– А-а, – монах подозрительно посмотрел на Егора, – для кого Володя, а для кого Владимир Красное солнышко. Что это за фамильярность, ишь, Володя, – не унимался монах, – для жены своей, может и Володя, а хотя я не уверен, а для тебя – Владимир Красное солнышко.

– Ладно, остынь, – миролюбиво посоветовал Егор, – что ты взъелся?

– А что как не остыну, – воинственно воскликнул монах, – тогда как?

– А не остынешь, тогда в море тебя сброшу, – пригрозил Егорка, – будешь рыб в христианство обращать. Как Иона, – добавил Егор, выказывая знакомство с христианской мифологией.

Угроза возымела действие. Монах умолк, но еще некоторое время энергично двигался, ерзал, словно всем своим видом, показывая, что ему не легко успокоиться и взять себя в руки. В это время рулевой сказал капитану, стоявшему рядом с ним:

– Сейчас подерутся, не надо было разрешать им пить вино.

– Ничего, – обронил капитан, бросив взгляд на корму – эти русские всегда так, сначала пьют, потом дерутся, потом обнимаются.

Словно в подтверждение его слов, Фома стал хлопать товарища по плечу, говоря:

– Ничего, я на тебя не сержусь.

Но продолжать разговор не торопился, пока Егор не спросил:

– Чего там дальше было.

– Так тебе интересно? – спросил Фома. – Хочешь, чтобы я рассказывал?

– Интересно не интересно, все равно делать нечего, валяй дальше.

Пропустив последние слова, мимо ушей, монах продолжил свой рассказ.

– Третьим выступил греческий философ.

– Философ? – удивился Егор.

– Философ, – повторил Фома.

– А почему философ?

– А почему нет, по-твоему, философ не может быть христианским проповедником?

– Может, – нехотя ответил Егорка. – Хотя здесь что-то не сходится.

– Выступил греческий философ, – нарочито повторил Фома, – стал рассказывать о христианской вере: о сотворении мира, о грехопадении Адама и Евы, о вселенском потопе, о мучениях Христа, о добре и зле. О том, что бедным, сирым и убогим уготована небесная обитель. Блажены нищие духом, ибо их есть царствие небесное, о возмездии за грехи, о нагорной проповеди, о заповедях христовых, о непротивлении злу насилием, о том, что, если ударят тебя по левой щеке, надо подставить правую. Обрадовался князь, воскликнул:

– Вот истинная вера, ее мы приемлем, и повелел креститься своему народу.

– Так вот, где собака зарыта! – воскликнул Егор.

– Какая собака, где зарыта? – недоуменно спросил монах.

– Князю была нужна религия рабов – поэтому он и выбрал христианство. Ударили тебя по одной щеке, подставь другую. Непротивление злу насилием. Что это как не религия, воспитывающая рабскую психологию. Христос страдал и нам велел. Мучайся, терпи и главное, не сопротивляйся. Мусульманина нельзя оскорбить и не поплатиться за это, а христианина можно, и он должен быть доволен собой, оттого, что не ответил, но подставил другую щеку. Если убьют мусульманина, за него станет весь род, вся община. А если убьют христианина – то ему скажут – терпи, смирись. Бог терпел и нам велел. Поэтому в Аравии нельзя было безнаказанно трогать человека. А если ты убьешь иудея, то они найдут тебя на краю света, всю жизнь будут искать, но отомстят.

Монах от неожиданности опешил, но возразил

– Здесь ты не прав.

– Не прав, так скажи в чем, – предложил Егор.

Фома задумался, но как это часто бывает, в нужный момент ничего подходящего на ум не пришло, и он сказал.

– Зато вы, язычники, приносили человеческие жертвы своим богам.

– Не знаю, не слышал, может, когда-то, где-то и было, но на моей памяти ничего такого не происходило. И родители мои не помнят, я у них спрашивал. Болтовня все это. Я тебе так скажу, монах. Находясь между жизнью и смертью,…

– Не надо напоминать мне об этом, – попросил Фома.

– В другом месте и в другое время я бы этого не сказал. Религия и вера, это разные вещи. Вера возвышает человека, я верю в своих богов, и это мое частное дело. Это никого не касается, кроме меня. А религия дело общественное, то есть людям есть дело до того, в кого ты веруешь, и как ты соблюдаешь религиозные установления. А ведь это несущественно. Бог ничего не сделает человеку от того, что он верит не в Христа, а в Магомета или в Иегову. Так же как родитель не наказывает малого неразумного дитяти оттого, что он не в силах объять своим разумом мир, и считает, что ветер дует, потому что деревья качаются, а не наоборот. По моему разумению, религия выполняет для власти две функции – не дает человеку оскотиниться, ибо во всех религиях определены понятия добра и зла, хороших и плохих поступков, что на мой взгляд – хорошо. И позволяет управлять народом с помощью духовных пастырей. Ведь это Христос сказал – отдай кесарю кесарево, а Богу – Богово. Только он не сказал, что человеку остается смирение и кротость, я полагаю.

– Давай не будем спорить, – неожиданно миролюбиво сказал монах, видя, что разговор принял неожиданный поворот, – чего нам делить с тобой. Я же на службе, понимаешь? Войди в мое положение.

– На какой еще службе?

– Миссионер я, поелику должен стараться обращать людей в нашу веру.

– Нет, Фома, не старайся, давай лучше при своих останемся. У меня твердые установки на сей счет. Я рожден многобожником и считаю это правильным, ибо коллективный разум справедливей единоличного. И поскольку я рожден в вере своих отцов, как бы ни хороша была другая, я ее не приму, ибо сие означать будет предательство предков. А это не по моей части.

– Предательство – это когда ты один, а когда вместе со всеми – это выбор.

– Насчет всех не скажу, у нас в волости только начальство – бояре да воеводы христиане, а остатний люд втайне все равно всем богам по отдельность молится.

– Если у тебя принципы, тогда конечно. Хотя, я не понимаю, что тебя не устраивает в христианстве.

– Прежде всего, меня не устраивает череда предательств, сопровождавшая арест и смерть Христа. Может ли обычный человек рассчитывать на поддержку общины, если главный критерий – страдание, искупление грехов и вознаграждение в загробной жизни.

– О каких предательств ты толкуешь?

– Ну, как же. История началась с того, что любимый ученик Христа – Иуда Искариот предал его за тридцатку. Петр трижды отрекся от него. Фома в нем усомнился. В момент ареста все его ученики разбежались, и мы о них ничего не слышим. Рядом с Христом только Матвий один, не самый первый его последователь. Религия, зародившаяся на подлости, предательствах. И кто ее распространяет по миру. Предатели апостолы, которые приобрели выгоду со смерти своего учителя.

– Откуда ты это все знаешь? – спросил пораженный монах.

– Я был скован одной цепью с греческим философом, – ответил Егор. – Он мне многое рассказал об этом. Он мне вообще многое рассказывал.

– Что, значит, скован цепью. В каком смысле?

– В прямом смысле этого слова. Я был скован с ним одной цепью.

– Если он был грек, значит – христианин – оживился монах.

– Да, и он многое рассказал мне об этом.

– Вот, видишь, – обрадовался монах, обретя неожиданного союзника.

– Не радуйся, он рассказывал, а не убеждал. Он был философ. Выводы он всегда предоставлял делать мне самому.

– Ну что ж, выпьем за познание мира в таком случае, – предложил монах. – Странно мне слышать, что он не предлагал тебе принять нашу веру.

– Я же говорю, что он был философ, не миссионер. Он был не на службе.

Фома рассмеялся.

– Так что не искушай меня. Оставь эти попытки, – сказал Егор.

– По-твоему я похож на змея? – неожиданно обиделся монах.

– Совсем не похож, змей он длинный и тонкий. А ты напротив – толстый и короткий.

– Я не свою внешность имел в виду. Я имел в виду библейского змея-искусителя. Разве ты не знаешь эту историю.

– Что-то слышал, краем уха, но если хочешь, расскажи.

– Хорошо, расскажу, но прежде должен заметить тебе, что я человек не толстый, а в меру упитанный, и не короткий, а среднего роста. А что касается истории про первородный грех, то она такова. Когда Бог сотворил землю и человека, он поселил его в эдемском саду, затем дал ему помощницу. Предупредил его, сказав – живи в саду, возделывай его, ешь плоды деревьев, лишь от дерева познания не ешь плодов, иначе умрешь. И вот в один день змей, воспользовавшись отсутствием Адама. Человека звали Адам.

– Я догадался.

– Обольстил помощницу.

– В каком смысле?

– Не в том, в каком ты подумал. Он уговорил ее сорвать плод с дерева познания. Убедив ее в том, что она не умрет. Она съела плод и дала Адаму.

– Дала Адаму?

– Дала Адаму съесть плод, – сердито сказал Фома. – После этого они вдруг узрели свою наготу и устыдились ее. То есть, они стали различать добро и зло.

– А что плохого в наготе? – спросил Егорка.

– Стыд.

– Ты женат? – спросил Егорка.

– Боже упаси, я же монах. Я дал обет безбрачия.

– Понятно, что было дальше?

– Бог гулял по эдемскому саду. Адам и Ева, услышав его шаги, убежали и спрятались. Бог стал звать Адама, а когда тот отозвался, спросил, мол, почему вы прячетесь от меня. Адам отвечал – мы стыдимся наготы своей. Тогда Бог понял, что они съели плоды запретного древа. Ева рассказала все, как было. И Бог проклял змея, а затем сказал Еве: «В болезни будешь рождать детей». Адаму сказал: «За то, что ослушался меня, проклята, будет земля за тебя, со скорбью будешь питаться с нее. В поте лица будешь добывать хлеб свой, до тех пор, пока не возвратишься в землю, из которой ты взят. Ибо прах ты, и в прах возвратишься». И сказал Господь: «Адам стал как один из нас, может различать добро и зло, как бы теперь не вкусил плодов дерева жизни и не стал жить вечно». И выслали его из сада эдемского. Вот такая история грехопадения Адама и изгнания его из рая.

– Суров твой бог, – сказал Егор. – Занимательная история. А теперь, послушай, монах, другую историю. В древней Греции жил философ Анаксимандр, так вот он сказал – Из чего произошли все вещи, в это они, погибая, обращаются, по требованию справедливости, ибо им приходится в определенном порядке времени претерпеть за свою нечестивость кару и возмездие.

– Любопытно. И что из этого следует?

– А разве ты не видишь связи?

– Нет.

– Это одна и та же идея. Разве ты не видишь? Все живое подвержено наказанию в виде тлена или смерти за то, что вопреки установленному мировому порядку вырвались из общего лона материи. Но это удается им лишь на некоторое время, гибель неизбежна.

– Не возьму в толк, на что ты намекаешь? – почему-то обиделся монах.

– Я не намекаю, говорю прямо. Это закон природы и к христианству имеет лишь косвенное отношение. Я не знаю, как давно существует твоя легенда, но Анаксимандр жил тысячу семьсот лет назад. Христос был распят тысячу двести тридцать с лишним лет назад.

– Хорошо, ты не намекаешь, ты говоришь прямо. Но что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что эта идея, существует в менее красочном виде, в древней греческой философии. Она говорит о том, что твоя басня о грехопадении Адама, лишь вариант непреложного закона. А если вариант, то значит, вариантов может быть сколько угодно. И все они имеют право на существование. То есть христианство не единственно возможное и правильное учение. А раз так, то и моя религия, исконно русская, имеет точно такое же право на существование.

– Если это закон, тогда почему в твоей религии нет подобной истории? – язвительно спросил монах.

– Я могу объяснить. Это просто. У нас, у русских людей, у славян суровые условия жизни.

– А причем здесь условия жизни? Что-то, брат, тебя не туда понесло.

– Это тебе так кажется. Грекам и иудеям не надо было тратить на свой быт столько сил, как славянам. Там и там тепло. И на деревьях растут плоды, которыми худо-бедно можно утолить голод. Поэтому у них оставалось время для духовного поиска. А нам не до этого, нам надо обогреть свое жилище, обустроить его от холодов. Думать о хлебе насущном. Все силы уходили на это. У нас на это просто не хватало времени. Потому что мы не праздные люди. А что делаете вы? Пересаживаете византийскую религию на русскую почву. Твой Христос говорит: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Взгляните на птиц небесных – они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец небесный питает их». Но согласись, Фома, если человек последует этому совету здесь на Руси, он замерзнет и помрет с голоду. Чем он будет кормить свою семью. Манной небесной? Или вы, священники, будете кормить их? Да вы сами смотрите, что прихожанин принесет вам в церковь. А разве вы в свободное от молитв время не заготовляете припасы на зиму? А? что ты так долго молчишь и не возражаешь?

– Что-то наш разговор принял нежелательный оборот, – сказал Фома, – может быть, сменим тему? – но тут же заявил. – Вот, ты, ерничаешь здесь, а Христос, между прочим, ходил по воде, аки посуху.