Александр Прозоров - Дорога цариц

— Передам я Марии, что помнишь ты о ней и тоскуешь, — пообещал Малюта, зачерпывая ковш меда. Осушил наполовину, протянул стольнику. — Я вот о чем спросить тебя хочу, друже. Государь наш ведь монастырь свой здесь основал и игуменом в нем именуется, верно?

Борис кивнул.

— И братия у него все сплошь из людей худородных и служивых?

Стольник кивнул снова.

— Посетила меня намедни одна мысль, дружище, — зачерпнул еще ковш хмельного меда Малюта. — А не постричься ли мне в сию обитель? Я уже старый, мне все равно. Службу знаю, родом не вышел. Все аккурат так, как надобно. Что скажешь, Борис? Сие возможно?

— Завтра воскресенье, — задумчиво ответил стольник. — Божественная литургия с хоровым пением. Государь сам в колокола бить станет, сам службу вести, сам иноков своих причащать. Настроение у него в такие часы благостное, доброе. Вот ты ему с сей просьбой и поклонись.

— Твое здоровье, царский стольник Годунов! — приподнялся с ковшом в руке боярский сын. — Хорошей тебе службы и долгие лета.

— И тебе того же желаю, боярин, — принял из его рук полупустой корец Борис. — Однако же ты обещался дочери своей от меня слово доброе передать.

— Я передам, не сомневайся, — кивнул Малюта.

— Вот это оно самое и есть, — наклонился к своим вещам стольник и достал из поясной сумки небольшой кожаный комок.

— Ты позволишь? — Боярский сын Скуратов откинул края свертка и изумленно присвистнул. На мягкой замше лежало широкое ожерелье из оправленных в золото сапфиров и пара сережек с точно такими же камнями. Разумеется, набор дополнял роскошный перстень и широкий ажурный браслет. — Это невозможно!

— Ты о чем, Малюта?

— Это невозможно! Такие подарки преподносят женам, невестам… детям. Но только не обычным знакомым!

— Мария для меня не просто знакомая, Малюта! Неужели ты забыл о нашем разговоре?

— Разговор — это одно, друже. Но подобные подарки… — Рыжебородый воин запнулся, подбирая слова. — Это слишком… Это трудно объяснить.

— Просто я хочу, чтобы она не забывала меня, Малюта, — сглотнул Годунов. — Каждый раз, когда она станет надевать эти украшения, мое имя и мое лицо будет всплывать в ее памяти.

— Хорошо, Борис, я скажу тебе все начистоту, — тяжело вздохнул служивый и повел плечами. — Тебе ныне всего пятнадцать, и ты уже царский стольник… Борис Федорович. Мне скоро сорок, а я всего лишь обычный боярский сын, коего в исполчении хорошо, коли сотником поставят. И то уже за удачу считается. Ныне ты юн и горяч, ныне ты о любви грезишь. Но пройдет три года, ты наберешься опыту и знания. Когда тебе настанет день выбирать невесту, дядюшка твой ум тебе быстро вправит. Подскажет доходчиво, что царедворцу таковая жена потребна, чтобы титул и место высокое родством своим подтвердила, знатность слуги царского подчеркнула… И забудешь ты голубые глазки деревенской знакомой быстро до изумления, и поведешь под венец девицу московскую, богатую, родовитую… — Малюта резко мотнул головой. — Я люблю своих дочерей, друг мой. И потому не хочу я для них ни позора незаслуженного, ни боли душевной, ни сердца разбитого, ни обиды столь жестокой. Лучше сих пустых надежд, Борис Федорович, Марии вовсе не подавать. Тогда и разлука столь страшной ей не покажется.

Малюта аккуратно свернул подарок в замшу и придвинул обратно стольнику:

— Моя Марусенька, боярин, тебе не ровня. Совсем не ровня. И как бы ты мне ни нравился, как бы себя зятя такого я ни желал, но не получится ничего из сей затеи. Не выйдет.

— Я люблю твою дочь, боярин Скуратов, — облизнул внезапно пересохшие губы Борис. — В сердце она ко мне вошла накрепко, и ни о ком другом я помыслить не способен, и никого другого более не полюблю! Твоя Мария есть судьба моя навеки, и никогда я ее ни на кого не променяю, и никого другого в супруги свои искать не стану. В том тебе ныне даю свое слово! И все бояре, что нас слышат, сей моей клятве отныне свидетели!

В предбаннике внезапно повисла оглушительная тишина.

— За язык тебя, боярин, никто не тянул, — покачал головой Малюта. — Сам долю сию выбираешь. Клятва твоя ответа требует… И таков тебе будет мой ответ, что об уговоре нашем я теперича дочери поведаю. Как же скрыть его с такими подарками? Обещаю ее руку тебе, боярин Борис из рода Годуновых, когда дщерь моя в возраст женский войдет, и даю тебе в том свое слово! Договорились?

— Договорились! — счастливо улыбнулся юный стольник.

— Вот и славно! — Малюта хлопнул в ладони и громко крикнул: — Эй, люди, у кого вино в загашике найдется?! Плачу серебром! Сегодня праздник у нас! Всех угощаем!

27 мая 1570 года

Сергиев Посад, постоялый двор

— Ты понимаешь, Маруся, что он тебе никак, ну совсем не ровня?! — Гневный Малюта Скуратов пробежался по застеленной вытертой кошмой горнице от стены к стене, ударил кулаком в заровненное бревно. — Твой Борис почитай что никто! Из семьи худородной детей боярских, ни угла своего, ни двора не имеет, при дядюшке в примаках по сей день живет, простым стольником в приказе Постельном служит! Просто человечек служивый! Ты же ныне есть дочь думного боярина! Князьям родовитым ровня!

В роскошном царедворце ныне никто и не признал бы нищего боярского сына, что привез три года тому обоз дешевой рыбы для царской кухни. Ныне крепкое тело Малюты Скуратова облегала серо-зеленая бархатная ферязь с бобровой оторочкой и золотыми клепками на застежках, пальцы сверкали самоцветами, на шее болталась толстая золотая цепь. Рыжая борода ныне была расчесана на два расходящихся хвостика, и в ее гуще поблескивали несколько крупных рубинов, на голове сидела шапка дорогого индийского сукна да с собольей опушкой и огромной золотой брошью, усыпанной самоцветами.

Поручение, исполненное после шалости с колоколами, оказалось для боярского сына невероятно счастливым. Государь оценил старание Малюты, его тщательность в поисках улик и раз за разом давал все новые и новые поручения по отлову крамольников. Многоопытный служака оказался неожиданно ловок в распутывании связей между заговорщиками, в поисках подметных писем, тайников и посыльных, и с каждым новым успехом в сыскном деле на боярского сына обрушивались все новые и новые милости. Всего через полгода после первого ареста Малюта оказался среди дворян московских, еще через полгода стал стряпчим, а затем и стольником, подьячим, подьячим с путем, дьяком. А полгода назад Иван Васильевич пожаловал его званием боярским, после чего ввел и в Думу, посадив равным средь князей из древнейших и знатнейших родов, и не раз особо выделял, при всех с Малютой советуясь. Теперь знатные князья, каковым боярский сын Скуратов три года тому и в глаза глянуть не смел, сами ужо его милости искать пытались, подарки дарили и подобострастно кланялись. Впрочем, при том они же выскочку ходородного яро ненавидели…

Скуратова Мария, заметно прибавившая в теле, особенно на груди и в бедрах, тоже носила теперь не домотканое полотно и атлас, а парчу и бархат, плечи ее сверкали золотым шитьем, спереди плавно переходящим в жемчужную россыпь на серебряной сетке. В ушах юной красавицы покачивались сапфировые серьги, шею обнимало сапфировое ожерелье, на запястье синел драгоценный браслет.

— Анна, старшая сестра твоя, за князя Глинского замуж вышла, — опять повернулся к дочери думный боярин. — Катенька, сестра младшая, за самого Дмитрия Шуйского просватана, о Леночке юной мы с князем Иваном Келмамаевым сговорились. Твоей руки князья Морозовы, Пронины и Тенишевы добиваются. Княгиней станешь, Марусенька, хозяйкой родовитой и знатной!

— Я люблю Бориса, отец! — негромко ответила девушка. — И пойду замуж только за него!

— Вот дура упрямая! — в сердцах сплюнул Малюта. — Ты меня хоть слышишь али нет? Худородный он, Борька твой! Ху-до-родный! А пред тобой любые князья знатные на выбор!

— Я люблю Бориса…

— Ну, какая любовь, Маруська?! — застучал себе кулаками по голове боярин Скуратов. — Три раза виделись, дважды поцеловались, вот и все ваше знакомство! Что ты там себе с того напридумала?!

— Он три раза ко мне через всю страну скакал токмо для того, чтобы руки моей прикоснуться, отец! — вскинула подбородок юная красавица. — Он мне письма каждый месяц присылал со словами таковыми, что сердце горело. И поцелуи его таковыми были, что даже мед майский столь сладким не бывает!

— Блажь все это пустая, Маня, из-за писем дурных счастья своего лишаться! За князя Пронина замуж пойдешь, такое мое слово!

— Или за Борю, отец, или в монастырь!!! — во весь голос выкрикнула девушка, метнулась через горницу, влетела в светелку напротив окна и громко захлопнула за собой дверь.

Малюта тяжело вздохнул, подошел к створке, уперся в нее лбом:

— Да ты пойми, дитятка моя. Я ведь о тебе забочусь. Для тебя жизни безбедной желаю, достойной величия твоего. Счастья тебе желаю.

— Что же сие за счастье, отец, за постылого замуж выходить?! — выкрикнула изнутри девушка. — Нешто ты не понимаешь, отец, что без любви любой князь худородным кажется, а в любви настоящей даже с холопом шалаш краше палат царских будет!

— Именно, что с холопом… — тихо пробормотал Скуратов, тихонько стукнул в дверь кулаком и отошел, сел на лавку у стены.

На некоторое время в горнице наступила тишина. Затем створка приоткрылась, Мария сделала шаг наружу.

— Ты же называешь его своим другом, отец! — негромко сказала девушка. — Ты дал ему свое слово! Ты обещал отдать меня ему в жены! Как же ты теперь предлагаешь мою руку другим?

— Это случилось очень давно, доченька, — ответил с лавки боярин Скуратов. — Тогда все было совсем иным. Это был наш, мужской разговор и наши, мужские обещания. Они не должны лишить тебя будущего, отобрать твоего счастья.

— Неужели ты не понимаешь, отец? — подошла к нему девушка. — Когда к тебе прикасаются руки любимого, то вся душа замирает, ако озеро лесное в летний полдень, сердце соловьиной трелью наполняется, тело тает, словно воск под ясными лучами солнца. Когда ты слышишь голос любимого, твоя душа наполняется светом. Когда ты принимаешь его взгляд, то ощущаешь себя легкой и чистой, как лебединый пух. Разве не это есть высшее счастье? И разве способен сравниться с этим какой-то там княжеский титул?

Ладони Марии легли отцу на щеки и тихонько подняли его лицо наверх. Девушка заглянула Малюте в глаза:

— Ты правда хочешь мне счастья, отец?

— Да уж насильно выдавать на стану… — со вздохом признался боярин Скуратов.

— Ты самый лучший, отец, — крепко обняла его девушка и убежала в светелку. — Мы послезавтра будем в слободе, правда?

— Будем, — поднялся Малюта и громко добавил: — Но ты все же подумай, Маруся. Останешься середь сестер одна… Худородной…

Через день, вскоре после полудня, обоз думного боярина Малюты Скуратова из пяти телег и одной двуколки с крытым кошмой верхом, в сопровождении пятнадцати холопов въехал в Александровскую слободу. Точнее, въехали возки — причем через задние ворота, а вот холопы и сам боярин вошли пешком через главные, с надвратным храмом. На неспешный путь от ворот к домам у восточной стены у них ушло около четверти часа, и потому Борис Годунов успел добежать к возку первым. Малюта издалека увидел, как царский стольник обнял и закружил его дочку, а потом крепко, жадно поцеловал.

— Вот охальник бесстыжий! — покачал головой отец. — Хоть бы людей постыдился!

Молодые люди замерли напротив друг друга, держась за руки и разговаривая. Причем почти соприкасаясь лицами.

Малюта повел плечами, бросил взгляд на палаты игумена. Однако отцовские чувства оказались сильнее, и он повернул не к государю с поклоном, а к дочери, готовя в уме назидательную речь. Однако сказать ничего не успел.

— Батюшка, мы едем в Новгород? — повернулась к нему Мария.

— Зачем? — не понял боярин.

— Боря сказывает, государь пожелал переехать туда со всем двором и приказами. Возлюбил он Великий Новгород после прошлой поездки.

Малюта невольно скривился. Ему пребывание в городе на Волхове никакой радости не доставило. Полгода назад ему и его опричникам пришлось пролить немало крови, вычищая польских лазутчиков из тамошних дворов. И потому настроение боярина сразу пропало, отчитывать дочку и молодого стольника расхотелось. Скуратов просто обнял Бориса, крепко похлопал по спине:

— Рад видеть тебя, дружище! Про переезд ничего не скажу, не ведаю. Когда Ивана Васильевича увижу, тогда и отвечу. Вы почему спрашиваете?

— Меня в Великий Новгород дядюшка отсылает, — признался стольник. — Там новый дворец царский строится, мне же поручено следить за его возведением.

— Когда?

— Завтра.

— Если дворец токмо строится, — не смог сдержать слабой усмешки Малюта, — государю там делать нечего. Боюсь, тебе придется ехать одному.