Те же самые буквы, что Фрейзе заметил на голове крохотной ящерки, выскользнувшей из стеклянного колпака в доме алхимиков, золотом сияли на лбу диковинного создания – ЭМЕТ.

Чуткое сердце Фрейзе защемило от жалости, былые страхи вмиг улетучились.

– Я заметил тебя у окна, – затараторил он. – Ты нас спас прошлой ночью. Спасибо тебе. И я пришел сказать, что надвигается беда. Здесь вам находиться небезопасно.

Он оглянулся: детишки подняли черные головки, и в немигающих глазах их, уставленных на него, засветилась надежда.

– Я вернусь, – горло у Фрейзе сжалось, каждое слово выходило с трудом. – Я вернусь за вами.

Он протянул руки к двум малышам, сидящим у самых его ног.

– А вас я заберу прямо сейчас.

Не проронив ни слова, словно дав обет молчания, они позволили поднять себя, и Фрейзе, зажав их под мышками, осторожно спустился по лестнице, миновал тайник, пересек спальню и сошел на первый этаж. Жена раввина наблюдала, как он поставил детишек на подоконник, протиснулся между ними и спрыгнул вниз. В молчании не сводила она с него глаз, пока он сажал одного ребенка позади Изольды, другого – позади Ишрак и накрывал их полами плащей. И только когда Фрейзе взгромоздился на Руфино, она гулко захлопнула ставни.


Ворота стояли распахнуты настежь: от кого защищать деревню, если в ней гостит сам лорд Варгартен? Стоило ему только пожелать, и деревню сровняют с землей. Ни о какой защите и речи идти не могло. Ишрак и Изольда ехали вместе, позади них, на Руфино, скакал Фрейзе. Солдаты проводили их равнодушным взглядом. Ишрак, почувствовав, как вцепились в нее крохотные детские ручки, пришпорила коня. Фрейзе обернулся. Все ставни захлопнуты, все двери на засове. И тишина. Кричи – не докричишься, подумал он, град обреченный, пораженный чумой.

Проскакав через ворота, они взобрались на холм, проехали по каменистой тропе через лес и, выбравшись на ровную дорогу, пустили коней в галоп.

– Только бы на скрипача не наткнуться, – пожаловалась Изольда.

– Думаю, теперь он над тобой не властен, – успокоила ее Ишрак. – На самом деле это торговец внушил тебе, что башмачки заставляют тебя танцевать.

– Но я чувствовала, как они отбивают такт под музыку.

– Игра воображения, козни торговца. Его нанял Джорджо: он приказал убить меня, избавиться от тебя и украсть меч.

– Он тебя отравил? – возмутилась Изольда. – По приказанию моего брата?

Лицо ее потемнело от гнева.

– Этого я ему никогда не прощу. Конечно, мы с ним враги, я поклялась отнять у него мои земли, но опуститься до того, чтобы одурманить тебя! Ты ведь могла умереть! Мы обе могли умереть. Он поплатится за это головой.

Ишрак поведала подруге, как лишилась сознания и погрузилась в глубокий сон, похожий на смерть, поведала, как Лука вывел ее из забытья. Она не уточнила, как он это сделал, не упомянула о ночи их безумной страсти, ночи наслаждения друг другом. Никому и никогда, подумала Ишрак, не расскажет она об этом; она наложит печать на уста Луки, она запретит самой себе вспоминать об этом. Это сон, убеждала она себя, видение, наподобие тех, что случаются у находящихся между жизнью и смертью, – слишком удивительное, слишком заповедное, чтобы делиться им с кем бы то ни было.

– Он тебя обнимал? – спросила Изольда.

Ишрак искоса взглянула на подругу – уж не ревнует ли она? Но Изольда не ревновала. Слишком близко обе они соприкоснулись со смертью, чтобы вынашивать подобные мелочные обиды.

– Он отогрел меня, – ответила Ишрак. – Вдохнул в меня жизнь. Да-да, именно так – он дышал за меня.

– Слава Богу, что Лука оказался рядом и знал, что делать! – воскликнула Изольда. – Представить страшно, что произошло бы, не переверни он вверх дном гостиницу в поисках тебя.

– Лука и Фрейзе спасли нас. Мы обязаны им своими жизнями.

– А еще я обязана жизнью Раду-бею, – смущенно призналась Изольда.

– Не может быть! – опешила Ишрак. – Ему-то что здесь понадобилось?

Не таясь, рассказала Изольда, как Раду-бей появился в деревне, как избавил ее от красных башмачков, как взмахнул своим скимитаром и, кружа, опустил его на башмачки, как разрезавший воздух меч обдал ее стальным дыханием, и как пробежал по ее лодыжкам прохладный ветерок, когда башмачки упали с ее ног.

– Он просто перерезал их и ушел? – растерялась Ишрак. – Не объяснил, что он тут делает? Не завел разговоров ни о фальшивом золоте, ни об отце Луки, пребывающем в рабстве?

– Нет… Наверное, надо было самой его расспросить. Но разум мой помутился, мне было не по себе. Он был такой… – Изольда запнулась.

– Какой такой?

– Величественный, – оробела Изольда, не в силах подобрать слова, чтобы описать исходившее от Раду-бея могущество. О том, что Раду-бей сказал о ее отце – о его переходе в мусульманскую веру и женитьбе на матери Ишрак, она умолчала. Умолчала она и о своей гневной отповеди оттоману. Ум ее заходил за разум – отец знал, что они с Ишрак сводные сестры, но никому об этом не сказал. И как тогда признаться Ишрак? И кем она, Изольда, в таком случае была своему отцу, а он – ей, если даже ей он не раскрыл этой тайны? И как теперь быть, когда отец умер и ни словом не обмолвился, что у него есть еще одна дочь? Ни слова не сказал, намеревался ли он сделать ее сонаследницей? Естественно, если Ишрак – законная преемница лорда Лукретили, Изольда не может самолично претендовать на замок. Ни при каких обстоятельствах не обездолит она Ишрак. С другой стороны, она ясно понимала, что никому не сможет отдать Лукретили, даже Ишрак.

– Но что он тут делал? – недоумевала Ишрак. – Как думаешь, не гнался ли он за нами? Может, он выслеживает Луку в надежде отбить его у милорда и Ордена Тьмы?

– В деревне сказали, он торговец, – поравнялся с ними Фрейзе.

– Слабо верится, – криво ухмыльнулась Ишрак. – Когда мы впервые повстречали его, на этой его великолепной галере, он нисколько не походил на купца. Он заявил, что изучает границы Оттоманской империи по старинным картам. Возможно, он занимается тем же, только теперь перебрался на сушу.

– Шпионит? – предположила Изольда. – Очевидно, оттоманы собираются двинуться с востока и захватить все эти города и деревни. Они надеются полонить весь христианский мир. Он так и сказал. Их армия совсем скоро будет здесь, если мы их не остановим. Возможно, Раду-бей вынюхивал, как обстоят дела. Он рассказывал, что вскоре они двинутся на Рим.

Ишрак кивнула:

– Естественно, они спят и видят себя в Риме. Теперь, когда Константинополь в их руках, им не терпится покорить Рим. Что это, как не знамение конца света!

– Он знает графа Влада, – понизила голос Изольда.

– Разумеется! Граф – почти единственный, у кого есть армия, способная противостоять оттоманскому нашествию.

– Он с такой ненавистью произнес его имя…

– Неужели? Раду-бей предупреждал меня в Пикколо, чтобы я остерегалась человека, похожего на него как две капли воды, как брат-близнец.

– Предлагаю ускориться, – встрял в их беседу Фрейзе. Мысли о Луке, оставшемся в деревне, не давали ему покоя, ему хотелось поскорее вернуться и забрать его оттуда.

Попросив детишек держаться покрепче, девушки погнали коней по пыльной дороге. Вскоре, к невыразимой радости Фрейзе, показались громоздящиеся друг на друге крыши Маутхаузена и городские ворота.

– Прибыли, – выдохнул он. – Никогда бы не подумал, что снова буду рад видеть эту жалкую гостиницу. Господи, прошу Тебя, когда я вернусь, пусть меня поджидает здесь сытный обед.


Хозяйка гостиницы, лишь немногим ранее вернувшаяся домой на еле-еле передвигающихся ногах, отправилась отдыхать, и бразды правления перешли к ее дочери, которая прибыла в город с расположенной неподалеку фермы.

Девушки, утомленные дорогой, подъехали к конюшне и спустились с коней.

– Я за Лукой и братом Пьетро. До встречи! – сказал Фрейзе, разворачивая своего скакуна.

– До встречи! – улыбнулась ему Ишрак. – Пока все мы не окажемся под одной крышей, у меня душа будет не на месте.

– А у меня душе покоя не будет, пока мы не уедем отсюда куда подальше, – вздохнула Изольда.

– И у меня душу так и тянет, – вздохнул Фрейзе. – Было бы гораздо лучше, если бы мы отправились домой и дожидались бы конца света в неге и довольстве в своих собственных постелях.

Изольда рассмеялась.

– С Богом! – напутствовала она Фрейзе, протянула руки к ребенку и ссадила его с седла.

Конюх, заметив детей, подпрыгнул как ошпаренный.

– Сомневаюсь, чтоб хозяйка разрешила им зайти в дом, – буркнул он, беря коней под уздцы. – Пойду доложу ей.

Он постучал в дверь кухни и перекинулся парой слов с молодой женщиной, раскрасневшейся от стряпни, с аккуратно уложенными волосами, заколотыми шпильками.

– Кто это такие? – Хозяйская дочь вышла во двор и, подбоченясь, разглядывала лица детей. Младший мальчик втянул голову в плечи и схватил за руку Ишрак.

– Деревенские ребятишки, – объяснила Изольда. – Мы взяли их под опеку. Пока лорд Варгартен и его люди осаждают деревню, детишкам лучше побыть с нами.

Женщина скорчила презрительную гримасу:

– Евреи.

Ишрак откинула капюшон, развязала тугой платок, и хозяйкина дочь увидели ее смуглое, цвета зрелых оливок лицо и черные, как ночное небо, волосы, водопадом хлынувшие на плечи.

– Моя мать была арабкой, – сказала Ишрак с вызовом. – И что с того?

Женщина конфузливо потопталась на месте и уныло промямлила:

– Моя мать приняла вас и вашу попутчицу с распростертыми объятиями. Но эти дети… Они наверняка заразные… Эти люди – они все покрыты скверными болячками.

– Никакие они не заразные, – возразила Изольда. – Я – леди из Лукретили, и я беру этих детей под свое покровительство. Я дам им кров и пищу. Когда в деревне все поутихнет, они смогут вернуться к своим семьям. Надеюсь, ты приготовишь нам вкусный обед – и моим друзьям, когда они вернутся, и этим детям. Мы щедро заплатим тебе за беспокойство, а утром я переговорю с твоей матерью. Мы с ней прошли и огонь, и воду. Уверена, она меня поймет.

– Но вы-то, вы ничего не понимаете! – уперлась молодая женщина. – Нам запрещено помогать им, даже если нам этого хочется. Запрещено пускать их в наши жилища. Ради их же блага. Мы должны жить порознь.

– Ваша мать наглухо закрылась в доме, чтобы спастись от танцевальной чумы, но это ей нисколько не помогло, – вмешалась Ишрак. – Она оказалась ничем не лучше плясунов. Недужных надо лечить, за душевнобольными – присматривать, а о детях – не важно, чьих они родителей, – заботиться. Это прописные истины для любого, кто считает себя человеком.

– На кухню я их не пущу.

Изольда величественно вскинула брови.

– Само собой, нет. Они же не слуги, выпрашивающие у стола подачки. Они – мои гости. Им нечего делать на кухне. И если я, леди из Лукретили, поручусь за них, уверена, им не откажут в радушии.

– Хорошо, – скрепя сердце согласилась молодая хозяйка. – Но если б вы пожили бок о бок с этими евреями – богатыми, процветающими, распявшими Господа нашего Иисуса Христа, – вы бы так не говорили.

– Они же просто дети! – возмутилась Ишрак. – Дети ни в чем не повинных людей! Как можно попрекать людей за содеянное их предками тысячу лет назад!

– Быть такого не может! – встрепенулся конюший. – Что значит – тысячу лет назад? А послушай нашего священника, так это чуть ли не вчера произошло.

Ишрак задумчиво оглядела его с головы до ног.

– С тех пор прошло более тысячи лет, и более тысячи лет евреи подвергаются гонениям. И произошло это за тысячи миль отсюда. Ты не знаешь об этом?

– В Святой земле! – взорвался конюший. – Да все я прекрасно знаю. Не я ли отправился в крестовый поход, как только лорд Варгартен призвал нас? Не я ли устремился в Иерусалим вместе со своими друзьями?

– А добрались вы всего лишь до Амштеттена, – насмешливо поддела его хозяйская дочь. – Напали на синагогу, перерезали всех евреев и украли их богатства.

– Крестовый поход – это война с неверными, – горделиво выпятил подбородок конюх. – И не важно, где она происходит, здесь или в Святой земле. Она везде угодна Богу. И все грехи мои в этой войне прощены. Амштеттен или Иерусалим – для Отца Небесного все едино. Благословенная работа – убивать евреев или арабов, всех, кто не исповедует истинную веру.

– Нет, Ему не все едино, – яростно опровергла его слова Изольда, дочь рыцаря-крестоносца. – Огромная разница, где все происходит.

– И с чего ты решил, что именно твоя вера – истинная? – сверкнула глазами Ишрак. – Библия и у евреев, и у христиан одна, а Иисус Христос упоминается и в Коране.

Конюший и молодая женщина застыли, не зная, что сказать.

– Так говорит священник, – подала наконец голос молодая хозяйка. – Йозеф просто повторяет за ним.

* * *

А в еврейской деревушке лорд Варгартен завершил трапезу, выхлебал кувшин вина и поманил к себе раввина.

– Отведу-ка я своих парней домой, пока они совсем не распоясались, – милостиво предложил он. – Так что вылезайте из своих подполов и не тряситесь, как овечий хвост. Однако, как ты понимаешь, надо бы их чем-нибудь улестить.