Людмила Грицай - Дорога в одиночество

Их беседу прервал эксперт, который попросил хозяина и майора зайти на кухню. Кухня была достаточно просторной, на видном месте красовалась серьезная коллекция ножей. Эксперт держал в руках один из них.

— Вспомните, пожалуйста, когда пользовались этим ножом? — спросил он.

Майский в недоумении пожал плечами.

— Понятия не имею, я, конечно, готовлю сам, но этот нож крупный, для мяса с костями, редко его беру. А что случилось?

— Дело в том, что мне необходимо взять его на дополнительную экспертизу. Разрешите?

— А с какой стати? — вдруг рассердился Майский. — Этим ножам, с вашего позволения, вообще цены нет. И я должен их раздавать!

— Арсений Анатольевич, мы оформим все, как полагается, потом нож будет вам возвращен! — вмешался Владимиров.

— Еще чего! — возмутился хозяин, — не нужны мне ваши бумажки. Вы все делаете, чтобы у человека последнее отнять. Не получится!

— Извините, Арсений Анатольевич, но нож все-таки придется забрать. Вы сами поставили нас в известность о пропаже супруги, так что идите до конца.

— А я не хочу до конца! — снова начал сопротивляться Майский. — И вообще вы все уже, что могли, нарушили. Врываетесь в дом, проводите обыск, да я о вас в СМИ расскажу, будете знать, как преследовать честных людей!

Несмотря на протесты хозяина, нож был изъят и помещен в специальный пакет для транспортировки, Майский пришел в негодование, так что Владимиров решил, что ему лучше будет поговорить с потерпевшим на следующий день уже в его рабочем кабинете. По опыту майор знал, что в отделении полиции даже у самых нервных потерпевших, свидетелей и подозреваемых эмоциональное раздражение как-то притихает.

Уже на следующее утро Владимирову сообщили, что на ноже были обнаружены следы человеческой крови, более того, группа крови совпадала с группой крови пропавшей Кручевской. Небольшие кровавые пятнышки также были зафиксированы на кухонном полу и в ванне. При этом последние пятна пытались смыть водой с разведенном в ней раствором какого-то моющего средства.

Михаил Павлович позвонил Владимирову по телефону и, не вдаваясь в общие детали, уточнил, намерен ли майор рассматривать Майского как подозреваемого в виду полученных против него новых улик.

— Пока подожду, — подумав, ответил тот, — собеседник он мало приятный, но будем пока так общаться, может, все и разрешиться.

— Ваше право, — согласился Михаил Павлович, — выдержка — одна из самых важных в вашей профессии вещей. Удачи вам.

Майский явился в кабинет Владимирова с некоторым опозданием. Вид у него был как у человека недовольного жизненными обстоятельствами.

— Вчера покоя не дали, сегодня на допросы уже тягаете! — проворчал он.

— Пока не допросы, а опросы, Арсений Анатольевич, мы ведем предварительное следствие по вашему заявлению, поэтому без вашего участия никак не обойтись, — ровным тоном заметил Владимиров. — Кстати, поясните, пожалуйста, откуда появилась кровь на ноже, который мы вчера у вас изъяли?

— Там была кровь! — возмутился Майский. — Что?! Сфабриковали уже! Дело против меня готовите!

— Не против вас, но экспертизе я должен верить, это ведь улика. Нужно разобраться.

— Да не будете вы ни в чем разбираться, как я сразу не догадался, что это была ловушка. Вы хотите навязать мне статью об убийстве из-за моих политических убеждений. Ведь я смею публично говорить о том, что не поддерживаю власть, открыто выступаю против коррупции и распила государственных денег, не готов мириться с ворами среди чиновников и работников МВД.

— Простите, но ваши политические убеждения здесь совсем ни при чем. Мы говорим о конкретных фактах. Среди них следующие: во-первых, ваша супруга согласно камерам видеонаблюдения не покидала в вечер и ночь своего исчезновения подъезд, во-вторых, в вашей с ней квартире найдет нож со следами ее крови, в-третьих, на следующий день после исчезновения жены вы вынесли пять увесистых пакетов с неизвестным содержимым. Этих обстоятельств уже достаточно, чтобы предъявить вам обвинение в умышленном убийстве!

Майский побледнел. Он как-то вжался в стул, на котором сидел и сразу же потерял большую часть своего боевого задора.

— Ловко сочиняете, вот как, значит, меня прижать решили. Да я только захочу, все газеты за рубежом будут писать о том, что вы со мной делаете! Откуда эта кровь взялась — не знаю, может, она сама порезалась, когда что-то готовила. Впрочем, готовила она редко и невкусно. А в пакетах лежали ее вещи, она сама мне сказала, что я могу их выкинуть, вот я и сделал это, мне лишний хлам дома не нужен.

— Простите, Арсений Анатольевич, скажите, пожалуйста, а кому принадлежала квартира, в которой вы с супругой проживали? — осведомился Владимиров.

— Ей принадлежала, — нехотя отозвался Майский, — а что тоже мотив для убийства? Я не дурак, как не понять. Но у меня и собственные средства имелись, мне ее квартира не нужна!

— Вы работаете?

— Раньше занимался бизнесом, но разве можно вести честный бизнес в этой стране? Но кое-какие запасы финансовые все-таки остались. А еще я возглавляю молодежное крыло партии «Новое время», консультирую в сфере гражданских инициатив, привлекаю молодежь к общественной деятельности. Вообщем верчусь с утра до вечера, как белка в колесе.

— У вас официальный доход?

— Что-то официально, но часть работы я выполняю на условиях волонтерства. А с молодежью по-другому и нельзя. Им нужны те, кто будет показывать им пример в жизни, а то их везде только прессуют: дома, в школе. Туда нельзя, сюда нельзя, а мы стремимся научить их быть свободными, учим самоуважению и умению бороться за свои права.

Владимиров подумал про себя, что его собеседник совершенно не подходит для роли вдохновленного любовью к подрастающему поколению «Макаренко», но решил перевести разговор в другое русло.

— Скажите, пожалуйста, а у вас с женой часто случались конфликты?

— В последнее время бывали, но мы уже пятый год в браке, надоели друг другу. Мы познакомились в моем ресторане. Знаете, может быть, ресторан «На седьмом небе». На всю Москву гремел тогда. Я влюбился. Ухаживал. Свадьбу сыграли. У меня тогда квартира была собственная, но потом с бизнесом проблемы начались, да такие, что пришлось почти все продать. Налогами да проверками меня задушили. Разве в этой стране можно вести нормальные дела? Это только если в цивилизованные государства подаваться! А здесь у нас — болото!

— А почему вы не иммигрировали? Начали бы бизнес в другой стране, если эта не устраивает, — не выдержав, съязвил Владимиров.

— Уезжать тоже непросто, ведь это англичанину какому-то повезло, что он родился в «Great Britain», ему и бизнес строить там легче, но мы и здесь все обустроим. Вы увидите, какая в наших руках будет сила. И тогда…

Майский пока произносил последние слова даже несколько преобразился, забыв, что произносит их не на многотысячном митинге, а в кабинете следователя МВД. Владимиров же понял, что позволил увлечь себя политическими беседами, когда как должен был заниматься совсем другими вопросами.

— Арсений Анатольевич, — продолжил он, — следствие располагает определенными уликами, которые указывают, что вы могли быть причастны к исчезновению вашей жены. Пока мы рассматриваем вас как очень важного свидетеля, но все может измениться. Поэтому вы должны согласиться не выезжать за пределы столицы.

— Да как вы смеете! — вновь возмутился Майский. — Нечего сказать, удружил я сам себе. Написал заявление и через два дня уже сам попал в подозреваемые. Ловко вершит дела наше правосудие.

— Арсений Анатольевич, — также спокойно продолжил Владимиров, — я прошу вас только не покидать пределов Москвы. Это и в ваших интересах, и в интересах следствия. Если же вы хотите написать явку с повинной или предоставить иные пока неизвестные сведения о произошедшем — пожалуйста.

— Нечего мне с вами разговаривать, я уже все сказал, — проворчал Майский, — могу идти?

И собеседник Владимира, бросив на майора презрительный взгляд, вышел из кабинета.

После его ухода Дмитрий невольно вдохнул. В целом он располагал определенным фактическим материалом, чтобы применить к Майскому более суровые меры, но был связан в этом деле «по руками и ногам». Больше всего майор опасался того, что дело завязнет именно на этом этапе. Майский пойдет в «несознанку», будет отрицать свою вину, а новых доказательств его причастности к преступлению найти не удастся. Будет исчерпан двухмесячных срок предварительного следствия, а существенных улик получить он не сможет.

И что тогда?

Владимиров понимал, что ничего хорошего его лично в данном случае не ждет.

— Вы полагаете, что явки с повинной от Майского не будет?

— Да, думаю, что он сам ни в чем не признается, да и давить на него опасно, — отозвался Владимиров на вопрос начальника, — в ходе опроса я не смог найти подтверждения, что именно подозреваемый совершил это преступление. Да, в последнее время у него были сложные отношения с женой, были обиды, но все-таки полагаю, что для такого преступления Майский «жидковат что ли». Этот человек обладает завышенной самооценкой, обидчивостью, мстительностью, он готов обвинять других в собственных неудачах, но при этом он неплохо умеет контролировать свое эмоциональное состояние и несколько труслив. Он не психопат. Убить и расчленить труп — это не его стиль поведения. Хотя, повторюсь, это лишь мои предположения.

— А следы Кручевской нигде найдены не были?

— Телефон ее отключен, никакими документами она не пользовалась, то есть нигде никаких следов — я проверял.

— Трудное дело, — покачал головой начальник, — ничем серьезным нам пока этого Майского не прижать. А доказательства нужно найти бесспорные. А вам придется их искать.

В течение следующей недели Владимиров вызывал Майского два раза в отделение полиции. Однако из их бесед ничего путного не выходило. Видимо, проконсультировавшись с кем-то о том, как вести себя со следователем, Майский сознательно провоцировал Владимирова на гнев и агрессию. При этом подозреваемый ничего противозаконного не делал и не говорил, однако вел себя как матерый двоечник в кабинете директора школы.

Об этом деле уже начали потихоньку писать либеральные прозападные СМИ, указывая, что на бездействие российского правосудия и повышенное внимание к фигуре мужа Кручевской, который известен своей активной политической позицией. Таким образом уже готовилась почва для того взрыва, который произойдет, если Майский будет объявлен подозреваемым. Вероятно поэтому, собеседник майора вел себя так, как будто он уже готовился сорвать определенный куш из роли «невинного страдальца».

Владимиров изо всех сил старался, чтобы их беседы строились вокруг пропавшей супруги и не имели отношения к непосредственной деятельности оппозиционера. Однако Майский, наоборот, всеми силами старался свести все ответы именно к политическому вектору и ему это в целом удавалось. Он много и пафосно говорил о возможном Майдане в Москве.

— Вы еще узнаете нашу силу, видели, как народ восстал против власти в Киеве, а ведь там зима была, холод, и люди все равно боролись и победили, и мы победим.

— Разве это была победа? — не выдержав, возразил Владимиров. — Это привело к разрухе, гражданской войне, потере территорий!

— Да потому что Россия проявила агрессию, — чуть ли не закричал Майский. — Кто нас просил вмешиваться? Наши вояки столько крови пролили, что вовек не отмыться! Украинцы же нас теперь ненавидят, готовы убивать и нас, и наших детей. Уже пора НАТОвские войска вводить, пусть лучше они шагают по Красной площади, народу простому тогда легче жить станет!

Владимиров силой воли заставил себя сдержаться. В эту секунду ему захотелось просто проехаться кулаком по лицу человека, который сидел и ухмылялся напротив него. Тема Украины и ее настоящего состояния была вообще глубокой душевной раной для Дмитрия. Сам себя он по праву считал русским украинцем и не мог примириться с тем, что сделали из родной для него страны те самые реформаторы, которые с конца 80-х годов сознательно разрушали вековые связи двух братских народов. Но майор понимал, что не должен показать Майскому свое особое отношение к «украинскому вопросу», потому что его боль была его слабостью, мишенью, в которую противник мог бить сколько угодно по своему усмотрению. Поэтому он не вступил в дискуссию, переведя их диалог в другую плоскость.

Когда подозреваемый ушел, Владимиров ощутил давно знакомую ноющую боль в висках. Это была мигрень, которая часто приходила к нему в ответ на тяжелые душевные терзания. Теперь майор отчетливо понимал, что, не имея на руках никаких других улик, он не сможет довести до конца это дело. А обличить Майского ему хотелось, и хотя личная неприязнь к подозреваемому никак не согласовалась с профессиональной этикой, Владимиров в этот раз вполне осознанно позволял себе испытывать глубокую личную неприязнь.