Это была шутка, но Грета расплакалась.

Черт.

Я опустился в ее глазах еще ниже.

Все выходки, которыми пытался замаскировать свои истинные чувства, не прошли бесследно. Я должен был остановиться; но без оскорблений и подначек, за которыми скрывал свои чувства, выглядел бы словно открытая книга и она бы с легкостью могла меня прочесть.

Когда Грета убежала в свою комнату, я знал, что не усну, пока, по крайней мере, не заставлю ее снова улыбнуться. У меня появилась идея: прихватив ее вибратор, который прятал у себя, я отправился к ней в комнату… и начал её щекотать.

В конечном итоге, она сдалась и рассмеялась. Остаток ночи мы проговорили, лежа в ее кровати. Это был первый раз, когда я действительно открылся и совершил ошибку, признавшись, что она мне нравится.

Она попыталась поцеловать меня, и я уступил. Было так хорошо снова ощутить вкус ее губ и не притворяться, словно нам все это привиделось. Я заключил ее лицо в свои ладони и взял ситуацию под свой контроль, сказав себе, что ничего плохого не случится до тех пор, пока не перейду от поцелуев к чему-то большему. И я практически убедил себя в этом, не ошарашь она меня теми словами, которым суждено было в пух и прах растоптать мое самообладание.

— Я хочу, чтобы ты показал мне, как ты трахаешься, Элек.

Я опешил и, стараясь изо всех сил не дать слабину, оттолкнул ее, понимая, что на тот момент, это было необходимо. Я объяснил ей, что мы никогда не сможем позволить себе зайти так далеко.

После того случая, я попытался отдалиться от нее. Однако, сказанные Гретой слова, словно музыка звучали в моей голове по ночам, в душе. Можно сказать, практически весь день. Я потерял интерес к другим девушкам и предпочитал самоудовлетворение, рисуя в воображении Грету, в таких позах, которые никогда бы не посетили ее чудесную головку.


* * *

Шли недели, и моя жажда хоть как-то сблизиться с ней, буквально затуманивала рассудок. Я решил, что дам прочесть ей свою книгу. После этого, она написала мне записку и запечатала ее в конверт. Но побоявшись читать, я отложил её «до лучших времён».

А затем наступила ночь, когда все изменилось.

Грета пошла на свидание. Я знал, что на этот раз кавалером будет вполне безобидный паренек, поэтому не волновался за нее. Я волновался за себя. Потому как, даже не смотря на то, что сам не мог быть с Гретой, мне было плохо при мысли, что она достанется кому-то другому.

Когда ее благоверный подошел к двери с цветами, наблюдая за ним из окна, я подумал: «Что за пафосный мудак». Он был недостоин ее, поэтому мне следовало что-то предпринять. Когда он поднялся наверх, чтобы воспользоваться ванной, я окликнул его в коридоре и вручил парню лифчик и трусики Греты, сказав, будто она оставила их в моей комнате. Да, подло с моей стороны, но я был в отчаянии. И взбесился еще больше, когда она все-таки уехала с ним, несмотря ни на что. Получив от Греты смс из машины, я попросил ее вернуться домой. Она думала, что я пошутил, но все было иначе. В тот момент я просто опустил руки и был готов умолять ее уступить мне.

Вскоре зазвонил телефон. Я был уверен, что это Грета.

Но, осознав, что звонит моя мать, почувствовал, будто в душе поднимается страх.

Она позвонила, сообщить об окончании реабилитации и своем возвращении домой. Я запаниковал, потому что в ее состоянии ей нельзя было оставаться одной. Я не знал, что делать, хотя в глубине души понимал — мне срочно нужно вернуться домой.

Я не хотел оставлять Грету.

Но должен был уехать.

Так что написал смс, в котором попросил вернуться домой, потому кое-что случилось. К счастью, на этот раз, она не стала сопротивляться. Я понимал, что должен рассказать девушке об истиной причине отъезда.

Заглянув ко мне в комнату, она выглядела настоящей красавицей в своем синем платье, что так идеально подчеркивало ее тонкую талию. От этого мне захотелось обнять ее и никогда больше не отпускать.

Той ночью, не вдаваясь в подробности, я рассказал ей правду о маме. Она должна была знать, что я уезжаю не по собственному желанию.

Все происходило слишком быстро. Я сказал ей, чтобы она возвращалась к себе в комнату, потому что мое самообладание улетучивалось на глазах и после долгих уговоров, Грета, наконец, послушалась. Я действительно намеривался сделать все правильно и держаться от нее подальше той ночью.

Я остался один, и хотя Грета находилась в соседней комнате, мне безумно ее не хватало. Тогда я решился открыть ее письмо, надеясь, что она отметила в нем несколько грамматических ошибок и оставила небольшую критику о книге.

Однако в письме, девушка озвучила то, чего я не слышал ни разу в своей жизни, то, в чём так сильно нуждался. Она написала, что я талантлив и что вдохновил ее следовать собственным мечтам. О том, как уважает меня и насколько я ей дорог; рассказала, что ей очень понравилось то, как я пишу, и что она с нетерпением ждёт возможности прочитать другие мои работы. Грета написала, что гордится мной и верит в меня.

Ее письмо заставило меня почувствовать то, чего никогда прежде не испытывал. Она показала мне, каково быть любимым.

Я любил эту девушку, и сопротивляться любви было абсолютно бесполезно.

Недолго думая, я постучал в ее дверь и решил подарить то, о чём она просила меня.

Я мог бы рассказать о каждой минуте, проведенной с ней в ту ночь, но мне не хочется писать об этом, потому что, по сей день, каждое ее прикосновение значит для меня слишком много. Она доверилась мне настолько, чтобы отдать то сокровенное, что больше никому никогда не достанется. Та ночь была для меня священной, и надеюсь, что Грета знает об этом. Скажу лишь одно: мне никогда не забыть выражение ее лица в момент, когда мы занимались любовью. Взгляд распахнутых глаз, когда я впервые полностью заполнил ее.

По сей день, не могу себе простить, что оставил ее на следующее утро. Никогда и ни к кому я не испытывал настолько сильной привязанности. Она подарила мне себя полностью, без остатка. А я бросил ее, позволив чувству вины и глубоко укоренившейся потребности защищать произведшую меня на свет мать, взять вверх, поставив на кон собственное счастье. Не думаю, будто Грета имела хоть какое-то представление о том, что я полюбил ее задолго до той ночи.

И поскольку пишу об этом сейчас, признаюсь, что есть ещё кое-что, о чём она не догадывается: несколько лет спустя я вернулся к ней. Но было уже слишком поздно.

Глава 19

«Он возвращался?»

Пытаясь унять неистово бьющееся сердце, я прижала руку к груди.

За окном уже давно наступило утро: яркий солнечный свет заливал комнату, а с улицы доносились шум и суета повседневной жизни.

Сегодня вечером, в ночном клубе в центре города, должна была состояться вечеринка по случаю тридцатилетия моего коллеги. Я заранее уладила все вопросы с работой и осталась дома, зная, что не успокоюсь пока не закончу книгу.

На кухне я налила себе стакан воды и без особого желания съела злаковый батончик. Предчувствуя, для следующей главы силы мне ой, как понадобятся.

«Неужели он возвращался?»

Устроившись поудобнее на диване, я сделала глубокий вдох и перевернула страницу.


* * *

К эмоциональной зависимости следует относиться так же, как и к наркотической. Я не мог целиком и полностью быть с Гретой, и потому старался избегать любого общения с ней. Иначе, я бы просто свихнулся. Исключались даже звонки по телефону и смс. Кто-то скажет, что это перебор, но слышать звук её голоса, зная, что мы не можем быть вместе, было для меня невыносимо. Однако это не означает, что я не тосковал по ней каждый божий день.

Год я жил словно в аду. Эмоциональное состояние Пилар оставалось таким же нестабильным, как и до моего отъезда. Она постоянно расспрашивала об отношениях в семье Ренди, следила за страничкой Сары на «Фейсбук», а когда я признался, будто Сара кажется вполне нормальной — мама стала относиться ко мне как к предателю. Я боялся даже произнести имя Греты вслух, чтобы она ничего не заподозрила и не начала рыскать в интернете. К тому же Пилар снова подсела на таблетки от бессонницы и мне приходилось постоянно быть начеку.

Мои догадки подтвердились: на тот момент для моей матери сама мысль о нас с Гретой была бы невыносимой. Горькая ирония заключалась в том, что она была одержима Сарой, а теперь и я втайне помешался на дочери этой женщины. В какой-то степени, мы оба были чокнутые.

Не проходило и дня, чтоб мне в голову не лезли мысли о том, что Грета встречается с кем-то другим. Я с ума сходил, от того что нахожусь далеко и не могу защитить её. Это покажется странным, но раз уж нам не суждено было быть вместе, мне хотелось иметь возможность заботиться о ней, по крайней мере, как о сестре. Знаю, звучит бредово, но что если кто-то обидит её? Я не узнаю об этом, а значит не смогу заступиться. О том, что она спит с кем-то другим я старался не думать. Однажды просто представив себе эту картину, я пробил кулаком стену в своей комнате.

Как-то ночью, я не выдержал и написал, как сильно скучаю по ней, но попросил не отвечать на сообщение. Грета выполнила мою просьбу, отчего мне стало только больнее, и я поклялся, больше никогда не совершать подобной ошибки.

Моя жизнь вернулась в прежнее русло — никотин, алкоголь, секс без обязательств. Словом, стала такой же пустой и бессмысленной, какой была до Бостона. С единственным отличием: теперь за всеми этими пороками скрывалась потребность в чем-то большем…потребность в ней. Грета открыла для меня ту сторону человеческих отношений, которой я не знал прежде. Я надеялся, что со временем душевная боль пройдёт, но этого так и не произошло — она не только не исчезала, но и становилась сильнее. Думаю, всё потому что, где-то на подсознательном уровне, я знал: как бы далеко не находилась Грета, она испытывала то же самое, думая обо мне. Не знаю как, я просто чувствовал что так и есть. И это чувство годами снедало меня изнутри.


* * *

Два года спустя, Пилар кое-кого встретила и её психологическое состояние наконец улучшилось. Это был первый мужчина в её жизни, с тех пор как ушёл Ренди. Ливанец по происхождению, Джордж казался славным парнем. Ему принадлежал круглосуточный мини-маркет, находящийся недалеко от нашего дома. Частенько бывая у нас в гостях, Джордж всегда приносил с собой хумус, питу или оливки. Казалось, впервые мамина одержимость Ренди ослабла.

Но чем счастливее она становилась, тем сильнее росло во мне чувство горечи. Я отказался от единственной девушки, которая была мне по-настоящему небезразлична, так как боялся, что это добьёт мау. И теперь, когда жизнь моей матери вновь обрела смысл, моя по-прежнему оставалась пустой и бессмысленной — в ней не было ничего, кроме чувства, что я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Я никогда никому не рассказывал о том, что произошло между мной и Гретой. Но боль и злость, день за днём сжигавшие меня изнутри, требовали выхода. Мне нужно было с кем-то поговорить. И я обратился к единственному человеку, которому мог доверять, к другу Ренди — Грегу.

Грег был для меня как отец. Именно от него я узнал, что не так давно Грета переехала в Нью-Йорк. На открытке, которую она прислала ему на Рождество был указан её новый адрес. Он убеждал меня полететь к ней и рассказать о своих чувствах. Но даже если бы Грета всё ещё что-то испытывала ко мне, я сомневался, что она захочет меня видеть. Мне казалось невозможным простить то, как я поступил с ней. Но Грег уверил меня, что у личной встречи есть свои преимущества.

На следующий день, несмотря на все свои опасения, я заказал билет на самолёт. Так уж вышло, что это случилось как раз в канун Нового года. Маме я сказал, что собираюсь навестить старого друга и что на праздники останусь в Нью-Йорке. Я не стал рассказывать ей о Грете, не будучи уверенным, что всё получится.

Тот шестичасовой перелёт был, пожалуй, самым тяжёлым в моей жизни. Мне хотелось как можно скорее увидеть Грету, хотелось снова обнять её. Я понятия не имел, как вести себя и что говорить при встрече. Не зная ничего о её личной жизни, я действовал вслепую… впервые в жизни следуя зову своего сердца. И только надеялся, что ещё не слишком поздно сказать то, в чём должен был признаться ей три года назад. Грета ведь так и не узнала, что в ту ночь, когда она отдала мне свою невинность, я уже был влюблён в неё.