Николь Берд - Дорогой притворщик

Гейбриел почувствовал, что в ней проснулась гордость.

– Но я всегда буду любить тебя, Гейбриел, – тихо сказала Психея. – Всегда. Даже сейчас, когда так сержусь на тебя, я не откажусь от своих слов.

Любовь, сиявшая в ее ясных голубых глазах, заставила его замолчать. Он никогда не забудет этой минуты, этого полного любви взгляда.

Он будет вспоминать его в долгие дни и ночи одиночества и думать, что он поступил правильно и благородно. Благополучие Психеи важнее его счастья.

Послышались шаги, и появился Дэвид. Молодой человек остановился, поняв, что нарушил их уединение.

– А-а, я пойду проверю коляску, – сказал он. – Не обращайте на меня внимания.

– Нет, я уже ухожу, – сказал Гейбриел.

Психея протянула руку и увидела, что он не доверяет себе и не решается дотронуться до нее. И она только кивнула.

– Храни тебя Бог, – очень тихо произнесла Психея.

Она сдерживалась, до крови закусив губы, пока Гейбриел не повернулся и не ушел. И только тогда она зарыдала, уткнувшись в грудь Дэвида.

Солнце еще не взошло, когда он оседлал коня и, выехав со двора гостиницы, помчался по дороге. Утренний туман поднимался над зеленеющими полями, начинали перекликаться птицы, приветствуя наступление дня, и к их голосам присоединялись все новые трели и щебетание. Но Гейбриел почти ничего не слышал, как и не замечал покрытые травой пастбища, золотившиеся поля и фермеров, убиравших сено, ибо он был поглощен одной-единственной мыслью об одной-единственной женщине.

Час спустя, проехав Танбридж, Гейбриел подумал, что скоро будет поворот к его собственному заброшенному имению. Он мог бы туда заехать и посмотреть, в каком оно состоянии, но Гейбриел отбросил эту мысль. Едва ли там что-то изменилось за несколько недель. С этим можно подождать. Он должен спешить в Лондон, должен найти Психею… В эту минуту, может быть, какой-нибудь молодой повеса, склонившись к ее руке, просит оказать ему честь и поехать с ним на утреннюю прогулку в парк, затем усаживает ее в седло. Никто не смеет дотрагиваться до Психеи, никто не смеет обнимать ее стройную талию или пытаться поцеловать ее – при этих мыслях у Гейбриела вырывались проклятия, и он пришпоривал своего уставшего коня.

Но, подъехав к повороту, он невольно придержал коня. Телега, груженная толстыми досками, поворачивала к его имению. Как она здесь оказалась? По ошибке возчика? Усталый конь Гейбриела, что-то почуяв, тряхнул головой. Гейбриел заколебался, затем повернул на подъездную дорогу.

Он увидел свежие следы колес. Впереди неспешно двигалась телега. Гейбриел пытался окликнуть возчика, но тот, казалось, его не слышал, и Синклер поехал вслед за ним, со все возрастающим недоумением. Несмотря на то что он дорожил каждой минутой, Гейбриел решил выяснить, что все это значит. Неужели кто-то завладел его имением? Не нашелся ли какой-нибудь наследник Баррета, предъявивший на него права? Или на пустующей земле остановился цыганский табор? Кто-то должен их прогнать.

Телега остановилась перед домом, и Гейбриел тоже остановил коня позади нее. Из дома вышли два человека и начали помогать сгружать тяжелые доски, но Гейбриел, не замечая их, смотрел на дом. Затем он привязал коня к мраморной статуе, неведомо как появившейся у входа на ухоженной траве, и поднялся по ступеням. Дверь была открыта. Кто-то вновь повесил ее или заменил на новую, судя по блестящим новым петлям. Внутри дома раздавался стук молотков.

Черт побери! Гейбриел отступил в сторону, уступая дорогу рабочему в кожаном переднике, выносившему какие-то деревянные планки.

Гейбриел нахмурился. Он должен найти того, кто отвечает за этот бедлам, и спросить, знает ли тот, что делает. Кто здесь распоряжается? Он огляделся, удивленный тем, как изменился холл. Стены блестели от свежей краски и обоев, сгнившие панели заменены новыми. Заглянув в первую комнату, Гейбриел увидел там усердно трудившихся мастеров. Солнце весело светило сквозь вымытые стекла, пол блистал чистотой, мыши исчезли, и единственным звуком был стук молотков. В доме пахло свежей краской, воском, мылом и лимонным маслом. Ему трудно было поверить, что это тот самый полуразрушенный дом, по которому они с Психеей ходили всего лишь несколько недель назад.

Психея! Он должен спешить в Лондон, найти ее, просить у нее прощения, умолять дать ему последний шанс…

Он проходил мимо библиотеки, где, очевидно, Не работали и было тихо, как вдруг краем глаза Гейбриел заметил что-то, заставившее его вернуться и войти в нее.

На пороге он остановился от изумления. Перед ним было видение, должно быть, сказались дни и ночи, проведенные в мечтах о ней.

Видение подняло белокурую голову. Ее глаза слегка расширились, но она не вскрикнула от удивления.

– Здравствуй, Гейбриел, – сказала Психея. Она сидела за красивым письменным столом, на полированной поверхности которого лежали бумаги.

Он долго не мог оторвать глаз от ее лица. Ее волосы были уложены свободно, а не стянуты в обычный узел. Декольте нежно-розового платья было более глубоким, слишком открытым, недовольно подумал он. Еще никогда она не выглядела такой хрупкой, прелестной и женственной. Но Гейбриел знал, что слово «хрупкая» не для нее. Психея – сильная, достаточно сильная, чтобы позволить ему уйти и дать время одуматься.

Было видно, что она оправилась после выпавших на ее долю испытаний, но Гейбриел напрасно надеялся увидеть следы страдания в ее голубых глазах. Она задумчиво смотрела на него и, казалось, почти не испытывала удивления.

«Боже, сделай так, чтобы она тоже страдала от разлуки. Сделай так, чтобы ее чувство ко мне осталось неизменным!»

Гейбриел сделал шаг к ней, затем другой. Она по-прежнему молчала.

– Ты можешь меня простить? – с волнением спросил он.

Она некоторое время не поднимала глаз от бумаг, лежавших перед ней.

– Вопрос в том, простил ли ты себя сам? Гейбриел задумался, перед тем как ответить:

– Думаю, я положил начало, меня больше не беспокоят призраки прошлого. И я больше не вспоминаю своего отца.

Он надеялся, что она спросит, о ком же он думал, но Психея лишь спросила будничным тоном, как будто они расстались несколько часов назад:

– Где ты был?

– Я побывал в Испании, – пытаясь сохранить небрежный тон, ответил Гейбриел.

– Игра была неудачной?

– О нет, мои карманы пополнились, но карты мне надоели, – сказал он. – Да и погода для этого времени года была плохая.

– Слишком много солнца? – сухо предположила Психея.

– Слишком жарко, – признался он. – И я разлюбил паэлью и сангрию, а ночью совсем не мог спать. Сверчки трещали, птицы пели слишком громко. Я собирался поехать в Италию, но знал, что и там мне не будет покоя… потому что там нет тебя.

Психея смотрела на него, но Гейбриел ничего не мог прочитать в ее прекрасных глазах. Он чувствовал, как страх пробирается в его душу. Он словно превратился в зеленого юнца.

– Все, о чем я мог думать, – это о тебе, мне виделось твое лицо в первых золотистых лучах солнца, слышался твой смех в звоне церковных колоколов. Ты всегда была со мной, но тебя со мной не было, и я думал, что сойду с ума.

– Так ты вернулся?

Но она не улыбнулась. Может быть, он опоздал? У него дрогнуло сердце. Он кивнул:

– Прости меня, Психея, моя дорогая мисс Хилл.

– За отъезд или за возвращение? – по-прежнему сдержанно спросила она. Гейбриел подумал, что сейчас умрет от желания обнять ее. Что, если она скажет, чтобы он уходил и больше никогда не возвращался?

– За то и другое, полагаю, – вздохнул он, с огромным усилием сохраняя самообладание. Он сделал еще один шаг ей навстречу. – Один раз в жизни я пытался совершить благородный поступок, но не сумел. Я понимаю, что недостоин тебя, богиня, но я не могу изменить себя. И все равно я не могу тебя забыть. Не могу изгнать твой образ из моего сердца. И, черт побери, я не хочу этого! Я таков, какой я есть. Я никогда не стану святым, но я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Не знаю, что еще я могу сказать, кроме того, что я люблю тебя.

Психея чуть раскрыла губы, такие нежные, такие мягкие – ему так хотелось снова поцеловать их, нет, он хотел целовать их каждый день, каждый час. Она собиралась что-то сказать, но за спиной Гейбриела раздались шаги.

– Прошу прощения, мисс, но куда отнести эту каминную полку? – спросил появившийся рабочий. Он указал на красивую резную доску, которую с трудом держали два человека.

– В гостиную, это большая комната на втором этаже. Рабочие ушли, и Гейбриел почти с облегчением спросил:

– А что ты здесь делаешь? Что все это значит?

Губы Психеи дрогнули, как будто она сдержала улыбку.

– Дядя Уилфред отдал мои деньги, и я согласилась не предъявлять кузену Перси обвинение. Вот я и решила начать восстанавливать дом.

– Психея, мисс Хилл, я не могу позволить выбрасывать деньги на ветер. Это развалины, а не дом.

– Но мне нравится этот дом, – возразила она. – К тому же я обнаружила, Гейбриел, что у меня гораздо больше денег, чем я предполагала. И я могу позволить себе переделать этот дом, наш дом, так, как мне хочется. О, я еще пригласила миссис Парслип приехать к нам и занять должность экономки. Она настояла на том, что должна предупредить твоего отца за две недели, так что я жду ее завтра. Надеюсь, я поступила правильно?

– Конечно, – согласился Гейбриел, чувствуя, как надежда возвращается к нему со скоростью урагана. – Но… значит ли это, что ты еще… – Гейбриел за два шага преодолел расстояние, разделявшее их, и, взяв ее за плечи, поднял на ноги. – Психея, значит ли это, что ты берешь меня со всеми моими недостатками? Ты выйдешь за меня замуж?

Наконец она улыбнулась ему.

– Раз уж все в свете думают, что мы уже помолвлены, это будет самое разумное решение, как ты думаешь?

– К черту «разумное»! – вскипел он. – Я люблю тебя, Психея! Я не могу без тебя жить. Я пытался, но…

Она протянула ему губы, и он поцеловал ее с таким жаром, с такой страстью, что оба чуть не задохнулись. Когда наконец Гейбриел оторвался от ее губ, он вспомнил еще об одной проблеме.

– Психея, в свете все считают меня маркизом Таррингтоном. Что мы скажем теперь?

Ей было так уютно в его объятиях, что она чувствовала себя там на своем месте.

– О, я уже объяснила Салли, строго по секрету, что ты принял этот титул, чтобы скрыться от убийц, преследовавших тебя.

– Что означает?

– Это означает, что весь Лондон уже знает нашу историю и находит ее ужасно романтичной, рассмеялась Психея.

Гейбриел снова поцеловал ее.

– Я не думаю, что вместе с досками, красками и обоями ты привезла еще и особое разрешение на брак?

– А ты так торопишься жениться? – Ее глаза весело блеснули.

– Я жду не дождусь брачной ночи, – объяснил Гейбриел, целуя ее в висок, а затем в мочку уха.

Приятная дрожь пробежала по телу Психеи.

– Боюсь, не получится. Цирцея строго-настрого запретила нам жениться до возвращения в Лондон. Она хочет быть подружкой невесты. Когда я уезжала, она советовалась с портнихой, как сшить такое платье, чтобы ее грудь казалась побольше.

Теперь рассмеялся Гейбриел.

– Вы все так уверены. Почему ты не сомневалась в том, что я вернусь? Неужели было заметно, как я колебался?

Психея ответила не сразу.

– В библиотеке я нашла собрание трудов… по современным методам ведения сельского хозяйства.

Гейбриел надеялся, что не покраснел.

– М-м, я просто хотел стать хорошим землевладельцем, – попытался объяснить он.

Психея доверчиво посмотрела на него.

– Это дало мне надежду на то, что ты хочешь наконец остепениться, пустить корни, надежду на то, что одной женщины тебе будет достаточно, чтобы быть счастливым.

– О, моя дорогая, – возразил он, – с того дня, когда я впервые увидел тебя, для меня не существовало никого, кто мог бы пробудить во мне желания.

– Даже когда я буду старая и в морщинах?

– Я буду любить и целовать каждую твою морщинку, – пообещал Гейбриел.

– А когда я буду ждать ребенка и растолстею? На мгновение он замер, потрясенный ее словами.

– Я буду считать себя счастливейшим из людей. Кроме того, знаешь ли, я тоже состарюсь. Превращусь в старого огрубевшего помещика, которого заботит здоровье коров или огорчает отсутствие дождей. Станешь ли ты обвинять меня в этом, дорогая моя мисс Хилл?

– Никогда. – Она дотронулась до его щеки, зная, что с годами черты его лица станут еще благороднее и не утратят своей красоты. Она приложила ладонь к его губам, и он поцеловал ее пальцы. – Боюсь, нам действительно необходимо пожениться, лорд Гейбриел Синклер. У нас нет другого выхода.

Неожиданная мысль мелькнула у него, и он вопросительно посмотрел на Психею.

Она с неудовольствием заметила, что краснеет.

– Нет, нет, не… я только хотела сказать, что это единственный способ заставить тебя прекратить называть меня «моя дорогая мисс Хилл», что ты постоянно делаешь. Я должна изменить свое имя. После нашей свадьбы я стану леди Гейбриел Синклер.