Самид Агаев - Дороги хаджа

– А молиться не пробовали?

– Чего ж не пробовали, – обиделся Фома, – мы и молимся, когда не работаем. Но вообще-то я переписчик.

– И что же ты переписываешь?

– Всякое, что дадут, то и переписываю. Жития святых, евангелия разные.

– Почему разные, их же, кажется четыре всего.

– Да нет, брат, их значительно больше. А ты, значит, в Ширван идешь?

– В Арран, если быть точнее.

– Арран, Ширван, мне все едино, – сказал монах, но тут же добавил, противореча себе, и, выказывая географические познания, – а чего же сюда пришел. Тебе же прямиком на Дербент сподручнее.

– Нет уж, – заявил Егорка, – один раз пошел, да в беду попал. Морем лучше. Сяду в порту на судно, да поплыву до Баку. А там прямиком на Байлакан.

– А я вот морем боюсь плыть, – посетовал монах. – Да деваться некуда. До Персии плыть надо. А на твоем месте, я бы так туда не рвался.

– Что так?

– Татарва там.

– Откуда тебе ведомо? – настороженно спросил Егор.

– А нам многое ведомо в отличие от мирян, – спокойно ответствовал Фома. – Я гляжу, много ты знаешь про те края, доводилось бывать?

– Жил я там, – ответил Егорка, – да жизнь моя не всегда была весела. Полтора года провел в рабстве. Хороший человек один выручил. По гроб жизни ему обязан.

– К нему, что ли идешь?

– К нему тоже. Сестра у меня в Нахичеване живет. Ты правду ли сказал про татар.

– Правду.

– Далеко ли до Астархана? – после короткой паузы поинтересовался Егорка.

– Сказывали недалече, к вечеру будем. Главное, чтобы в гавани судно попутное попалось. Бывает, что сидишь там неделю, пока не сядешь.

– Так ты бывал здесь?

– Нет. Братва рассказывала. В смысле братия. Ну, так как?

– Что как?

– Может, вместе пойдем? Нам почти по дороге. Выйдешь в Баку, а я поплыву дальше.

– Но ты, кажется, боишься плыть морем, – напомнил Егорка

– Это, верно, боюсь, – согласился Фома, – однако сушей, еще опасней. На море, по крайней мере, татарва не водится.

– А ты их видел, вообще?

– Бог миловал. Они как появились, так и исчезли.

– Почему говоришь – Бог миловал?

– Если бы я их видел, то с тобой бы сейчас не разговаривал. Те, кто их видел, либо уже в раю, либо в Татарии. Хотя в плен они не особо брали.

Беседуя, таким образом, путники, не договорившись ни о чем, тем не менее, продолжали идти вместе в одном направлении. К вечеру они, в самом деле, увидели мачты кораблей, стоявших в гавани. На многих из них, не смотря на поздний час, шла работа. Грузчики сновали по трапам с мешками, бочонками и ворохами шкур. Фома остановился возле одного судна и заговорил с капитаном, следящим за погрузкой, спрашивая, не возьмет ли он пассажиров. Тот, выслушав обращение, покачал головой.

– Кажись, не понял, – заметил Фома и перешел на греческий. Егорка, будучи когда-то скованным с греческим философом одной цепью, понимал все. Но капитан вновь покачал головой.

– Вот басурман, – в сердцах сказал Фома, – как ему растолковать-то?

Тогда за дело взялся Егорка, спросив, куда тот держит путь. Капитан, с ленивым любопытством глядя на славянина, свободно изъяснявшегося по-тюркски, охотно назвал все пункты следования. Судно совершало каботажное плавание вдоль западного побережья Каспия, заходя во все порты.

– Возьмешь пассажиров? – спросил Егорка.

– Каюта у меня только одна, да я в ней сплю – ответил капитан.

– Это ничего, мы на палубе посидим.

– Можно, – согласился капитан.

– Что он говорит, – не выдержал Фома, – куда плывет?

– Он плывет в Персию, а нам действительно, по дороге. Так что прошу на борт.

– А ты по-басурмански говоришь, ай молодец! – восхитился монах. – Да тебе в дороге цены нет. Токмо погоди, еды надобно купить. Где здесь базар? Спроси, сколько он еще стоять будет?

На вопрос капитан ответил – мол, столько, сколько будет идти погрузка, а затем, сразу отчалит.

– Ты тогда стой здесь, – торопливо сказал монах, – а я побегу, вона вижу торговые ряды. Упроси его, если что, денег посули, я ему заплачу.

Подхватив полы своей рясы, Фома кинулся бежать к рынку. А Егорка, условившись с капитаном об оплате, поднялся на борт.

– Туда иди, – показывая на корму, сказал капитан.

Егорка пошел, здороваясь с гребцами. Оказавшись на корме, он сел, прислонившись к борту, с наслаждением вытянул ноги и глубоко вдохнул морской воздух. Солнце уже зашло за горизонт, но все еще было светло. Повернув голову, он увидел Фому, который торопливо подходил к судну. Бежать он не мог, поскольку под мышкой держал небольшой бочонок, а в другой руке соломенную корзину, закрытую сверху полотенцем. Он крутил головой в поисках Егорки, увидев, кивнул и поднялся на борт.

– Интересно, здесь есть зеркало? Куда он поставил лампу? Надо бы зажечь свет.

– Не надо, – сказал Али.

– А, так ты не спишь.

– Нет.

– Очень хорошо, а то я уже стала бояться.

– Не бойся.

– Тебе понравился мой рассказ?

– Очень.

– Почему же ты ничего не сказал?

– Я его обдумываю.

– Тогда, давай еще, о чем-нибудь поговорим.

– Ладно, давай поговорим, отчего же не поговорить. Ты же все равно не отстанешь. О чем ты хочешь поговорить?

– О супружеской верности.

– Почему такой странный выбор темы. Ни ко мне, ни к тебе это уже не имеет никакого отношения.

– Просто, когда я рассказывала, почему-то вспомнила Малику-Хатун.

– В самом деле. А ведь вы с ней в каком-то смысле родственницы.

Лада вздохнула.

– Наверное, в каком-то весьма отдаленном смысле. Нас с ней связывает человек, которого нет в живых.

Али заметил.

– Говорили, что он умер, узнав о ее замужестве с Джалал ад-Дином.

– Это неправда! Узбек умер у меня на руках. Мне ли не знать, отчего он умер. Он умер оттого, отчего умирают монархи в изгнании. Он умер от трех вещей в совокупности: от пьянства, головной боли, и сильного расстройства. И это расстройство, поверь мне, было связано не с потерей жены, но с потерей государства.

– Тебе видней, – согласился Али.

После долгой паузы Лада произнесла.

– Продолжаем разговор. Говори.

– Почему я?

– Теперь твоя очередь.

– Ты ведь не отстанешь? – на всякий случай спросил Али.

– Нет, – пообещала Лада.

– Ну что же, раз уж мы заговорили о супружеской верности, я расскажу тебе, об одном случае, омрачившем семейную жизнь нашего пророка.

– Я вся во внимании.

Рассказ Али.

Да будет тебе известно, прекрасная неофитка, что наш благословенный пророк женился на женщине, которая была старше его на 15 лет. Это была Хадиджа, богатая мекканская вдова. Ей было сорок лет, и к этому времени она пережила двух своих мужей. Она занималась торговлей, делом, доставшемся ей от второго мужа. Мухаммад работал у нее торговым агентом, водил караваны в Сирию, Византию, Петру, Пальмиру, Палестину. Хадиджа обратила внимание на добросовестного и благовоспитанного молодого человека. Она сама сделала ему предложение, и Мухаммад, недолго думая, согласился, потому что Хадиджа была богатой и родовитой женщиной из племени курайш. А пророк – бедным сиротой. И это предложение для него было подарком судьбы, не только для него. Можно сказать, что если бы судьба не распорядилась, таким образом, то неизвестно сумела бы выжить новая религия. Мне вообще представляется, что без помощи своего богатого дяди Абу Талыба и богатой жены, Мухаммад не смог бы вынести тяжесть предназначенной ему ноши. Короче говоря, он женился. Надо еще сказать, что отец невесты не сразу согласился выдать свою дочь за Мухаммада. Поскольку ее богатство уплывало из семьи. А ведь Хувайлид, так звали папу, совершенно расслабился, будучи уверен, что сорокалетняя вдова вряд ли еще раз выйдет замуж, и он будет распоряжаться ее финансами. Однако, невеста заявила, что ее решение твердое, и ему придется смириться с ним. Папа проявил благоразумие, и свадьба состоялась. Но рассказ собственно не об этом. К чему такое предисловие? К тому, что пророк любил и уважал свою жену. Пока она была жива, но после ее смерти он женился при каждом удобном случае. Он женился по доброте душевной, а потом мучился. Как это было с Савдой, тридцатилетней вдове мусульманина, бедной и некрасивой, после смерти мужа оставшейся без средств к существованию. Он женился из политических соображений, на жене своего поверженного врага, как это было Хиндой. Одна из таких жен, не помню, как ее звали, даже пыталась отравить его. После Хадиджы у него было 8 или 9 жен, не считая рабынь и наложниц. Самой младшей и самой любимой было 6 лет, когда он на ней женился. Ему пришлось подождать три года, прежде чем она смогла выполнять супружеские обязанности.

– Как интересно, – заметила Лада, – мне было намного больше, когда меня похитили.

– Итак, одном из военных походов пророка Айша исчезла. Ее закрытый паланкин на привале близ Медины оказался пустым. Она отсутствовала всю ночь, и лишь к утру ее привез на верблюде молодой воин мусульманин. На расспросы Айша ответила, что уже сев в носилки, вспомнила, что забыла в шатре ожерелье из морских ракушек и вернулась, чтобы разыскать его. Носильщики держались в стороне, чтобы дать возможность жене пророка разместиться с вещами в паланкине без стеснения. И не увидели, когда она вернулась в шатер. Они подняли пустые носилки, привязали к спине верблюда и ушли. Когда она, найдя украшение, вышла из шатра, никого уже не было. Оставшись одна, Айша просидела у шатра весь день, надеясь, что кто-нибудь вернется за ней.

Ее случайно обнаружил отставший от войска воин, по имени Савфан. Он отдал ей своего верблюда, и сам повел его поводу. К утру они были в лагере.

– Повезло ей, – сказала Лада.

– Савфан тоже так думал.

– Не пугай меня, – сказала Лада, – неужели, было как-то по-другому?

– По городу сразу же поползли грязные слухи. Молодая женщина, ночью, в пути, наедине с молодым мужчиной. Это был скандал. Пророку было в то время 60 лет, а его молодой жене всего 15. Это обстоятельство усугубляло его вспыхнувшую ревность. Однако свидетелей прелюбодеяния не было. Но его репутация оказалась бы запятнанной, прости он Айшу. Он стал бы посмешищем не только в Медине, но и во всей Аравии. Так как уже был известен далеко за пределами своего города. В первую очередь над ним стали бы потешаться его собственные жены. Единственно верным решением было бы прогнать Айшу. Но это поступок был чреват серьезными последствиями, ибо Айша был дочерью Абу Бекра, самого могущественного, богатого, родовитого союзника, роль которого в деле становления ислама трудно было переоценить. Впоследствии, после смерти Мухаммада он стал халифом. Ссора с ее отцом могла плохо кончиться и для Мухаммеда, и для ислама. Ближайшие друзья, у которых он просил совета, держались уклончиво. Вольноотпущенный раб Зейд был уверен в невиновности Айши, а племянник Али, ставший впоследствии четвертым праведным халифом – твердил, что неверность жен, увы, обычное дело. Каждый раз при этом Мухаммед хотел дать ему по башке, ибо его собственная дочь Фатима была замужем за Али. Кто-то еще советовал махнуть на это рукой и забыть.

Да, и еще, забыл сказать, что он любил ее.

– Ну вот, – укоризненно сказала Лада. – Ты расписал все обстоятельства, кроме самого главного. Надо было с этого начинать.

– Возможно даже, что из всех своих жен, он любил только ее. И все остальные жены чувствовали это и были бы рады ее изгнанию. Айша, сказавшись больной, ушла в дом отца. Там она дни и ночи напролет рыдала и клялась в невиновности. Вообще надо сказать, что эта семейная идиллия, отягощенная девятью женами, оказалась большим бременем для Мухаммада. Основоположник законов шариата, где прописаны довольно жесткие правила для женщин, оказался невольником своих жен. Может быть, именно этим и объясняется суровость законов шариата, касательно женщин – тем, что он настрадался от женщин.

В отличие от Христа, физическое существование которого настолько недостоверно, что его современник, историк Иосиф Флавий, в своем сочинении почти ничего о нем не говорит. А лишь вскользь упоминает, ссылаясь опять же на недостоверные слухи. Мол, говорили, что был такой, умер, а потом, якобы, воскрес через три дня. Мухаммад был живым человеком, и всегда настаивал на том, что он обычный человек, до бесед с которым снизошел Бог.

В его семье были правила, которые он был обязан сам выполнять. Так, например, у каждой жены был свой дом и свой день. И нарушение этого правила влекло за собой серьезные неприятности. Ни одна из его жен не смогла родить ему наследника, как он ни старался. Мальчик родился от рабыни по имени Мариам. И он очень любил сына, каждую свободную минуту он старался провести с ним, возился, купал, одевал его. Как-то, воспользовавшись тем, что жена, по имени Хавса, дочь Омара, в последствии третьего праведного халифа, чей был тот злополучный день, ушла на рынок. Мухаммад зашел в палатку Мариам, чтобы поиграть с сыном. В это время Хавса вернулась, и, обнаружив измену, подняла жуткий скандал. Всесильный пророк, могущественный завоеватель, идеолог арабской экспансии, ничего не мог сделать с собственной женой, не мог заткнуть ей рот. За женой стоял клан, чья сила и богатство, люди были опорой молодой религии. Пророк Мухаммад был, прежде всего, порядочным и благодарным человеком. Он, не избавился от тех людей, с чьей помощью добыл власть. Это редчайший, а может быть единственный случай в истории. И потому зависел от них.