Николь Берд - Дорогой притворщик

– Когда-нибудь, – сказал он Цирцее, – ты позволишь мне посмотреть твои картины. А печенье это, между прочим, отличное.

Войдя в детскую, Психея увидела Цирцею, сидящую за круглым столом, на котором когда-то сама она устраивала чаепития для своих кукол. Напротив нее сидел актер, и они оба пили чай с миндальным печеньем.

– Цирцея, что ты тут делаешь с этим… этим человеком? – сердито спросила Психея. – А где Телли?

– Здесь, мисс, я вам нужна? – Гувернантка, мисс Теллман, задремавшая в своем уголке, вздрогнув, выпрямилась на стуле.

– Нет, все в порядке, – успокаиваясь, сказала Психея, но с подозрением посмотрела на актера. – А что привело вас сюда?

– Я подумал, что следует нанести визит вежливости будущей свояченице, – с добродушной улыбкой ответил актер.

– Что за вздор! – резко оборвала его Психея и прикусила язык, чтобы не сказать лишнего. Цирцея знала о выдумке Психеи, но Телли понятия о ней не имела, а она была не прочь посплетничать со слугами. – Я хочу сказать, что ценю ваши хорошие манеры, но…

– А я думаю, это было очень любезно с его стороны, – с обычной прямотой заявила Цирцея. – Он не забыл обо мне и не пренебрег мной, как некоторые, только потому, что я еще не выезжаю и не ношу длинные юбки.

– О Цирцея! – Гнев Психеи сменился раскаянием. – Ты же знаешь, я всегда думаю о тебе, дорогая.

– Это я не о тебе, – объяснила Цирцея. – О Перси. Его совсем не волнует, что моя жизнь станет невыносимой, если он на тебе женится. Как ужасно жить с Перси и дядей Уилфредом.

Психея не нуждалась в напоминании. Она никогда не оставит сестренку, которой так нужна.

– Это игра, Психея, мы притворяемся, как на сцене, – шепотом сказала ей Цирцея.

Психея смирилась с неизбежным.

– Выпей чаю, – возвращаясь к роли радушной хозяйки, предложила ей Цирцея.

Психея опустилась на стул. Ее сестра в своем двенадцатилетнем возрасте иногда бывала пугающе взрослой, а иногда казалась совершенным ребенком. Она не сердилась на нее за проявленное любопытство к самозванцу, но ей не нравилось его общение с ней. Психея ничего не знала о нем и его прошлом.

– Лорд Таррингтон, – осторожно подбирая слова, сказала Цирцея, – очень много путешествовал. Он рассказывал мне о картинах, которые видел во Франции.

Психея постаралась скрыть свое удивление. Если Цирцея говорила с актером о живописи, значит, она решила, что он достоин ее доверия. Цирцея удивительно хорошо разбиралась в людях. Она всегда испытывала отвращение к Перси.

Психея смотрела на актера, непринужденно сидевшего за столом. Он не переставал удивлять ее.

– В Испании я видел удивительные картины Эль Греко, – задумчиво произнес Гейбриел. – Его зарисовки Толедо – потрясающи. Конечно, им уже двести лет, но в них передано настроение. Я согласен с Цирцеей – пейзажи не должны быть только топографией.

Цирцея просияла, а Психея окончательно смягчилась. Слишком мало было людей, с которыми Цирцея могла свободно беседовать о живописи серьезно. Она ненавидела, когда с ней сюсюкали и говорили о важности рукоделия или фортепьяно для молодой леди. Похоже, этот актер разбирается в живописи, или он все придумал ради ее сестренки?

Глядя в сияющие глаза девочки, Психея почти не осуждала его.

Актер, казалось, догадался, о чем она думает.

– Боюсь, я просто невежда по сравнению с вашей сестрой, – обратился он к ним обеим. – Но знаю достаточно, чтобы оценить истинное искусство.

Психее понравились его искренность и признание таланта Цирцеи.

Любовь и желание защитить свою удивительную младшую сестру владели Психеей. У Цирцеи был талант, следовало дать ей возможность свободно развивать его, иначе дух ее будет сломлен, талант завянет, и Цирцея всю жизнь будет страдать. А она уже и так много потеряла… Но Психея спасет ее. Она найдет необходимые деньги, свои собственные деньги, наследство своих родителей, которые бы поняли, что нужно Цирцее. Дядя Уилфред не понимал, да и не стремился к этому.

– Вы очень любите свою сестру? – тихо спросил актер.

Психея посмотрела ему в глаза.

– Да, и никому не позволю причинить ей вред, – так же тихо ответила она.

– Обещаю вам, что никогда не причиню вреда ребенку, – улыбнулся Гейбриел.

Но он мог сделать это, вольно или невольно, если его разоблачат. Слезы навернулись на глаза Психеи.

– У меня плохие новости.

Он, не теряя выдержки, выжидающе посмотрел на нее. Ему совершенно неведом страх, с восхищением заметила Психея.

– Я приняла приглашение на сегодняшний вечер, когда еще не знала, что вы останетесь здесь. Я полагала, что мой жених, то есть вы, сразу же уедет в Европу, – объяснила она, не забывая о присутствии гувернантки. – И если я откажусь от приглашения теперь, когда Перси всем рассказал, что вы здесь, это будет выглядеть слишком подозрительно. У вас хотя бы есть вечерний костюм? – продолжала она. – Надо что-то делать с вашим гардеробом…

Психея прикусила губу. Какой портной управится за такой короткий срок? Симона может помочь. Она сейчас же пошлет ей записку. Ничего кричащего, не слишком дорогое, а затем сапожник и…

Психея неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Круглое лицо Телли выражало изумление, лицо Цирцеи – заинтересованность, а Гейбриел выглядел несколько растерянным.

– О Боже. Я говорила вслух?

– Да, Психея, – кивнула Цирцея.

– Как я понимаю, вы говорили обо мне? – спросил Гейбриел.

– Нет, это для моего другого голого жениха. – Психея округлила глаза. – Конечно, я говорила о вас.

Цирцея фыркнула. Телли ахнула:

– Мисс!

– Ему нужна одежда, Телли. Что в этом неприличного?

– Но вы не должны… молодые леди не обсуждают мужскую одежду. Вам об этом прекрасно известно, мисс Психея.

– Извините, Телли. – Девушка повернулась к актеру. – Если я веду себя неприлично, то не по вине нашей милой гувернантки.

– Я не нахожу в вашем поведении ничего неприличного, дорогая мисс Хилл. Вы, как всегда, само совершенство.

Психее было приятно это услышать, но она старалась не поддаваться его чарам. Он – актер. Она должна помнить, что его слова неискренни, все это напускное. Психея больше не удивлялась, что его мало знают. Она начинала думать, что Синклер исполняет свои роли в дамских спальнях чаще, чем на сцене. Будучи таким невероятно красивым, он, конечно, пользовался бешеным успехом у дам.

Но после смерти родителей Психея научилась не только думать, но и действовать. Она отодвинулась от стола и встала. Актер тоже поднялся, и ей показалось, что в его синих глазах мелькнуло разочарование. Неужели ему действительно жаль, что она уходит? Нет, очевидно, он снова притворяется.

– Я уезжаю, – объявила она, – но скоро вернусь. Мы отправимся в гости в восемь после легкого обеда. Мы званы на поздний ужин.

Гейбриел улыбнулся в ответ. Психея не знала, имеет ли он представление о жизни высшего света. У неизвестного актера едва ли была возможность с ней познакомиться. А в присутствии Телли она не могла спросить его напрямик.

– Я буду готов. – Он с иронией бросил взгляд на свой костюм. Поскольку вечерний костюм был единственным, что уцелело, то Гейбриел безусловно уже был готов.

Психея с трудом удержалась от смеха. Он мог подумать, что она насмехается над его затруднительным положением, а девушка никогда не оскорбила бы насмешкой чьих-либо чувств, даже этого наглого фигляра.

– Психея, – вмешалась Цирцея, – мне нужна бумага для рисования, пожалуйста.

– Конечно, дорогая. Я загляну к тебе позже.

Актер поклонился, Психея кивнула и вышла из комнаты. Иногда она даже жалела, что эта помолвка ненастоящая. Его непрестанное внимание, его уважение… нет, ей нельзя даже думать об этом. Не следует забывать, что это только игра. И она скоро закончится.

«Что может быть приятнее посещения магазинов и удачных покупок?» – думала Психея, поднимаясь по ступеням своего дома. Она купила бумагу для рисования для Цирцеи и несколько кистей. Размышляя о том, как обрадуется Цирцея кисточкам из собольего волоса, она не обратила внимания на странное выражение лица Джоурса, с которым тот смотрел на сопровождавших ее людей.

Она заезжала к сапожнику, перчаточнику и, конечно, к Симоне, которая с радостью дала ей адрес портного. Симона имела неплохой доход, обслуживая дам семьи Хилл.

Сидя на кушетке, обитой розовым шелком, Психея с восхищением рассматривала образцы последней французской моды. После победы над Наполеоном торговля снова процветала, и англичане наслаждались любимыми французскими тканями и новыми фасонами. Конечно, даже во время войны что-то доставляли контрабандисты, но родители Психеи относились к этому с неодобрением…

Психея примерила новое платье, которое собиралась надеть на вечер у Форсайтов. О таком платье можно было лишь мечтать: в зависимости от света оно переливалось то холодным голубым, то серебристым цветом. Воздушные нежные кружева пенились на рукавах и вокруг квадратного декольте. Лиф плотно облегал ее фигуру, юбка мягко спускалась по бедрам и заканчивалась шлейфом. Психея, стоя перед зеркалом, поворачивалась то в одну, то в другую сторону. И в эту минуту она позволила себе представить Гейбриела, кружащего ее в вальсе, и прикосновение его щеки, и его теплое дыхание, когда он наклоняется, чтобы запечатлеть на ее холодных губах еще один запретный поцелуй… Ведь никто не узнает об этих глупых мыслях!

Симона сказала, что платье сидит идеально, и Психея в сопровождении Симпсон, несшей платье, отправилась домой. По дороге она забрала все остальное и вернулась с чувством полного удовлетворения. Отдавая ридикюль и перчатки лакею, она, наконец, заметила несчастный вид дворецкого.

– Мисс, простите меня. Кто эти люди, и что мне с ними делать?

Психея прижалась к стене, пропуская человека с большим рулоном черного шелка.

– Не волнуйся, Джоурс. Это портные, они пришли, чтобы пополнить гардероб лорда Таррингтона. Ты же знаешь, его одежду испортили.

– Да, мисс, понимаю. – Его морщинистое лицо выражало сомнение. – Но, мисс, а вы уверены, что лорд Таррингтон пожелает принять помощь такого рода? Времени после смерти вашего отца прошло много, но обычаи не так уж изменились с тех пор…

Психея отмахнулась от его слов.

– Джоурс, а где лорд Таррингтон?

– В Желтой гостиной, мисс.

– Прекрасно! – Психея повернулась и поманила портных за собой.

Она решительно распахнула дверь и увидела своего «жениха», разглядывающего портрет ее матери, висевший над камином, Он пил чай, но его рука с чашкой замерла в воздухе при появлении Психеи и ее портных.

Гейбриел в изумлении застыл на месте. Психея впустила в комнату свою армию и направила ее прямо на него. Толпа подмастерьев окружила его. Маленький человечек с ловкостью обезьяны выхватил чашку из его руки. Гейбриел был так ошарашен подобной наглостью, что даже не ответил на дерзкую фамильярность незнакомца.

– Вот он, джентльмены, – указала Психея. – Ему нужны утренние костюмы, костюм для верховой езды, что-нибудь подходящее для дома, и, Анри, – обратилась она к невысокому, крепко сбитому человеку, который явно был главным в этой толпе, – думаю, он будет великолепен в темно-бордовом.

Анри, торопясь угодить новой благодетельнице, развернул перед ней рулон тяжелого бархата.

– О да, Анри. Это то, что надо.

– Oui, мадемуазель. И еще цвета ночного неба.

– Обязательно, Анри. Симона была права, у вас прекрасный вкус.

– Благодарю вас, мадемуазель Хилл.

Они, прищурив глаза, бесцеремонно рассматривали Гейбриела.

– Да, ему пойдут яркие цвета. И минимум украшений, он в них не нуждается.

– Вы снова правы, Анри, какой у вас острый глаз.

– И никакой ваты на плечах, у мсье широкие, крепкие плечи.

Психея отвела глаза и прикусила нижнюю губу.

– В самом деле? А я и не заметила.

«Лгунья», – подумал довольный Гейбриел. Словно загипнотизированный змеей кролик, он смотрел, как суетятся помощники Анри. Одни раскатывали рулоны тканей, вдевали нитки в иголки, готовили ножницы и прочие инструменты. Другие, как надоедливые мухи, облепили Гейбриела, измеряя его шею, грудь, талию, а один из них – черт бы его побрал! – измерял длину ног.

– И, Анри, лорду Таррингтону, без сомнения, нужны личные вещи.

В Гейбриеле начинал закипать гнев: «Бесстыжая женщина! Она лишь слегка покраснела». Анри понимающе кивнул:

– Oui, мадемуазель. У меня есть превосходная фланель. Психея недовольно нахмурилась:

– Фланель? Я бы предпочла тонкое полотно. Думаю, белое.

Настала очередь Анри покраснеть.

– Если мадемуазель предпочитает полотно… Психея с ужасом поняла, что она сказала.

– О нет, мне все равно! Меня нисколько не интересует, из чего его… они сделаны, – растерянно забормотала она. – Пусть он даже не носит никаких… О нет, я опять не то хотела сказать.