– Какая разница? Подальше от них! – задыхаясь, ответила ему Изольда.

Существо тянуло их, словно баржа. Фрейзе старался изо всех сил, но неуемные ноги его никак не желали идти прямо вперед и подпрыгивали через каждые три шага.

– Ну ты и вымахал, – выпалил Фрейзе, глядя снизу вверх на Существо.

Существо с невероятною силою молча буксировало их вперед и вперед.

– Думаю, если придется, оно нас обоих и понести сможет, – шепнул Фрейзе, спрятавшись за громадной спиной гомункула. – Но все-таки, куда мы направляемся?

– Да кому какое дело, главное, чтобы подальше отсюда! – тяжело выдохнула Изольда.

– Я знаю, ты не можешь не танцевать, но постарайся танцевать вперед, – напутствовала она Фрейзе, в то время как ее своенравные ноги отбивали чечетку, не желая сдвинуться с места. – Надо поторапливаться, надо убираться отсюда.

В тревоге она оглянулась через плечо. Скрипач, барабанщик и основная группа танцоров подобрались к ним совсем близко.

– Ну же, Фрейзе, поднажми.

Но как ни старался Фрейзе, ноги его своевольничали по-прежнему.

Изольда вновь обернулась.

– Они останавливаются. Что-то стряслось с барабанщиком.

Фрейзе пару раз подпрыгнул, и рука Существа черпаком обхватила его за плечи и погнала вперед. Ноги Фрейзе подогнулись под тяжестью хватки: такое ощущение, что трое могучих воинов разом навалились за него, что на него наехал конь-битюг.

Изольда задорно рассмеялась.

– Это хозяйка гостиницы! Ну разве она не прелесть? Гляди! Она схватила барабанщика, и он перестал играть.

– Вперед! – воскликнул Фрейзе. – Это наш шанс.

Освободившись от чар докучливого перестука бубна, ноги Фрейзе перестали отплясывать на одном месте и понесли его вперед быстрее ветра. Ножки Изольды в красных башмачках пошли ровнее, и Существо ободряюще хрюкнуло.

Позади протяжно и призывно зарыдала скрипка, но они уже мчались во весь дух, с каждым мгновением увеличивая расстояние между собой и танцорами. За изгибом дороги, там, где дорога завивалась петлями, запутывая саму себя, их поджидал крутой спуск, ведущий к крохотной, огороженной стеной деревушке. Деревню окружала река, через которую, упираясь в приветливо распахнутые ворота, был переброшен мост.

– Там нам помогут… – задыхаясь, проговорила Изольда.

– Вперед, – скомандовал Фрейзе.

Они спешно бросились к деревне – вниз, с почти отвесного склона, подпрыгивая, спотыкаясь, скользя, срезая путь на резких поворотах. Изольда оступилась, когда острый камень почти насквозь прошил ее тоненькую подошву на бальном башмачке, и непременно упала бы, если б Существо вовремя не подхватило ее.

– Они снова идут за нами, – тяжело дыша, сообщила Изольда, поглядев вверх.

Высоко-высоко над их головами раздались протяжные звуки скрипки и настойчивое бренчание бубна.

– Они увидели деревню. Они знают, что мы попытаемся укрыться в ней. Надо попасть туда раньше, чем они нас настигнут.

– Тогда быстрее, – сказал Фрейзе, и все трое стремительно понеслись через мост к воротам, которые медленно, но неуклонно закрывались прямо перед ними.

– Не закрывайте! – закричал Фрейзе. – Ради всего святого!

– Помогите нам! – взывала Изольда. – Позвольте нам войти!

Но тот, кто стоял позади ворот, не ведал жалости и упорно толкал тяжелые створки, которые с грохотом затворились, как только троица беглецов, валясь с ног от усталости, перебежала через мост. Лязг задвигаемых изнутри засовов прозвучал в их ушах, как смертельный выстрел.


На Луку, изнывающего от желания в крохотной каморке гостиницы, слова Ишрак подействовали, как ушат холодной воды.

Она же, с усмешкой, притаившейся в уголках ее черных-пречерных глаз, опахнула ресницами и повторила:

– Никогда больше не смей говорить мне об этом. Никогда.

Лука дернулся.

– Ты жива?

Девушка заморгала.

– По всей видимости, да.

– Что тут произошло?

Он перекатился на бок, но не отстранился от нее, а, опершись рукой на голову, смотрел, как она дышит, как вздымается его рука, лежащая на ее груди. Она не оттолкнула его, но, закрыв глаза, повернулась к нему лицом, наслаждаясь его близостью, вдыхая его запах, словно кислород, так необходимый для жизни.

– Я почти ничего не помню, все теперь как во сне. Мы с Изольдой спустились в таверну, пришел торговец… – Она оборвала себя на полуслове, сделала попытку приподняться. – Где Изольда?

– Вместе с Фрейзе, – успокоил ее Лука, пока что не в силах открыть ей правду. – Лежи спокойно. Отдыхай. Рассказывай.

– Торговец сказал, у него есть невероятной красоты сережки с черными сапфирами, и Изольда настояла, чтобы я их посмотрела. Я отказывалась, но когда я увидела их… – Она издала глубокий, томительный вздох, и Лука, не отдавая себе отчет в том, что он делает, погладил ее по теплому мягкому животу, по торчащим бугоркам ребер. – Они были так прекрасны.

Он потянулся к прикроватному столику, где в неглубокой миске, стоявшей по соседству с догоревшей свечой и четками брата Пьетро, лежали сережки. Поднес миску к ее глазам.

– Эти?

Глаза ее распахнулись, но к сережкам она не притронулась.

– Да. Эти. Они настаивали, чтобы я примерила их, и Изольда продела их мне в уши. Хозяйка сказала, чтобы я посмотрелась в зеркало, и я поднялась в ее спальню… – Ишрак замолчала, задумалась. – И больше я ничего не помню. Думаю, я потеряла сознание. Вплоть до сего момента я ничего не помню.

Безотчетно она крепко обняла сильное тело Луки. В глазах ее застыла мольба о поцелуе.

– Не помню ничего до момента моего пробуждения… С тобой.

– Думаю, их пропитали каким-то ядом, – предположил Лука. – Он не убил тебя, ты словно погрузилась в ледяной сон. Но как только, по твоей просьбе, я вытащил серьги и отсосал горький яд из мочек ушей, ты мгновенно пошла на поправку.

Она провела ладонью по его лицу.

– Ты сделал это ради меня?

– Ради тебя я бы выпил чашу с ядом. Ради тебя я готов на все.

Ишрак кивнула. На сей раз Лука удержался от любовных клятв.

– Яды бывают разные, – размышляла Ишрак. – Арабские лекари владеют тайнами ядов, которые полностью обездвиживают человека, превращают его в камень. Выглядело так, словно меня всю сковало?

– Я думал, ты мертва. Ты вся похолодела. Пульса не было. Ты не дышала. Мы молились за твою душу. Явился священник, чтобы соборовать тебя. Брат Пьетро совершает сейчас над тобой ночное бдение в часовне.

– Но почему я не умерла? Как ты вернул меня к жизни?

– Думаю, яд постепенно умерщвлял твои члены – заледенил руки и ноги, добрался до дыхания. Он уже подкрадывался к твоему сердцу, когда я лег рядом с тобой, и согрел тебя своим телом, и дышал за тебя.

Почти бессознательно они подвинулись друг к другу и лежали рядом, лицом к лицу.

– Как же ты дышал за меня? – прошептала она.

– Я сам не знал, что я делал, – извинился Лука тихим голосом. – Прости, возможно, мне не следовало касаться тебя. Но даже сама мысль о том, что я могу потерять тебя, была для меня невыносима. Я лег на тебя, прижался губами к твоим губам и начал выдыхать в тебя воздух. И я почувствовал, что на каждый мой выдох твое тело откликается вдохом, и я продолжал, не останавливаясь.

Ресницы ее дрогнули.

– Мы были как единое целое.

– Да, – честно признался он.

– Дышали вместе. Одним дыханием на двоих.

– Да.

– Как любовники, – уточнила она.

Лука не осмелился ей ответить.

Она замолчала, и он пошевелился, освобождая ее от своего тела, своих прикосновений. Он разрывался между страстным желанием стиснуть ее в объятьях и никуда не отпускать и страхом, что он ей противен. Но чуть только он отклонился от нее, ее жадные пальцы вцепились ему в спину.

– Не уходи, – попросила она без тени смущения. – Я чувствую, как ты согреваешь меня. Как возвращаешь мне жизнь. Останься.

– Почти рассвело, – отозвался он. – Поверить не могу, что ты встретишь сегодняшний день.

– Ты спас меня, – сказала Ишрак. – Высосал яд, согрел меня, дышал за меня. Ты вернул меня к жизни, когда остальные решили, что я мертва.

Он зарделся, словно мальчишка.

– Думаю, да.

– Тогда я – твоя, – объявила Ишрак без всякого кокетства. – Я у тебя в долгу. Ты спас мне жизнь.

– Я хочу тебя, – выпалил он, не соображая, что говорит. – Я – твой, если ты того пожелаешь.

– Оставайся до утра, – предложила она неожиданно, решительно, смело – а в ней все было решительным и смелым, – ничуть не стыдясь и ничуть не робея. – Оставайся со мной до рассвета, все утро, Лука. Пусть эта ночь станет нашей ночью. Мы будем вместе с тобою всю ночь – одну-единственную ночь, вырванную нами из лап смерти.

Лицо ее пламенело – побывав на самом краю между жизнью и смертью, она похоронила в глубокой могиле все представления о том, как подобает вести себя молодой девушке. Она впилась в его губы, развязала тунику, приложила его лицо к своей холодной груди, чтобы он согрел ее – всю, целиком. Они сбросили одежду, они ласкали и познавали друг друга упоительно, наобум, хаотично, словно беззаботно резвящиеся звереныши, предающиеся чарующей и восхитительной любви. Лука, обнаженный, мускулистый, аркой навис над ней, и она притянула его к себе, обхватила его, и он сжал ее в объятиях, и почувствовал, как трепещет ее тело в волне невыразимого восторга; он поцеловал ее – глубоко, словно снова хотел вдохнуть в нее воздух, и тела их сплелись в единое, нерасторжимое целое. Но даже сейчас, когда он твердо и несомненно знал, что любит ее, любит так, как никогда еще никого не любил, он крепился изо всех сил, чтобы не признаться ей в этом.

Затем они укутались в теплое одеяло и заснули.

* * *

Фрейзе колошматил ладонью в дубовую дверь, пока ноги его отбивали отчаянную плясовую.

– Впустите нас, ради Христа! – вопил он. – Мы удираем от танцоров! Мы поможем вам защитить от них деревню. Но и вы помогите нам. Мы пропали, если вы нас не впустите!

Изольда оглянулась – плясуны под предводительством скрипача и барабанщика миновали последний изгиб петляющей с обрыва дороги и приближались к мосту.

– Они на подходе, – выдохнула она и подпрыгнула, пританцовывая. – Они почти на мосту.

– Вы христиане, – послышалось из-за ворот. – Вы пытаетесь обманом проникнуть в нашу деревню!

Фрейзе посмотрел на Изольду расширенными от ужаса глазами.

– Разумеется, мы христиане, – ошарашенно закричал он. – Во имя Иисуса Христа, откройте ворота!

– И что потом? – горько посетовал голос по ту сторону ворот. – Вы надругаетесь над нашими женщинами и вырвете детей из их рук?

– Господи Боже мой! – завопил Фрейзе. – По-вашему, я похож на изувера? Или все-таки на околдованного злыми чарами горемыку, которому требуется укрытие и помощь?

– А откуда нам знать, кто за вами гонится?

– Так разуйте глаза и посмотрите! – взревел Фрейзе, вне себя от обиды и злости. – На свору одержимых бесами танцоров, распространяющих заразу, куда бы они ни пришли. Они вот-вот схватят меня и эту леди и заставят танцевать, пока мы не умрем. Если есть в вас хоть капля сострадания, впустите нас.

– Нет во мне никакого сострадания. И ворота я вам не открою, – буркнул голос, но не очень уверенно.

Фрейзе повалился на каменные ступени.

– Ну хоть приотворите их и впустите леди, – взмолился он. – Бросьте меня здесь. У страха глаза велики, мне ли этого не знать. Так тому и быть – пусть они заберут меня. Но спасите даму! Это Изольда, леди из Лукретили, а я ее самый верный и самый преданный рыцарь. Я умру ради нее. Прошу вас. Впустите ее, и я уведу танцоров за собой, прочь от вашей деревни, но, ради Бога, защитите ее.

Наступила тишина. Существо, все то время, пока Фрейзе то бранился, то слезно взывал к милосердию, пребывавшее в молчании, обратило к Фрейзе круглое громадное лицо и взглянуло на него ясными глазами. Оно задумчиво кивнуло, словно осмысляя полученные только что важные знания.

– Чего тебе? – набросился на него Фрейзе, разъяренный из-за страха за Изольду. – О чем ты там думаешь? Чего молчишь?

Отступив на шаг от ворот, Существо вздохнуло полной грудью и – заговорило. Фрейзе впервые услышал его голос – звучный, проникновенный, сочный, как мерно гудящий колокол. И заговорило оно на языке, совершенно неизвестном Фрейзе:

– 

Оглушающая тишина пала по ту сторону ворот. Танцоры ступили на мост и, вертясь и кривляясь, приближались все ближе и ближе. Скрипач понимающе ухмылялся, танцоры кружили, тамбурин отстукивал магический завораживающий ритм. Фрейзе и Изольда попались в ловушку: впереди – танцоры, позади – закрытые на засов ворота, бежать некуда, еще немного, и их схватят, беспомощных, как детей.