— Полный месяц добирались, Борис Федорович, — поспешая за пареньком, посетовал Малюта. — Утомились, намерзлись, запылилися. Нам бы баньку принять да хоть несколько деньков отлежаться.

«Вот и всплыли осетры «благодарности», часа не прошло», — усмехнулся про себя Борис и развернулся, вскинул руку:

— Видите навес меж воротами и амбарами? Распрягите лошадей и туда поставьте. Токмо холопов своих определите, дабы за ними присматривали! Воду и сено можете брать невозбранно, я разберусь. Место для отдыха найду, баню устрою.

— Ага… — Рыжебородый показал своим спутникам большие пальцы. Похоже, он решил, что заключил отличную сделку. Пара рыбешек, и без того заложенных на вынужденную мзду, на глазах превращались в несколько дней дармового отдыха при царском дворе.

Борису же сие никаких хлопот не стоило, ибо людские горницы в слободе имелись обширные, народу в них ночевало много. Десятком больше, десятком меньше — никто ничего и не заметит. Точно так же и с банями. Дворни много, мыться нужно всем — топились постоянно. На десяток незнакомых гостей никто и внимания не обратит. С сеном же Годунов разберется, когда недельный расход считать станет.

— Так, может, и ты с нами попаришься, Борис Федорович? — неожиданно предложил Малюта. — Посидим, погреемся. Меда хмельного выпьем, поболтаем. Я угощаю! Дюже интересно, какова она, жизнь царская? Когда еще нас ко двору занесет?! Я вот сам четверть века на службе, ан государя еще ни разу даже глазом не видел. А ты, мыслю, каждый день по сто раз ему кланяешься?

— Не каждый, — покачал головой паренек, уже подходя к келейному корпусу. — Здесь обождите. Сейчас записи внесу и с грамотой вернусь.

Таскаться в баню с незнакомыми боярскими детьми ему ничуть не хотелось, и Борис полагал отговориться делами. Хотя доброжелательные и честные гости ему нравились. И поговорить тоже было бы интересно. Ведь они, в отличие от сироты, были настоящими, бывалыми боярами, много раз ходившими на службу, познавшими настоящую войну. Может статься, даже кровь свою за державу русскую проливали! Не то что он — стряпчий…

В конторе Борис вместо уголька на бересте внес полученный товар чернилами в разрядную книгу, сверил вес и приход, подписал урядную грамоту, спустился на улицу, направился к настороженно сбившимся братьям. Похоже, в своих овчинных тулупах приезжие ощущали себя неловко. Ведь помимо опоясанных саблями монахов вокруг ходили бояре и княгини, все в дорогих мехах и золоте. А тут…

И тут стряпчий увидел несущуюся со всех ног сестру:

— Борька, прячь! — Она врезалась брату в грудь, распахнула зипун, нырнула под него и замерла.

Бегущий следом мальчишка свернул к Малюте, шмыгнул в широкий запах тулупа, сдвинул за своей спиной его полы.

Годунов, обняв сестру, сделал пару шагов вперед, почти вплотную подойдя к братьям Скуратовым. Неждан и Третьяк тоже приблизились, окончательно скрывая детей от посторонних глаз.

— Значит, так, бояре, — нарочито громко поведал Борис. — Сейчас я вас в казенную избу провожу, там вы по грамоте своей серебро получите. Опосля баню покажу. Ныне она, вестимо, топится. Холопы воду носят. Самый жар там к закату будет, так что лучше не спешить…

Позади с громким топотом пронеслись двое мужчин. Кто именно — Борис за спиной не увидел. Чуть позднее величаво прошуршали тяжелые юбки, повеяло ароматом лаванды. Наступила тишина.

Тулуп Малюты зашевелился, на свет появился длинноносый голубоглазый паренек лет десяти в округлой собольей шапке и шубчонке с рысьей подбивкой. Вытянул шею. Потом толкнул зипун:

— Вылазь, Иришка! Они к реке побежали. Айда на северную стену, с горки кататься! — Мальчик полностью выбрался на свободу и хлопнул Малюту ладонью по груди. — Благодарю за службу, боярин! Не забуду!

Девочка тоже вылезла из укрытия, и дети, взявшись за руки, убежали.

— Э-э-э… — вопросительно глядя на Борю, почесал и без того всклокоченную бороду боярин Скуратов.

— Сестренка моя с царевичем опять с уроков сбежали, — объяснил стряпчий Годунов. — Через полчаса-час их поймают и обратно в горницу к учителям отправят.

— С кем?! — внезапно как-то по-птичьему пискнул Малюта.

— С царевичем, — повторил Борис.

— Это я сейчас в своем тулупе царского сына обнимал?! — сглотнул Скуратов и сгреб бороду в пятерню.

— Сына государя нашего Иоанна Васильевича обнимал, — уточнил Боря. — Федора свет Ивановича.

Стряпчий Годунов посмотрел на ошарашенные лица гостей и от всей души расхохотался. И вдруг решился:

— А и ладно! Уговорили, служивые. Пойду я с вами ныне, попарюсь. Почему бы и нет?

* * *

Всю долгую студеную зиму весь снег с дорожек обширной Александровской слободы слуги свозили к угловой башне северной стены, и к февралю высота сугроба сравнялась с высотой самого укрепления. Разве способен был русский человек устоять супротив этакого соблазна? И хотя игумен Александровской обители, он же государь всея Руси, сие греховно-веселое баловство всячески порицал — с образовавшейся горки катались почти все. Монахи-опричники — в подпитии, когда государь пребывал в отъезде. Холопы — ввечеру, когда от службы отпускали, девки и добры молодцы, что схиму не приняли, — на прогулках да под настроение. Дети же — при каждой возможности.

Впрочем, детей в слободе обитало всего двое.

Вот и в этот день, в очередной раз сбежав из-под опеки нянек и воспитателей, Федор с Ириной таскали на горку сплетенные из ивовой лозы санки, падали на них сверху — и с хохотом неслись вниз. Иногда — верхом, иногда — рядом, по накатанному до ледяного блеска насту, упирающемуся далеко внизу аж в стену Распятской церкви, в сотне шагов от подножия ската.

— Догоня-я-й!!! — В очередной раз мальчишка, прыгнув в сани, умчался вниз без подруги. Однако Иришка не смутилась, бухнулась на спину и покатилась следом, задрав над собой полусогнутые ноги.

В итоге к храму они подкатились почти одновременно, вскочили. Мальчик схватился за веревку, потянул санки наверх. Ира нагнала, подтолкнула снизу, а на горке перевалилась через спинку, оказавшись внутри раньше друга. Однако мальчуган исхитрился запрыгнуть на передок, и они с визгом понеслись вниз, остановившись возле трех бояр в тулупах, аккурат вышедших из-за звонницы.

Скуратовы растерянно замерли. Мальчишка, вскочив, сбил шапку на затылок, поднял голову:

— О, боярин, я тебя знаю! Ты меня намедни от нянек спрятал!

— Почтение наше, царевич, — скинув шапки, низко поклонились раскрасневшемуся потомку государя боярские дети. — Всегда услужить рады.

— А вы тут откуда, служивые? — Мальчуган стрельнул глазами в каждого по очереди.

— Дык… Рыбу ко двору твоему привезли, царевич… — замялся Малюта, непривычный к беседам с царственными особами. — Ото Ржева мы сами. По уряду еще летнему, вот, доставили. Теперича назад сбираемся.

— Назад сбираетесь? — На губах мальчугана заиграла зловещая усмешка. — А кто я такой, знаете?

— Царевич Федор Иванович, сын государев, — снова поспешили поклониться боярские дети.

— Ныне царевич, а как возмужаю, князем Суздальским стану с прочими уделами и двором своим. — Усыпанный снегом, покрытый ледяными висюльками мальчишка развернул плечи. — И хоть сейчас за службу награждать не могу, однако же память у меня хорошая, и бояр верных я обязательно возвышу и обласкаю!

— Да, царевич… — Малюта, изо всех сил тиская в руках треух, приподнял голову.

— Есть у нас задумка одна… — Федор быстро оглянулся на Иру. — Церквей со звонницами окрест преизрядно стоит, бояре. В слободе да в городе. А колокола молчат али вразнобой позвякивают. Обидно сие. Вот кабы сразу во все вдруг ударить — красота бы какая чарующая вышла! Все бы небо единой песней запело! И так мне услышать сие хочется, просто страсть…

— Нешто кто-то супротив воли такой идет? — удивился боярский сын.

— Отец за баловство задумку сию считает, остальным же и вовсе дела нет, — утер рукавицей нос царевич. — Коли сам не сделаю, никто и не шелохнется. Так как, подсобите?

— Дык, нездешние мы, — почти распрямившись, ответил Малюта. — Не ведаем, с кем потребно о сем договариваться?

— А зачем договариваться? — перешел на шепот царевич. — Ночью надобно на звонницы городские подняться да к заутрене христиан честных разом дружно созвать.

— Как же подняться-то? Без ключей да без разрешения?

— Вы же бояре храбрые! Твердыни и города без разрешения берете! Нешто колокольни мирной вам одолеть не по силам? — прищурился Федор Иванович.

Боярские дети переглянулись.

— Вы же все едино уезжать собрались, — напомнил мальчишка. — Ударите в колокола да и уезжайте! Никто о вас и не проведает.

— Обмыслить бы сие, Федор Иванович… — переглянувшись с братьями, ответил Малюта. — Бо в хитростях здешних мы покамест профаны.

— Подумайте, — согласился царевич. — Но и про память мою хорошую не забывайте!

Он схватился за веревку и побежал на горку.

Боярские дети Скуратовы, еще раз поклонившись вослед, поспешили за звонницу, нахлобучили шапки на уже мерзнущие головы.

— Вот же ж занесла нелегкая, — буркнул Неждан. — Теперича коли отказать, запомнит, и коли подсобить… запомнят.

— Еще когда он князем-то самовольным станет! — поддакнул Третьяк. — А по голове за проделку таковую сразу настучат.

— Знаю я, с кем посоветоваться можно, — подергал себя за бороду Малюта. — Заодно и извинимся.

— Где же мы его найдем в такой-то громадной крепости? — развел руками Неждан.

— Знамо где, — ответил старший Скуратов. — Приказчики завсегда у складов крутятся.

Малюта оказался прав. В сие время стряпчий Годунов аккурат принимал возки с сеном. Слобода потребляла его по сотне пудов в день, и потому обозы в несколько десятков саней, привозящие разом по полному стогу на каждом, удивления у него не вызывали.

Крестьяне подкатывали, сбрасывали прижимающие груз слеги, отступали. Стряпчий обходил кругом, загоняя руку в глубину. Коли холодное — значит, хорошо просушено, не преет. Давал отмашку. Трое слуг споро перебрасывали сено в глубину навеса, пока Борис демонстративно загибал пальцы, после чего стряпчий выплачивал возничему шесть или пять копеек — в зависимости от того, сколько сушеной травы насчитал.

Большинство крестьян привозили груза даже больше, нежели оговаривалось, однако встречались и хитрецы, так что — глаз да глаз!

— Доброго тебе дня, боярин Борис! — издалека поклонились юному приказчику Скуратовы.

— А-а, други верные! Выспались? — весело отозвался стряпчий. — Боюсь, к завтраку вы уже опоздали.

Накануне зазвавшие Бориса в баню боярские дети, откушав всего половинку купленного бочонка медовухи, буквально на глазах сомлели и после пары заходов в парилку уткнулись лбами в миски. Годунов, глядя на гостей, черпнул еще ковш ароматной бражки, доел уже разделанного судака, после чего сходил в парную. Когда вернулся, Малюта уже вытянулся на лавке во весь рост, братья откровенно храпели за столом.

Борис еще немного приложился к медовухе и отправился домой.

На том их первое знакомство и закончилось.

— Ты это, боярин… — кашлянул Малюта. — Не серчай за вчерашнее.

— Да я понимаю, бояре. — Стряпчий положил очередные шесть копеек в протянутую ладонь. — После месяца холодов и усталости в тепло попали, да еще и хмель в голову ударил. Тут кто угодно упадет, будь хоть семи пядей во лбу.

— Но мы ведь еще посидим, дружище? — с ходу предложил Малюта. — Второй раз мы такой промашки не дадим!

— Ага… — кивнул Боря уже не столько Малюте, сколько новому возничему, подкатывающему к навесу. С размаху сунул руки глубоко в сено.

— Тут у нас вопрос такой появился, боярин… — стоя за спиной приказчика, продолжил рыжебородый Скуратов. — Царевич юный, Федор Иванович, безобразие изрядное затевает. И нам настойчиво участие предложил. Что посоветуешь?

— Федор у государя в любимчиках, — пожал плечами стряпчий. — Как-никак, младшенький. Ему шалости всякие постоянно прощаются. Кабы Иоанн Васильевич пожелал, сидел бы царевич как миленький у себя в светлице и днем счет с утра до вечера зубрил, а по ночам премудрые трактаты арабские читал. Ан нет, каждый день на свободе часами гуляет. Вестимо, не сильно и сторожат.

Борис махнул слугам, чтобы разгружали, и отошел к Скуратовым:

— Чего он на сей раз затеял?

— Желает к заутрене нежданно колоколами ударить.

— Повторяется чего-то Федор Иванович. Так он уже баловал.

— Он желает разом во все колокола всех городских звонниц ударить!

— Это как? Один во все? А-а-а… — не сразу сообразил Боря. — Так вот вы зачем ему нужны! На звонницы забраться и везде в един миг шумнуть!

— Оно самое, — согласно кивнул Малюта.