный взгляд на его собеседника. Стояла ужасная жара, и она проводила долгие часы, лежа у себя в комнате. Увидев, кто перед ней, она застыла на месте, потом молнией бросилась к нему в объятия и уткнулась лицом в грудь. Когда Камилла наконец снова подняла голову, в ее глазах блестели слезы. Но на губах цвела широкая улыбка. Сейчас она, как никогда, напоминала чудесного ребенка, и с этой минуты Иеремия навсегда привязался к ней. Ни к кому на свете он еще не испытывал таких чувств. Терстон пристально смотрел на Камиллу, чувствуя, что у него перехватывает дыхание.

– Вы приехали! – Ее радостный крик заставил отца рассмеяться.

На них нельзя было смотреть без восхищения: огромный мужчина и хрупкая девушка, столь явно влюбленные друг в друга, что разница в возрасте теряла всякое значение. Ее взгляд говорил о радости встречи, а его глаза выражали безмерное восхищение. Оба едва сдерживали свою страсть.

– Да, я приехал, маленькая. Я же обещал, что вернусь!

– Но так быстро! – Она радостно скакала вокруг него, хлопала в ладоши, и роза наконец упала к ногам Иеремии.

Камилла тут же подхватила ее, сделала реверанс и застенчиво преподнесла Иеремии. И тут он рассмеялся. Это был смех радости и облегчения. Глаза Камиллы говорили, что он по-прежнему дорог ей.