Самид Агаев - Дороги хаджа

Французы обошли Малую Азию берегом моря. Через Смирну, Эфес и Лаодикею. Им пришлось переходить через горы, где они подвергались нападениям турок. Из двух армий в Палестину прибыло лишь несколько отрядов рыцарей. В Иерусалиме под влиянием короля они совершили поход против Дамаска, закончившийся полной неудачей и вскоре после этого вернулись в Европу.

Монах проспал весь следующий день и проснулся лишь к вечеру.

– Эй, на палубе, – хрипло сказал он, – скоро ли рассвет?

Егор, созерцавший сереющий берег, удивленно оглянулся.

– Однако, крепок твой сон монах, я уже не чаял тебя добудиться.

– Ну что ты, – откашлявшись, сказал Фома, – так, прикорнул малость, с устатку. Дорога долгая была. А что, скоро ли Дербент?

– Дербент ты уже проспал, друг мой.

– Как это проспал – не поверил Фома, – иди врать.

– Я так полагаю, что ночью ты бодрствовал. Но утром, когда я проснулся, ты так храпел, что матросы не слышали приказов капитана.

– Иди врать, – повторил Фома.

– И мы не сбились с курса лишь благодаря тому, что ветер сносил твой храп иногда в сторону.

– Насмешничать вздумал, – сердито сказал Фома. – Лучше скажи, какая следующая остановка.

– Следующая остановка – Баку, затем Энзели, конечная.

– Пить хочется, – пожаловался монах, – вина-то не осталось. Башка трещит.

– Ты меня спрашиваешь? – поинтересовался Егорка.

– Нет, просто вслух размышляю, – Фома пнул ногой пустой бочонок из-под вина.

Свободный от содержимого бочонок завертелся от удара.

– Ты хочешь еще вина? – удивился Егорка. – Я решил, что ты напился вина на всю оставшуюся жизнь. Ведь в этом сосуде было немало.

– Ты не ошибся. Но не один я пил, а с тобой.

– Что, долг платежом красен? – спросил Егорка. – Настало время мне тебя вином потчевать?

– А у тебя есть вино? – с надеждой спросил Фома.

– Нет, но я сейчас его раздобуду.

– Как это возможно здесь, посреди водной пустыни. Вот если бы к берегу пристали.

– Ты забыл, что мы на торговом корабле плывем, – улыбнулся Егор.

– Так корабль басурманский. Они же вина не пьют, – в отчаянии сказал монах.

Егорка, ни слова более не говоря, ушел и вскоре вернулся, неся объемный глиняный кувшин.

– Благодетель! – воскликнул Фома.

Он схватил кувшин, нежно погладил его бока и сломал печать, закупоривавшую горлышко.

– Командир продал вино с условием не пить на глазах у команды, – сказал Егорка.

– Уважим капитана, – отозвался Фома.

Он разлил вино по кружкам, прикрывая действие рукой.

– Скоро стемнеет, и можно будет не прятаться.

В ногах катался пустой бочонок. Егорка поставил его на попа и недоверчиво спросил.

– Неужели ты, в самом деле, все выпил?

– Нет, я его за борт лил. Что за глупые вопросы, конечно, выпил.

– Однако, силен ты по этой части, монах.

– Твое здоровье, – сказал Фома.

Егорка выпил и вспомнил кое-что.

– Послушай, – сказал он, – у христиан сейчас, кажется, пост.

– Верно, – подтвердил монах, утирая губы рукавом.

– Зачем же ты пост нарушаешь, скоромное ешь, вино пьешь.

Вместо ответа Фома рассказал притчу.

Притча

– Давно это было, еще во времена Римской империи. Как-то один христианин во время поста поднялся на гору, подальше от соблазнов и сидел там, в одиночестве, чистый в своих помыслах, благословляя бога за то, что принял его в свое лоно. Как вдруг увидал рядом благообразного седого старца. И спросил тот старец:

– Почему ты здесь сидишь без видимого дела и смотришь в даль просветленным взглядом?

– Потому, господин, что нахожусь я на стоянии, – отвечал ему христианин, – то есть пощусь я. Потому и удалился я от людей и мирских соблазнов.

И сказал ему тот человек

– Не умеете вы поститься Богу, и пост, который вы совершаете – бесполезен.

– Почему, господин, говоришь такое? – возмутился христианин.

– А потому так говорю, что пост, который как вам кажется, вы соблюдаете – не есть истинный пост, но я научу тебя посту, который есть совершенный и угоден Богу. Слушай же меня – Бог не хочет такого суетного поста, ибо, постясь, таким образом, воздерживаясь от скоромного и прочего, в течение сорока дней, а потом, наверстывая упущенное, вы не совершаете правды. Поститься Богу надо следующим постом – не лукавствуй в жизни, но служи Богу чистым сердцем, соблюдай его заповеди, ходи в его повелениях и не допускай ни похоти, ни злого желания в сердце своем. Веруй в Бога, и, если исполнишь это, и будешь иметь страх божий, и удержишься от всякого злого дела, то будешь жить с Богом. И только так ты совершишь великий и угодный Богу пост. А эти все внешние проявления поста ему не нужны.

Вот так то, – закончил Фома, – вот за это давай и выпьем.

– Справедливо, – согласился Егорка, – только мне не наливай.

– Что так?

– Да спать я собираюсь, что же мне напиваться перед сном, продукт переводить.

– Так что же мне опять в одиночку пить, – огорчился монах.

– А ты тоже спать ложись, – посоветовал Егор.

– Так я проснулся недавно.

– Ну, брат, извини, не совпали мы с тобой в привычках.

– Ну, ладно, спи, – вздохнул Фома, – а я тут пригляжу, вещи покараулю.

– Знал я одного такого, – ворчал Егорка, пытаясь поудобнее устроиться на деревянной скамейке. – Все время твердил, что он непьющий, а пил постоянно. И в пост у него всегда оправдания находились, как у тебя. И все норовил какую-то подходящую фразу из Корана произнести.

– Из Корана, он, что мусульманин был?

– Был и есть. Надеюсь находиться в добром здравии.

– Ну что же, мусульмане тоже люди, и пост блюдут. А тот, о котором ты говоришь, судя по всему, неглупый человек.

– Это точно, – подтвердил Егорка и надолго замолчал.

Фома не стал докучать ему разговором. Он устроился вполоборота к кораблю, лицом к берегу, к горам, мимо которых плавно скользил корабль. Так было спокойнее на душе, не так страшно во всяком случае. Поскольку скоро совершенно стемнело, монах мог подливать себе вино в чашку, не опасаясь упрека со стороны капитана. В отличие от вчерашней ночи, сегодняшняя ночь была пасмурной. В прорехах туч, которые гнал небесный ветер, то и дело показывалась луна, но вскоре небеса закрылись совершенно. Корабль продолжал скользить, держась каких-то ведомых лишь рулевому ориентиров. Ночь сгустилась, и берег пропал из виду. Фома вдруг вообразил себя, сидящим на каком-то неземном судне, плывущем между небом и землей. Поскольку, как объяснил ему попутчик, человек плывя по морю, находится в пограничном состоянии между жизнью и смертью. И от осознания этого факта, монаху стало не по себе. Он стал нарочито громко вздыхать, стукать чашкой, словом, шуметь, надеясь разбудить попутчика. Однако тот через некоторое время совершенно бодрым голосом произнес

– Уймись, я не сплю.

– Так давай поговорим, коль ты не спишь, – воскликнул обрадованный Фома. – Поднимайся, давай выпьем.

Теперь уже вздохнул Егорка. Зевнул безнадежно, и огорченно сказал:

– Сон убежал.

– Так это же хорошо, – обрадовался монах, – посидим, поговорим.

– О чем говорить-то?

– Ну, скажем, не хочешь ли ты принять веру нашу, христианскую, истинную.

– Нет, не хочу, – равнодушно ответил Егорка.

– А почему не хочешь. Чем она тебе не глянется?

– Я не говорил, что не глянется. Просто я рожден в вере своих отцов. Негоже изменять ей? Нехорошо это.

– Так все изменили. Вся Русь крестилась вон еще когда.

– Пусть, а я один не буду.

– Против воли народа идешь. Нехорошо это, – укоризненно сказал монах.

– Сдается мне, что выбор веры – это дело добровольное, – зевая, сказал Егорка. Передернув плечами, заметил, – что-то зябко стало.

– А ты выпей, – предложил Фома, – и согреешься.

– Ладно, – согласился Егорка, – давай выпьем.

Приняв чашу, он поглядел на небо и сказал:

– Но, если пойдет дождь, вином мы не спасемся.

Тут же, словно на небесах ждали его слов, стали падать редкие, но крупные капли.

– Это ты виноват, – укорил монах, роясь в своем мешке, – тут у меня хламида, укрыться, если надолго зарядит.

– Почему это я виноват. Дождь давно собирался.

– Собираться-то он собирался, а после твоих слов, закапал. Потому что Господь все видит, после твоих слов он пролил дождь.

– Зачем же ему так поступать, али смысл есть какой.

– Есть, – воскликнул монах, – и великий смысл есть в этом.

Пафос его слов сказал Егорке, что монах уже изрядно пьян, и лучше с ним не спорить, но он не удержался:

– В чем же смысл дождя?

– Он тебя в неверии упрекает.

– Допустим, что меня он корит дождем, но за что же страдаешь ты – христианин?

– А я в этом участвую, – сказал монах, и, впав в преувеличение, добавил, – я орудие его промысла.

После этих слов Егорка убедился, что лучше с ним не спорить и перешел на личности.

– А что это ты монах, – спросил он, – взялся меня вдруг в веру свою обращать? Стоит ли тебе отвлекаться от своей миссии.

– А я не отвлекаюсь, – простодушно ответил Фома, – это входит в мои обязанности. Ты правильно употребил слово. Ибо предназначение мое – есть миссия, возложенная на меня – обращать людей в Христову веру.

– За это и выпьем, – предложил мировую Егорка и попал в точку.

Монах обрадовано закивал и надолго припал к своей чашке. Осушив кружку, он проникновенным голосом спросил:

– Так что сын мой, готов ли ты принять веру истинную?

Егорка, не ожидавший такого оборота, опешил.

– Постой, постой, – сказал он, – осади назад, нельзя же так сразу. Надо подготовить человека. Ты объясни мне, что к чему. И чем твоя вера лучше моей, а я взвешу все за и против и скажу, что думаю. Вот ты мне объясни, почему Русь приняла веру Христову, а не Мухаммада, скажем, или иудейскую. Насколько мне разъяснил мой товарищ, которому я волей своей обязан, заповеди то, и там, и там имеются. И мало чем друг от друга отличаются. И там не убий, и здесь не укради. И там не возжелай жены ближнего своего, и здесь почитай родителей своих. Путаница в моей голове происходит. Что скажешь?

– Это тот товарищ, что пост не соблюдает и вино в пост пьет?

– Именно он, только пост он блюдет так, как ты сказал – чистотой сердца и помыслов своих.

– То есть ты предлагаешь мне с ним в полемику заочную вступить?

– Если мне выпадет свидеться с ним, я передам ему твои слова, а тебе ответ, если в свою очередь, с тобой доведется еще раз встретиться.

– Ну что же, – воодушевился монах, – я готов, слушай.

– Когда князь Владимир объявил о намерении выбрать новую веру для Руси, – начал Фома, – он позвал к себе представителей трех религий: христианской, магометанской и иудейской. Послы прибыли, и каждый из них стал восхвалять свою веру.

– А почему вообще надо было отказываться от веры наших отцов? – спросил Егорка. – Кому она мешала, и какой в этом был смысл.

– Мешать, она никому не мешала, – ответил монах, – но смысл в этом был. Политика – вот главный смысл. Нельзя же было иметь дело с Византией, Францией, и другими государствами, исповедуя язычество. Надо было иметь общие интересы с другими монархами. Так сказать, родство душ. Удовлетворил тебя мой ответ?

– Нет, не удовлетворил, – буркнул Егорка, – но ты все равно рассказывай. Послушаю из любопытства.

– Итак, первым выступил магометанский священник. Расписывал в красках все преимущества своей веры. Особенно пленили князя Владимира прелести мусульманского рая, – вечнозеленые сады, вечнодевственные девы и родники, бьющие вином. Потом, правда, выяснилось, что при жизни вино пить нельзя, а только там, в загробной жизни. И князь поскучнел: «Веселье Руси – есть питие, – сказал он, – как же ты предлагаешь мне таким лишениям подвергнуть народ свой». Ну, а когда выяснилось, что еще обрезание надо делать, тут князь наотрез отказался и велел булгарину возвращаться восвояси.

Следующим говорил иудей. Князь Владимир выслушал все, что рассказал иудей, затем спросил: «Где ваша земля?» Раввин сказал: «Наша родина – Иудея, но мы не живет там, мы вынуждены скитаться по миру». «Отчего вам не живется в отчем краю? – спросил князь». «Бог в гневе своем рассредоточил нас, – горестно ответил иудей». Тогда князь сказал: «Так как же вы, наказанные своим Господом, имеете дух призывать в свою веру. Нешто вы хотите, чтобы русских постигла та же участь? Нет, не такой доли хочу я своему народу». И отправил иудея восвояси.

Сделав паузу, словно припоминая упущенную деталь, монах добавил:

– Да, еще выяснилось, что у них тоже делают обрезание.

– Конечно, с этим Володя согласиться никак не мог, – заметил Егорка.

– Что, – встрепенулся Фома, – какой Володя?

– Князь.