Даниэла Стил - Дорога судьбы

– Мне больше нравится в городе. Я хочу устроить бал. – Она напоминала капризного ребенка, которому хочется немедленно устроить себе день рождения.

– Всему свое время, малышка. Потерпи. Сначала я должен здесь кое-что закончить. Ты же не захочешь жить в городе без меня, правда?

Камилла покачала головой, но без особой радости, и Иеремия снова поцеловал ее, заставив забыть обо всем, кроме его губ. Через несколько минут они лежали в постели, и случай с Ханной был забыт. Правда, на следующее утро Камилла попыталась вновь вспомнить вчерашнее, но Иеремия не позволил. Он посоветовал ей прогуляться и пообещал приехать к ленчу. Камиллу эта перспектива не слишком обрадовала, но ничего другого ей не оставалось.

Вскоре Иеремия уехал, оставив жену наедине с Ханной, которая до возвращения хозяина не сказала ей и двух слов. Но стоило Терстону переступить порог дома, старуху словно подменили. Она расспрашивала о его делах на прииске, передавала слухи о горожанах, имена которых Камилле ничего не говорили. Эта болтовня навела на нее тоску. Впрочем, как вся эта проклятая долина Напа. Ей хотелось обратно в Сан-Франциско, о чем она прямо заявила мужу после ленча, когда он оседлал Большого Джо, собираясь вернуться на рудник. На этот раз Иеремия покачал головой и ответил без обиняков:

– Мы останемся здесь до конца месяца. Тебе придется к этому привыкнуть, Камилла. Это другая сторона нашей жизни. Мы живем и здесь, а не только в доме Терстона. И мы будем жить здесь. Я тебя предупреждал. Я рудокоп.

– Неправда! Ты самый богатый человек в Калифорнии. Давай вернемся в Сан-Франциско и будем жить так, как нам подобает.

Эти слова раздосадовали Иеремию. Он попытался урезонить жену, но тщетно.

– Я надеялся, что тебе понравится долина Напа, Камилла. Она очень дорога мне.

– Здесь все безобразно, скучно и глупо. И я ненавижу эту старуху, а она меня.

– Тогда попробуй почитать. В субботу я съезжу в Напу и возьму в библиотеке какую-нибудь книгу. – Из-за этого ему придется пропустить встречу с Дэнни, но сейчас все, что имело отношение к Камилле, казалось Терстону гораздо более важным.

Он не мог все время жить в Сан-Франциско и хотел, чтобы жена оставалась рядом.

Однако все изменилось, и он провел субботнее утро без Камиллы и без Дэнни, Такое случалось каждую зиму. На этот раз погибло семь шахтеров, и люди пытались вызволить тридцать остальных. Иеремия спустился под землю вместе с командой спасателей. Покрытый грязью с головы до ног, он отчаянно сражался, пытаясь вытащить людей, зажатых в тесных закутках, где им едва хватало воздуха. Они укрылись там, словно летучие мыши в пещере, ожидая, когда придет помощь. Когда Камилле сообщили о случившемся и Иеремия не пришел домой, Ханна объяснила девушке, какое это несчастье. Старуха знала, что он не поднимется на поверхность, пока всех до последнего шахтера не найдут живыми или мертвыми, и что он сначала встретится с вдовами и лишь потом вернется домой к жене. Узнав об этом, Камилла сразу притихла. Когда спустя сутки Иеремия медленно подъехал к дому, она по выражению лица мужа поняла, что случилась большая беда.

– Мы потеряли четырнадцать человек, – сразу сказал он, и глаза Камиллы наполнились слезами при мысли о горе несчастных женщин.

– Мне очень жаль. – Она подняла на мужа заплаканные глаза, переживая из-за его страданий не меньше, чем из-за страданий шахтерских вдов.

Среди погибших был и отец Дэнни, и Иеремия горевал об этой потере больше, чем о других. Он сам сообщил о случившемся сыну и обнял его, когда тот зарыдал. В понедельник ему предстояло распоряжаться похоронами. Как объяснить это Камилле? Иеремия давно привык к таким вещам, но Камилла слишком молода, ей все в диковинку. Единственное, что ее волнует, это красивый дом, который выстроил для нее муж. Но это не все, далеко не все, и теперь она начинала это понимать.

Старуха пошла в дом, чтобы приготовить Иеремии горячую ванну, а Камилла налила ему чашку только что сваренного Ханной бульона. Сама Камилла не умела готовить, и у нее ни разу не возникало желания научиться. Пока она наливала суп, Ханна стояла с Иеремией у дверей ванной. Она долго смотрела на него, а потом покачала головой:

– Я понимаю, сейчас не самое подходящее время, но... – Она колебалась лишь одно мгновение. – Мэри-Эллен третий день мучается родами. Я узнала об этом вчера утром, но не могла тебе передать. Сегодня на рынке мне сказали, что она до сих пор не разродилась.

Оба понимали, что это значит. Она могла умереть, как множество других женщин до нее.

– Не знаю, хочешь ли ты об этом слышать... – В ее голосе не было укоризны.

Она просто ставила Иеремию в известность.

– Но я должна была предупредить.

– Спасибо, Ханна, – тихо сказал он.

В этот момент в комнату вошла Камилла с чашкой бульона и окинула их внимательным взглядом.

Она сразу почувствовала, что Ханна сообщила какой-то секрет, и решила, что речь шла о ней.

– Что она тебе сказала? – спросила она, едва Ханна вышла.

– Дела, дела... Нужно помочь одному человеку. Надо ехать.

– Но тебе надо отдохнуть. – Слова мужа поразили Камиллу.

Он устал, едва держался на ногах, всю ночь проработал в ледяной мокрой грязи. Его труды окупились двадцатью тремя спасенными жизнями.

– Потом отдохну, Камилла. Ты не могла бы принести мне еще бульона и чашку кофе?

Вернувшись, она увидела его в ванне. Иеремия быстро осушил обе чашки и поднялся на ноги. Тело его было таким же сильным и поджарым, как в юности. Долгие годы работы на руднике помогали ему держаться в хорошей форме. Даже в сорок четыре года он выглядел великолепно.

– Ты такой красивый, Иеремия... Терстон улыбнулся.

– Ты тоже, малышка.

Он быстро оделся и вышел на крыльцо. Камилла наблюдала за ним с каким-то странным чувством.

– Зачем ты уезжаешь?

– Мне нужно. Я скоро вернусь.

– Куда едешь? – Она впервые устроила ему такой допрос, и это вызвало у Иеремии удивление.

– В Калистогу. – Он прямо посмотрел ей в глаза, но в душе почувствовал трепет.

Ему предстояло помочь родиться собственному ребенку или по крайней мере присутствовать при смерти Мэри-Эллен. Если, конечно, она еще жива...

– Можно мне с тобой?

– Нет. Только не сейчас, Камилла.

– Но я хочу с тобой, – обиженно повторила она.

Иеремии пришлось отстранить ее.

– У меня нет времени. Поговорим потом.

Прежде чем Камилла успела открыть рот, Иеремия уехал. На этот раз он погнал Большого Джо через холмы, заставив Камиллу задуматься о том, куда он направился.

Большой белый конь, громко стуча копытами, скакал по вьющейся по холмам дороге. Иеремия все подгонял и подгонял его, не думая ни о чем, кроме погибших ночью шахтеров. Глаза слипались. Пару раз он клюнул носом, но Большой Джо, казалось, сам знал, куда они едут. Маленький белый домик встретил их тишиной. Привязав Большого Джо к дереву, Иеремия подошел к двери, постучался и, не дождавшись ответа, вошел внутрь. Сначала он не услышал ни звука и подумал было, что Мэри-Эллен ушла рожать к матери. В ту же минуту сверху донесся ужасный вопль. Иеремия замер, пытаясь понять, одна ли она сейчас, а потом начал тихонько подниматься по лестнице. Как быть? Зачем он здесь? Впрочем, он хорошо знал, что это его долг. Ведь именно его ребенка в муках рожает Мэри-Эллен. Неужели она умрет?

Он задержался у дверей спальни, подождав, пока смолкнут стоны. Потом до его слуха донесся тихий плач и негромкий мужской голос. Положение было идиотское. Тело ломило от усталости. Чувствуя себя дурак дураком, он все же набрался мужества и постучал в дверь. Что ж, по крайней мере он может съездить за врачом... Именно врач и открыл ему дверь. Глаза у него были измученные, рукава засучены по локоть, грудь рубашки забрызгана кровью, но он, похоже, ничего не замечал.

– Простите... Я хотел узнать, не нужно ли... – Иеремия чувствовал себя более чем неловко.

Только негодяй мог бросить Мэри-Эллен в таком положении... Посмотрев врачу в глаза, он спросил его:

– Как она?

Терстон не стал представляться. Впрочем, этого и не требовалось: доктор понял, кто он такой. Он осторожно закрыл за собой дверь, и двое мужчин вышли в прихожую поговорить.

– Плохо. Роды начались в среду ночью. Она старается изо всех сил, но все тщетно.

Иеремия кивнул. Он боялся спросить, не умрет ли она. Ответ был ясен.

– Хотите войти? – Во взгляде врача не было осуждения.

А вдруг это хоть чем-нибудь поможет Мэри-Эллен? Впрочем, сейчас она так страдает от боли, что просто не поймет, кто к ней пришел. Но там был его ребенок...

Иеремия замер на полдороге. Ему еще не доводилось слышать, чтобы мужчина помогал при родах, однако врача это ничуть не пугало.

– Она не будет возражать?

– Она может вообще не узнать вас, – предупредил доктор.

После короткого замешательства он пытливо заглянул Иеремии в глаза.

– Вы сможете это выдержать? Вам приходилось видеть что-нибудь подобное?

Иеремия покачал головой:

– Только у животных.

Врач кивнул, это его устраивало. Не говоря больше ни слова, он открыл дверь и прошел в комнату, а Иеремия последовал за ним. В нос ему ударил сладковатый, тяжелый запах человеческой плоти, розовой воды и сырого постельного белья. Все окна были закрыты. Мэри-Эллен лежала на кровати, покрытая двумя одеялами. Иеремия увидел несколько пропитанных кровью простыней, подоткнутых под нее ниже пояса. Казалось, ее убили в собственной постели. Огромный живот по-прежнему вздувался горой, несмотря на отчаянные усилия, которые она прилагала уже три дня. Ее ноги бессильно раскинулись, словно у тряпичной куклы, а тело дрожало, как от озноба. Иеремия смотрел на нее с чувством вины и горького сожаления.

Внезапно ему показалось, что она начала биться в конвульсиях. Мэри-Эллен издала тихий глухой стон, вскоре перешедший в крик, и заметалась на кровати, закатывая глаза и судорожно хватая ртом воздух. Потом она проговорила несколько бессвязных слов, и врач быстро приблизился к ней. Иеремия понял, что ее оставляет сознание. Из нее потоком хлынула кровь, и она опять закричала. Доктор склонился над ней. Вскоре он выпрямился и вытер руки испачканным кровью полотенцем. Мэри-Эллен продолжала страшно кричать. Иеремия медленно подошел к кровати и заглянул в ее измученное лицо. Если бы ему не было известно, кто перед ним лежал, он бы не узнал эту женщину. Врач тихо заговорил с Терстоном, понимая, что Мэри-Эллен все равно не услышит его слов. Казалось, между схватками наступил перерыв, и она задремала.

– Она потеряла чертовски много крови. У нее лопнула вена. Вы сами видите, как хлещет кровь, но я не могу ее остановить. Кроме того, ребенок неправильно повернулся. Теперь единственный выход – вытащить его за плечо. Иначе мы ничего не добьемся. – При этих словах лицо врача стало печальным.

Взглянув на Иеремию, он все понял.

– Мы можем потерять обоих. – Врач перевел взгляд на измученную женщину, лежавшую в кровати. – Она непременно умрет, если мы не сумеем быстро извлечь плод. Иначе ей не выдержать.

– А малыш? – Это был его ребенок, но сейчас Терстон переживал только за Мэри-Эллен.

Казалось, он никогда не расставался с ней, а Камиллы вообще не существовало на свете.

– Если бы я сумел его повернуть, то сумел бы и вытащить, но в одиночку мне не справиться. – Врач посмотрел на Иеремию. – Вы можете ее подержать? – Терстон кивнул, боясь причинить ей новую боль.

Тем временем Мэри-Эллен очнулась и застонала. У нее снова начались схватки. Она подняла глаза и увидела Иеремию, но ей показалось, что это сон.

– Все хорошо. – Иеремия нежно улыбнулся, встал на колени рядом с кроватью и притронулся к лицу Мэри-Эллен. – Я здесь. Все будет в порядке. – Однако он плохо верил собственным словам.

За последние сутки ему пришлось видеть тишком много смертей.

– Я не могу... Не могу больше... – Мэри-Эллен судорожно хватала воздух.

Иеремия инстинктивно взял ее за плечи и удержал. Вдруг ее голова упала к нему на руку. Она потеряла сознание. Лицо ее стало пепельно-серым. Пощупав пульс, доктор взглянул на Иеремию.

– Я попробую еще раз повернуть ребенка и вытащить его. Держите ее, не давайте ей двигаться.

Иеремия делал все, что говорил врач. Он тихонько заговорил Мэри-Эллен, однако она кричала так громко, что просто не слышала его. Она вновь лишилась чувств, прежде чем доктор успел сделать намеченное. На лбу у Иеремии выступил пот. Взглянув на часы, он с удивлением понял, что находится здесь уже четыре часа.

– Она больше не выдержит, доктор.

– Знаю, – кивнул врач.

Приготовив какой-то зловещий инструмент, с помощью которого собирался извлечь младенца, он ждал, когда у нее снова начнутся схватки.

Неожиданно Мэри-Эллен опять забилась в конвульсиях и вновь пришла в себя. Глаза у нее были совершенно безумными. Иеремия безжалостно прижал ее к кровати, а врач опять склонится над ней. Иеремия понимал, что никогда не забудет ее криков. Только с четвертой попытки врачу удалось развернуть ребенка, а потом он пять раз вводил в женщину свой страшный инструмент, пока та дико кричала в руках Иеремии. В этом крике уже не было ничего человеческого. Вдруг врач свирепо зарычал. Пот градом катился по лицу Иеремии, но он успел заметить, то в теле Мэри-Эллен произошли какие-то перемены. Она обмякла в его руках, словно просочившись сквозь них, кожа стала зеленовато-серой, а дыхание слабым и прерывистым, и он засомневался: а дышит ли она вообще? Терстон обернулся к врачу и сразу понял, в чем дело. Ребенка наконец удалось извлечь, и теперь он лежал мертвый между ее ног, а сама Мэри-Эллен истекала кровью. Видеть это было невыносимо больно. Врач молча перевязал пуповину, завернул младенца в чистую простыню и попытался остановить кровотечение. Глядя на своего мертвого первенца, Иеремия на мгновение ощутил приступ отчаяния, однако его мысли тут же перенеслись к его матери. Мэри-Эллен умирала у него на руках, а он был бессилен спасти ее. Доктор сделал еще несколько попыток остановить кровотечение, а потом укрыл Мэри-Эллен одеялами, подошел к изголовью кровати и похлопал Иеремию по плечу.