Борис сложил руки в замок, царевич встал в него ногой, приподнялся, перегнулся, навалившись животом на прутья, запустил руки на всю глубину, поводил из стороны в сторону и вдруг охнул:

— Тут что-то есть, есть!

— Лови!

— Есть! — Паренек приподнялся и метнул в траву серебристое тельце. Наклонился обратно, поводил и опять, выпрямившись, швырнул добычу на берег. — Поймал, поймал!

Лицо государева сына раскраснелось от азарта. Теперь он опускался в воду с головой, нашаривая в плетеной ловушке лещей и окуней, хватал, выбрасывал и снова нырял.

— Хватит уже, Федор Иванович! — попытался остановить его стольник. — Тут уже не на один, на три ужина хватит! Довольно!

Однако вошедший в азарт царевич барахтался в воде еще довольно долго, даже когда рыба уже совсем перестала попадаться в пальцы.

— Кажется, кончилась… — наконец смирился царевич, перегнулся обратно и рухнул спиной в реку. Тут же встряхнулся, встал на ноги и, загребая воду ладонями, стал пробираться к берегу. Борис вышел на траву вместе с ним, раскрыл сумку, и в четыре руки молодые люди собрали где-то с полпуда еще бьющейся, пахнущей свежестью, серебристой добычи.

Рыболовы отнесли сумку своим спутницам, и царевич, все еще горя азартом, спросил:

— Теперь мы идем за репой, боярин? Как ты ее добываешь?

— Пошли… — предложил стольник.

Они вернулись к причалу, поднялись по тропке на берег. Здесь почти от самого уклона начинались огородные грядки с капустными кочанами, свекольной ботвой, перьями лука, укропом.

— Лучше не высовываться, Федор Иванович, — предупредил стольник. — Как бы хозяин не заметил. Мы занимаемся не самым богобоязненным делом.

— Ага! — от таких слов царевич только приободрился, опустился на живот. — Что теперь?

— Нужно незаметно подобраться и срезать пару крайних кочанов. Больше нам не съесть.

— Я пошел… — Паренек змеей заструился по траве, выхватил косарь, быстрыми ударами срубил самые крупные капустные головы, метнул стольнику, прижался к земле, ловко отполз, скатился по склону и со смехом вскочил на ноги: — Все получилось! Бежим!

Вскоре «воришки» оказались на стоянке.

— Любимая моя, ты почистишь? — Борис передал кочаны жене. — Иришка, с тебя рыба. Я сейчас вернусь.

Он пробежался вдоль кустарника, в конце луга повернул налево, прошел вдоль бурьяна и вскоре увидел куль с хворостом, переложенным березовыми поленьями.

Смерд вовремя заметил путников и выполнил все, о чем они с Борисом договаривались.

— Молодец, — облегченно кивнул Годунов, сгреб дрова в охапки и пошел обратно.

Вскоре на берегу заполыхал костер, вокруг которого, похрустывая нарезанной ломтями капустой, сидели четверо путников и слушали страстный рассказ царевича о том, как он голыми руками ловил рыбу в реке и как хитро и незаметно пробирался через грядки. Добытые им окуни, плотвицы и лещи, щедро пересыпанные солью и пряностями, лежали, дожидаясь своего часа быть закопанными в углях или оказаться нанизанными на вертелах из веточек вербы.

Когда на небо высыпали звезды, сытые и веселые путники забрались все вместе под стеганый потник и еще долго не могли заснуть, переговариваясь и рассказывая забавные истории из своей жизни, но по большей части — услышанные от других. И потому, когда поднявшееся солнце залило их лица ярким светом, поднимались путники с неохотой, отчаянно зевая. Не спеша подкрепились рыбой и капустой, лениво оседлали лошадей и тронулись в путь только около полудня.

Естественно, что в Новгород они прискакали уже поздней ночью, когда на небе зажглись звезды и на небосклон выполз яркий полумесяц. Иных путников в такое время стража оставила бы ночевать за воротами, но для царевича Федора Ивановича, понятно, сделали исключение.

На Никитский двор всадники въехали и вовсе около полуночи, бросили поводья сонной дворне.

— Спасибо тебе, Боря, порадовал! — обнял стольника царевич. — Никогда еще у меня столь забавного приключения не случалось! Надо будет как-нибудь повторить!

— Только пожелай, Федор Иванович! — приложил ладонь к груди Годунов.

— Пожелаю… — пообещал в ответ царевич. — Славный ты боярин, Борис! И умный, и веселый, и хозяйственный. Такой не в стольниках сидеть должен, в конюших, не менее! Как двор у меня свой появится, обязательно к себе тебя заберу!

— Ты сможешь полагаться на меня во всем, Федор Иванович, князь Суздальский! — пообещал молодой царедворец.

— И на меня, — широко зевнула Ирина.

— Тебе доверься, через день от Суздаля одни развалины останутся! — рассмеялся паренек, но все равно обнял подружку: — До завтра, Иришка!

— До завтра!

И царевич отправился в опочивальню.

Годуновы пошли выше, Мария всем телом прижалась к мужу.

— Ты смотри, как удачно прокатились, Боря, — улыбнулась она. — И повеселились, и ты уже почти конюший. Как мыслишь, Федор Иванович об обещании своем не забудет?

— Я ему забуду! — погрозила в воздух кулачком Ирина. — Я ему быстро уши за таковое беспамятство откручу! Мой братик будет всегда со мной и самым главным!

Похоже, свое вечное присутствие рядом с царевичем девочка под сомнение не ставила.

Первое, что поразило утром стольника Постельного приказа, — так это стоящая в доме тишина. Невероятная, непривычная, полная и глубокая. Почуяв неладное, Борис вскочил, поправил одеяло на безмятежно посапывающей супруге, быстро оделся, натянув штаны и сатиновую косоворотку. Вышел из конторы прямо босиком, опоясываясь на ходу, спустился ниже. Прошел по тихим пустынным коридорам жилого этажа, по съедающей звуки шагов кошме. Осторожно приоткрыл дверь в свои покои.

Там тоже царили тишина и покой: пустые лавки и стол, опрятные, тщательно вытертые сундуки, пушистые ковры, вычищенные и хорошо начесанные стены.

— Мне что, все приснилось? — вслух пробормотал Борис Годунов. — Царь со свитой здесь были или нет?

Он прикрыл створку, развернулся, быстро прошагал до лестницы, стал спускаться дальше — и тут наконец-то увидел одного из холопов, недавно взятого в дворню новгородского сироту:

— Зяблик, стой! Где наши гости?

— Дык, боярин… — опустил на пол скрученную кошму юный слуга. — Еще вчерась сорвались! Как весть о набеге татарском пришла, государь разом сбираться повелел. Сам же сразу в седло прыгнул и шасть за ворота… Сиречь, со свитой малой ускакал. Э-э-э… — Мальчишка спохватился и низко поклонился хозяину.

— Какой еще набег? — переспросил его стольник и тут же отмахнулся: откуда малому-то знать?

Борис Годунов опустился ниже, вышел на крыльцо, осмотрел с высоты просторный двор, с которого исчезли все возки, завалы из тележных колес, груды кулей и стопки бочек. Под навесами стало пусто без сотен лошадей, амбары стояли с распахнутыми дверьми. Поднявшаяся еще на рассвете дворня приводила хозяйство в порядок, сгребая к хлеву ошметки сена и выметая песок, собирая остатки навоза, ополаскивая тесовый настил.

— А царевич, стало быть, остался при мне, — пробормотал стольник. Поджал губы, опустил взгляд на свои босые ноги и покачал головой. — Если кто чего и знает, то токмо епископ Леонид… Но не бежать же к нему за новостями?

Не получив ни от государя, ни от дядюшки никаких приказов, стольник просто продолжил свою работу, — строя новый дворец, следя за отделкой царских покоев, жилых крыльев для свиты и поднимая свежие срубы для приказов, людских комнат и иных служб. Вдоль берега Волхова работники начали складывать заднюю стену крытой коновязи и сеновалов по краям.

На правителя всея Руси Борис Годунов трудился честно, однако же и себя тоже не забывал. Из казны, понятно, не крал — боже упаси от подобной дурости! Но вот знакомство с купцами стольник уже давно обратил себе на пользу, вкладываясь понемногу в разную торговлю… Хотя теперь уже — и помногу.

Огромный обоз с товаром Годунов встретил не один, а вместе с Федором Ивановичем, и на их глазах все бочки и тюки с товаром были сняты с возков и исчезли в бездонных трюмах двух ушкуев, под роспись доверенного приказчика. Царевич самолично вручил тому же корабельщику подписанную полным титулом грамоту с поручением закупиться заволжскими мехами на все вырученное серебро, и караван из пяти кораблей, отвалив от новгородских причалов, растворился в синеве бескрайнего Ильменя.

— Вот и все, Федор Иванович, — кивнул стольник. — Хорошо, коли к заморозкам возвернутся. Раньше ждать не стоит. Коли беды какой не случится, конечно. Торговое дело рисковое. Войны неурочные, разбойники, ураганы, камни подводные по рекам враз купца нищим оставить могут.

— Я за их успех уже службу в Перыни заказал, — ответил царевич. — Святилище всех земель древнейшее. Молитву тамошнюю, знамо, все боги услышат. Беды не попустят. А я, Борис, пожалуй, еще немного по здешнему торгу похожу. Посмотрю, поспрошаю. Здесь купеческие ряды богатые и интересные, не то что у нас в слободе.

Борис Годунов предпочел промолчать. Он очень опасался, что оставшийся на его попечении сын государя учудит какую-нибудь глупость — или деньги лишние растратит, или сам где-то покалечится, или новгородцы на баловстве поймают и по незнанию зашибут… У младшего сына Ивана Васильевича, известное дело, завсегда шило в заднице. Но отвечать придется ему, стольнику Постельного приказа, по воле судьбы оставшемуся на подворье старшим… Однако опасения оказались напрасными. Федор Иванович разве только несколько раз подступал с вопросами о товарах и рыбалке и даже отправился как-то с местными промысловиками на Ильмень, да еще и Ирину с собой прихватил, но особых хлопот не доставлял.

Куда тревожнее стали приходящие с севера вести. Проезжие люди сказывали о сгоревшей начисто Москве, о сгинувшей в пламени армии, об обезлюдевших землях, о совершенно разоренных южных краях державы. От таких разговоров волосы вставали дыбом и душа холодела от ужаса. Чудилось, что вот-вот, со дня на день, всадники в степных стеганых халатах возникнут под стенами Новгорода. Даже Федор Иванович, поддавшись общему настроению, забросил баловство и просиживал целые дни с воспитателями и учителями, несколько раз за обедами заводил со стольником разговоры о нехватке крепостей в южном порубежье и каждую неделю отъезжал в какой-нибудь из ближних или дальних монастырей для молитвы о даровании победы русскому оружию. Ирина каталась с ним, но вскоре начала жаловаться на скуку.

Ко всеобщему облегчению, к концу лета прибывающие в Великий Новгород путники перестали рассказывать чудовищные страсти, и вскоре выяснилось, что великая крымская рать дошла токмо до Москвы и сразу повернула обратно. И хотя столица сгорела полностью, расходиться для разбоя татары побоялись, а потому урон державе оказался не столь огромен, как померещилось поначалу.

Новгород вздохнул с облегчением, архиепископ отслужил благодарственный молебен в честь чудесного избавления от басурманской напасти, после чего во многих храмах среди ночи вдруг начинали время от времени сами собой звенеть колокола.

Горожане сочли это чудо очень добрым знаком и провели в честь небесных заступников особый крестный ход.

К середине сентября строители наконец-то закончили отделку царских хором и срубили людские горницы, подвели под крышу дома, назначенные для свиты, и избы государевых приказов. А в конце месяца примчался гонец с грамотой. В письме государь потребовал от стольника Бориса Годунова без промедления явиться в Александровскую слободу, причем с сестрой и супругой.

Обложившись урядными грамотами, сметами и отчетами, стольник за шесть дней провел сверку расходных книг и сложил их в сундук. На седьмое утро супруги отправились к правителю всея Руси. Мария Годунова — в легком возке, обитом изнутри кошмой, а снаружи крытом темно-бордовой кожей. Ее супруг, царевич и юная Ирина гарцевали верхом, поглядывая на окружающих сверху вниз. Впрочем, от верховой езды путники ничего особо не выигрывали, поскольку все равно тащились со скоростью телег, груженных дорожными припасами.

Девять хорошо одетых слуг, три десятка лошадей, четыре повозки, бояре с дорогими поясами, сверкающими золотом и самоцветами — обоз выглядел весьма внушительно. Простые смертные издалека склонялись перед ним в поклонах, служивые люди уважительно уступали дорогу, и подобное отношение встречных людей доставляло Ирине немалое удовольствие. Такое, что девушка ни разу не сменила седло на более удобный диванчик в возке.

Телеги ползут медленно, даже легко нагруженные и запряженные парами лошадей, а потому путь из Новгорода через Валдай, Верхний Волочек, Торжок, Тверь, Клин, Дмитров и Сергиев Посад отнял полный месяц, и в Александровскую слободу путники въехали, когда в небе уже закружились первые крупные снежинки.

В этот раз Годуновы остановились на подворье боярина Скуратова — оно было куда просторнее каменных палат царского постельничего. Здесь супругам даже отвели собственную опочивальню с горницей перед ней, в каковой вольготно расположилась Ирина Годунова и три ее служанки.