Даниэла Стил - Дорога судьбы

– Что ты, Иеремия. Я слишком стара... – Ей тогда было пятьдесят. – У меня устоявшаяся жизнь, дом в Нью-Йорке...

Для нее он бы вновь открыл двери дома Терстона; он так и сказал ей, но она была непреклонна в своем решении не выходить замуж, и в конце концов он подумал, что она права. У каждого из них была своя жизнь, свой дом, свои дети. Слишком поздно было собирать все это под одну крышу, к тому же она никогда бы не была счастлива вдали от Нью-Йорка. Этот город был центром ее существования. Теперь они виделись каждый раз, как она приезжала к дочери в Сан-Франциско, и еще раз или два в год, когда он ездил по делам в Нью-Йорк. В последний раз он останавливался не в гостинице, а в ее доме, о чем Сабрина, конечно, не знала.

– В нашем с тобой возрасте, Иеремия, чего нам бояться? Кто скажет о нас дурное слово? Разве что позавидует тому, что в нас еще что-то теплится... – Амелия по-девчоночьи хихикнула. – К тому же мне уже не грозит опасность забеременеть.

Эти две недели у нее дома были счастливейшими в его жизни. Уезжая, он подарил ей изысканную сапфировую брошь и бархотку с бриллиантовой пряжкой, на обратной стороне которой были выгравированы слова, немало ее повеселившие: «Амелии, страстно любимой. И. Т.».

– Что скажут мои дети, когда примутся делить мои драгоценности, Иеремия?

– Что ты, очевидно, была очень страстной женщиной.

– Ну что ж, неплохо.

Она проводила его на вокзал. На этот раз она стояла на перроне и махала ему большой собольей муфтой, пока поезд набирал скорость. На ней было красное, великолепного покроя пальто, отороченное соболем, и шляпка в тон; он в жизни не видел женщины прекраснее. Встреть он ее теперь в поезде, как когда-то давно, он бы снова увлекся ею, как увлекся до своего знакомства с Камиллой.

– Будь я силен, как раньше... – сказал он Амелии перед отъездом, но оба они знали, что силы ему не занимать.

Он доказывал это из ночи в ночь во время своего пребывания в Нью-Йорке и вернулся в Сан-Франциско в отличном расположении духа, ощущая себя словно заново родившимся.

– Чему ты улыбаешься, Иеремия? – Он совсем замечтался над чашкой кофе, пока Ханна готовила обед. – Могу поспорить, ты думал о той женщине из Нью-Йорка.

– Ты выиграла. – Он улыбнулся Ханне.

Он часто вспоминал Амелию и всегда волновался как школьник, ожидая ее приезда. Но на этот раз она должна была появиться в Сан-Франциско не раньше чем через полгода, да и он не собирался в Нью-Йорк в ближайшие три-четыре месяца, так что до их новой встречи пройдет еще немало времени.

– Чудесная женщина. Это я тебе говорю.

Действительно, Ханна не просто с одобрением отнеслась к Амелии, но искренне полюбила ее. Амелия завоевала ее сердце в тот момент, когда, засучив рукава, помогла приготовить обед для Иеремии, Сабрины, шестерых своих внуков и внучек. Именно она приготовила тогда большинство блюд, и получились они отменно, как ни тяжело было Ханне признать это. Блеск бриллиантов... быстрые, ловкие руки... фартук, повязанный поверх роскошного нью-йоркского платья... Она пролила на себя бульон, но даже виду не подала, что огорчена. С тех пор Ханна не переставала восхищаться Амелией.

– Она не просто чудесная женщина, Ханна. Она замечательный человек.

– Тебе следовало жениться на ней, Иеремия. – Ханна с упреком взглянула на него, и он пожал плечами.

– Возможно. Но теперь уже поздно об этом говорить. У каждого из нас своя жизнь, свои дети. Нам обоим так спокойнее.

Ханна кивнула. Все верно. Время безумств для него миновало. Пришел или скоро придет черед Сабрины. Ханна могла только надеяться, что девочка сумеет сделать разумный выбор и будет счастливее своего отца.

– Вы точно завтра едете в город?

Он кивнул:

– Всего на два дня.

– Приглядывай за Сабриной. Как бы она там не натворила чего-нибудь, пока ты будешь в банке. – Ханна по-прежнему считала, что девочке лучше остаться в Сент-Элене.

– Я говорил с ней об этом. Но ты же знаешь Сабрину.

Он легко представил себе, как она берет напрокат экипаж и несется в нем по Маркет-стрит. В руке у нее кнут, она улыбается и приветственно машет ему рукой, пролетая мимо. Эта картина вызвала у него улыбку, когда он шел мыть руки перед обедом.

Иеремия и Сабрина отправились в город на следующий день рано утром. Как всегда в последние годы, они доехали поездом до Напы, а там сели на знакомый пароход, который так любила Сабрина. Плавание на этом пароходе она всегда воспринимала как настоящее приключение. Она смеялась, озорничала и развлекала отца весь путь до Сан-Франциско, куда они прибыли еще до темноты. Путешествие теперь занимало гораздо меньше времени, чем несколько лет назад. Они успели пообедать в ресторане отеля «Палас», и за едой Иеремия все время наблюдал за дочерью. Она будет очень красивой девушкой, когда вырастет. Уже сейчас, в тринадцать лет, она была ростом не ниже большинства женщин в зале и даже выше некоторых из них. И все-таки лицо ее сохраняло детское выражение за исключением тех моментов, когда, поднимая тонкую бровь, она заговаривала с отцом о бизнесе. Тот, кто подслушал бы их разговор, не видя собеседницы Иеремии, вполне мог подумать, что это беседуют между собой два деловых партнера. Как раз сейчас Сабрину беспокоила проблема клеща, наносившего немалый ущерб виноградникам. Иеремию развлекала серьезность, с которой дочь излагала ему свои теории на этот счет, но по-настоящему виноградники никогда не входили в сферу его первостепенных интересов. Рудники заботили его в гораздо большей степени, и Сабрина упрекала его за это.

– Виноградники – это тоже очень важно, папа. Когда-нибудь они станут приносить больше денег, чем рудники, помяни мое слово.

То же самое она говорила месяц назад и Дэну Ричфилду, но он поднял ее на смех. Конечно, были в долине виноградники, начинавшие приносить доход, но его и сравнить нельзя было с прибылью, получаемой от рудников. Все это знали, и Иеремия не преминул сейчас напомнить об этом Сабрине.

– Через несколько лет положение может измениться. Посмотри, какие изысканные вина делают во Франции, а наш виноград оттуда.

– Как бы вы не сделались у меня маленькой пьяницей, юная леди. Слишком уж интересуетесь виноделием.

Он дразнил ее, но она не воспринимала его шуток.

– Тебе бы тоже следовало больше этим интересоваться.

– Достаточно того, что этим увлечена ты.

Ее интерес к виноградникам представлялся ему несколько более приемлемым, хотя в душе он понимал, что несправедливо лишать ее возможности думать и о рудниках тоже. У нее была замечательная деловая хватка.

На следующее утро он смог еще раз в этом убедиться, завтракая с ней в номере перед уходом на встречу с президентом банка «Невада». Сабрина устроила ему настоящий экзамен по вопросам, которые он собирался обсудить. Она явно сожалела о том, что не могла сопровождать его, но вместе с тем выглядела гораздо менее озабоченной, чем обычно.

– А чем ты сама собираешься сегодня заняться, малышка?

– Не знаю. – Отвечая, она задумчиво глядела в окно, так что он не мог видеть ее глаз.

Он слишком хорошо знал ее и сразу заподозрил неладное.

– Я привезла с собой кое-какие книги. Наверное, буду читать.

Какое-то время он смотрел на нее, затем перевел взгляд на свои часы.

– Будь у меня время подумать, юная леди, я бы, возможно, стал волноваться: либо ты не в себе, либо морочишь мне голову. Но тебе везет. Я опаздываю, и мне пора.

Сабрина одарила его улыбкой и поцеловала в щеку.

– До вечера, папа.

– Будь умницей. – Он похлопал ее по плечу и слегка сжал его. – Постарайся вести себя благоразумно.

– Папа! – В голосе ее звучала обида, когда она провожала его до дверей. – Я всегда себя так веду!

– Ха! – Иеремия хмыкнул, выходя из номера, а Сабрина радостно закружилась на одном месте.

Она была свободна до самого вечера и отлично знала, что будет делать. Она привезла с собой немного денег из Напы, да и отец, уходя, всегда оставлял ей достаточно на необходимые расходы. Сабрина сунула кошелек в карман своей серой юбки и сменила розовую кофту на заношенную шерстяную матроску, которую привезла с собой. Она надела старые сапоги, которых ей было не жалко, и уже полчаса спустя, удобно устроившись в экипаже, направлялась в район Ноб-Хилла. Она назвала адрес кучеру, а когда они прибыли на место, расплатилась и подошла к садовым воротам. У нее перехватывало дыхание, сердце прыгало в груди от возбуждения. Было трудно поверить, что наконец-то сбывается то, чего она ждала столько месяцев, нет, не месяцев, а лет! Она не знала, что станет делать после того, как перелезет через решетку. У нее не было намерения заходить в дом. Достаточно было просто оказаться в саду. И все же какая-то сила неодолимо тянула ее к этому особняку, построенному отцом для ее матери.

Дом Терстона, словно бы погребенный в собственном парке, стоял в молчании. Сабрина долго смотрела на него, затем, собравшись с духом, полезла на ворота в том месте, где никто не мог ее заметить за большим раскидистым деревом. Взбираясь наверх, она молила Бога, чтобы ее не увидел какой-нибудь сосед или прохожий не вызвал бы полицию. Через мгновение она уже спускалась вниз по другую сторону забора, чувствуя учащенные удары сердца. Спрыгнув на землю, Сабрина замерла, гордая от сознания совершенного поступка. Она находилась на священной земле дома Терстонов и теперь быстро углубилась в сад, торопясь скрыться, пока ее не заметили с улицы. Кустарники и деревья были огромными, как в джунглях, так что спрятаться в них не составило большого труда. Сабрина двигалась к дому, словно притягиваемая каким-то невидимым магнитом.

Она не могла не думать о своей матери. Как же ее любил отец, если выстроил для нее такой дом, и как же она должна была быть счастлива здесь! Сабрина представляла себе удивление матери, когда та впервые увидела этот дом: отец хотел, чтобы он стал для нее сюрпризом, но Сабрина не могла представить себе его былого великолепия. Как грустно было видеть сейчас огромные дверные молотки, потускневшие до неузнаваемости, заколоченные окна и сорняки, росшие между ступенями крыльца. Дом пустовал уже двенадцать лет и казался Сабрине очень печальным. Она с любопытством прижала нос к окну, чтобы увидеть комнаты, где когда-то жили ее родители. Ей даже показалось, что она сумела представить свою мать, хотя отец так мало о ней рассказывал, а Ханна и того меньше. И ей отчаянно захотелось узнать хоть что-нибудь о женщине, носившей имя Камилла Бошан-Терстон.

Медленно, не задумываясь о том, зачем она это делает, Сабрина обошла вокруг дома, посматривая на ставни. В саду за домом она обнаружила цветочные клумбы и небольшую итальянскую статую – женщину с младенцем на руках. Сев на мраморную скамью, Сабрина представила себе, как на этой скамье, взявшись за руки, сидели ее родители. Может быть, мать, держа ее на коленях, наслаждалась здесь солнечной погодой? Почему-то тут Сабрина гораздо лучше представляла свою мать, чем в Напе. Сабрина знала, что отец долгое время жил здесь, прежде чем женился на Камилле. Но теперь все изменилось.

«А ведь это был дворец любви, выстроенный для моей матери», – усмехнулась про себя Сабрина, продолжая блуждать вокруг здания.

Она чувствовала себя слегка обескураженной. Если уж она оказалась здесь, то надо узнать как можно больше. Но ни через главный вход, ни через окна в дом не попасть. И тут, снова вернувшись к статуе женщины с ребенком, Сабрина обнаружила, что одна из ставен была расколота. Ее пересекала большая трещина. Это было именно то, что нужно! Сабрина углубилась в заросли, подбираясь вплотную к окну. Окно вело в темный коридор, и сквозь него ничего не было видно. Тогда Сабрина ухватилась за свисавшую ставню и попыталась оторвать ее окончательно. Еще не понимая, зачем ей это нужно, Сабрина вдруг обнаружила, что может попробовать открыть обе ставни. Несколько яростных усилий – окно подалось и с пронзительным скрипом распахнулось. Не ожидая такого быстрого успеха, Сабрина на мгновение замерла, а затем без колебаний забралась на подоконник и спрыгнула внутрь. В коридоре по-прежнему было темно, и она невольно почувствовала какой-то благоговейный трепет. Она находилась в доме, о котором мечтала всю свою жизнь!

Не зная, куда идти – направо или налево, Сабрина внимательно осмотрелась и поняла, что, по всей видимости, находится в кладовой. Все было опрятно и аккуратно, но в помещении царила темнота. Сабрина знала, что в этом доме двенадцать лет не было ни единой живой души, но его так тщательно закрыли, что пыли вокруг было мало. На мгновение она испугалась, подумав о том, что здесь все же кто-то бывает, а впечатление пустоты и заброшенности обманчиво. Но пути назад все равно не было: она слишком долго ждала этого момента.

Она осторожно пересекла помещение, повернула дверную ручку, открыла дверь и глубоко вздохнула. То, что она увидела, походило на ворота в рай. Сабрина пошла главным коридором, задрав голову и рассматривая эффектный, украшенный витражами купол. Множество разноцветных, сверкающих пятен устилало пол и стены, и Сабрина вновь ощутила благоговейный трепет перед этим волшебством, созданным отцом для ее матери. Поднявшись по главной лестнице, ведущей в спальни, она обнаружила то, что когда-то было ее детской. Однако теперь комната была абсолютно пуста, потому что всю ее обстановку в свое время вывезли в Напу. В спальне хозяев она уселась на стул, осмотрелась по сторонам и почти физически ощутила печаль, которую испытывал отец перед тем, как двенадцать лет назад навсегда покинул этот дом. Эта комната как нельзя лучше подходила для ее матери, ибо была такой же женственной и прекрасной. Розовый шелк выцвел с годами, однако комната по-прежнему напоминала гигантскую клумбу в весенний день. В ней еще сохранилось прежнее благоухание, к которому теперь примешивался дух забвения. И тем не менее Сабрина ощущала себя овеянной этим благоуханием, когда поднялась с места, прошла в туалетную комнату матери и принялась открывать стенные шкафы. Ее отец так ничего и не тронул, когда навсегда уходил отсюда. Сабрина нашла тонкие и изящные лайковые туфельки, а также вечерние туфли из красного атласа, в которых ее мать ходила с отцом в оперу. Были там и старая меховая накидка, и множество платьев. Сабрина дотрагивалась до платьев, ощущая нежное прикосновение дорогих тканей и вдыхая при этом знакомые ароматы. На ее глаза навернулись слезы: ей казалось, что она нанесла визит своей матери, которую никогда в жизни не видела, и вдруг обнаружила, что та уже уехала, и уехала навсегда. Но Сабрина, стоя в комнате, обитой розовым шелком, знала цель своего прихода в этот дом. Она хотела найти женщину, которая была ее матерью, разгадать ее тайну или хотя бы обнаружить ключ к разгадке. Чем больше Сабрина взрослела и сама превращалась в женщину, тем больше она хотела хоть в чем-то походить на свою мать. И сейчас, свободно бродя по дому, в котором когда-то жили ее родители, она чувствовала себя потрясенной. Ведь она сама впервые появилась в этом доме, когда ей было всего четыре месяца, и покинула его тогда, когда ей исполнился год, сразу после смерти матери или того события, которое она приняла за ее смерть.